Собака из терракоты - Андреа Камиллери

– Извини, Аделина, вот увидишь, потом пройдет.

– Вот когда пройдет, вы мне скажите, я тогда и приду. А иначе ноги моей тут не будет. Как опамятуетесь, позовете.

Он вышел на свою веранду, уселся на скамейку, поставил под бок телефон и принялся смотреть на море. Он не мог ничего другого делать – читать, думать, писать, – ничего. Смотреть на море. Он шел ко дну, он это понимал, в бездонном колодце навязчивой идеи. Ему пришла на память одна кинолента, которую он когда-то видел, по роману, кажется, Дюрренматта, где был комиссар, упорно поджидавший преступника, преступник должен был появиться в каком-то месте в горах, а на самом деле уже никогда там не появится, но комиссар об этом не знал, ждал его, продолжал ждать, а тем временем проходили дни, месяцы, годы…

Часов в одиннадцать того же самого утра телефон зазвонил. Никто еще не звонил после утреннего разговора с директором. Монтальбано не снимал трубку, его будто парализовало. Он знал с абсолютной уверенностью – и не мог объяснить почему, – кого он услышит на том конце провода.

Потом собрался с духом и взял трубку.

– Алло! Комиссар Монтальбано?

Красивый глубокий голос, хоть и старческий.

– Да, это я, – сказал комиссар. И не мог удержаться, чтоб не прибавить: – Наконец-то!

– Наконец-то, – повторил собеседник.

Они помолчали мгновенье, слушая дыханье друг друга.

– Я сейчас прилетел в Пунта Раизи. Смогу быть у вас в Вигате в тринадцать тридцать, самое позднее. Если вы согласны, то объясните мне подробно, где вы будете меня ждать. Я уже много лет не был в Вигате. Пятьдесят один год.

Глава двадцать пятая

Он вытер пыль, подмел, вымыл пол со скоростью, достойной немых комедий. Потом отправился в ванну и намылся, как это случилось с ним только еще один раз в жизни, когда в шестнадцать лет он шел на первое свидание. Он бесконечно долго стоял под душем, потом надушил подмышки, потом предплечья и в конце концов весь облился одеколоном. Он знал, что выглядит смешно, но выбрал лучший костюм, самый строгий галстук, натер ботинки до такого блеска, что, казалось, внутри у них вставлена лампочка. Затем ему пришла мысль накрыть стол, но только на один прибор, сейчас его и впрямь мучил зверский голод, это верно, однако он был уверен, что не сможет глотать.

Он ждал, ждал бесконечно. Полвторого прошло, и ему стало плохо, с ним приключилось что-то вроде обморока. Он налил себе глоток виски и, не разбавляя, проглотил одним духом. Потом – освобождение: шум машины вдоль дорожки, ведущей к дому. Он бросился распахивать калитку. Там стояло такси с номером Палермо, из которого вышел старик, очень хорошо одетый, в одной руке – палка, а в другой – маленький чемоданчик. Старик расплатился и, пока такси разворачивалось, огляделся вокруг. Держался он прямо, высоко подняв голову, и внушал что-то похожее на робость. Монтальбано сразу показалось, что он уже где-то старика видел. Он пошел навстречу.

– Здесь всё теперь дома? – спросил старик.

– Да.

– Когда-то не было ничего, только кусты и море, и песок.

Они не поздоровались, не представились друг другу. Они были уже знакомы.

– Я почти слепой, вижу с большим трудом, – сказал старик, сидя на скамейке веранды, – но здесь, мне кажется, очень красиво, успокаивает.

Только теперь комиссар понял, где он видел старика, это был не совсем он, а его двойник с фотографии на отвороте суперобложки, Хорхе Луис Борхес.

– Вы не откажетесь что-нибудь съесть?

– Вы очень любезны, – сказал старик после некоторого колебания. – Что же, пожалуй, только салату, кусочек нежирного сыру и стакан вина.

– Пойдемте туда, я накрыл стол.

– Вы покушаете со мной?

У Монтальбано судорогой свело желудок, в придачу он чувствовал странное волнение. Он соврал:

– Я уже пообедал.

– Тогда, если это не трудно, не могли бы вы накрыть мне здесь?

«Накрыть» он сказал на диалекте. Этот глагол Риццитано произнес, точно иностранец, старающийся подделаться под местное наречие.

– Я убедился в том, что вы поняли почти все, – сказал Риццитано за неторопливой трапезой, – из статьи в «Коррьере». Знаете, я больше не могу смотреть телевизор, вижу тени, от которых у меня болят глаза.

– У меня тоже, хоть вижу я прекрасно, – сказал Монтальбано.

– Мне уже было, однако, известно, что Лизетту и Марио вы нашли. У меня два сына, один инженер, другой – как и я, школьный учитель, оба женаты. И вот одна из невесток – она у нас оголтелая сторонница Лиги, невыносимая дура, очень меня любит, но считает белой вороной, потому что, дескать, кто с юга, либо бандит, либо – и это в лучшем случае – бездельник. Потому никогда не упустит возможности сказать мне: а вот, вы знаете, папа, в ваших краях – мои края тянутся от Сицилии до Рима включительно-убили одного, похитили другого, арестовали третьего, бросили бомбу, нашли в одной пещере прямо в вашем городе молодую пару, убитую пятьдесят лет назад…

– Как же так? – перебил Монтальбано. – Ваши домашние знают, что вы родом из Вигаты?

– Конечно знают, однако я никому, даже моей покойной жене, не говорил, что у меня остается еще собственность в Вигате. Я рассказал, что мои родители и большая часть родных погибли от бомбежек. Им никак не могло прийти в голову связывать меня с убитыми из пещеры, они не знают, что земля принадлежала мне. Я же от этой новости заболел, у меня поднялась температура. Все неудержимо возвращалось и становилось реальностью. Я вам начал рассказывать о статье из «Коррьере». Там было написано, что комиссару из Вигаты, тому самому, что обнаружил убитых, удалось установить не только их имена, но даже что собака из терракоты звалась Китмир. Тогда у меня возникла уверенность, что вам известно о моей дипломной работе. Значит, вы посылаете мне сообщение. Я задержался, потому что пришлось долго уговаривать детей отпустить меня одного, я сказал, что хочу перед смертью еще раз увидеть места, где родился и жил в юности.

У Монтальбано этот факт не укладывался в голове, и он опять к нему вернулся:

– Значит, все в вашем доме знали, что вы из Вигаты?

– Зачем я должен был это скрывать? Имени я не менял, никогда не жил по подложным документам.

– Вы хотите сказать, что вам удалось исчезнуть, вовсе к этому не стремясь?

– Именно так. Человека находят, когда другие имеют настоящую нужду или желание разыскать его… Как бы там ни было, вы должны мне верить, когда я вам говорю, что всю жизнь прожил под своим именем и фамилией, подавал бумаги на конкурсы, проходил их, учительствовал, женился, имел детей, теперь у меня внуки, которые носят мою фамилию. Я на пенсии, и моя пенсия выдается на имя Калоджеро Риццитано, родившегося в Вигате.

– Но должны же вы были когда-нибудь писать, я не знаю, в муниципалитет, в университет, чтобы получить нужные документы!

– Конечно, я писал, и они их мне присылали. Комиссар, не совершайте ошибки, вы видите все в обратной перспективе. Никто в ту пору меня не разыскивал.

– Но вы ведь даже не забрали деньги, которые муниципалитет вам должен за отчуждение ваших земель.

– В этом-то и суть. Тридцать лет у меня уже нет связей с Вигатой. Потому что к старости бумаги с места рождения требуются все реже и реже. Но те, которые были нужны для получения денег за землю, они-то на самом деле представляли опасность. Могло случиться, что кто-нибудь меня вспомнит. Я же, напротив, покончил мои счеты с Сицилией уже очень давно. Я не хотел – и не хочу – иметь с ней ничего общего. Если б мне могли каким-нибудь специальным аппаратом выкачать всю кровь, которая у меня там обращается внутри, я был бы счастлив.

– Вам хотелось бы пройтись по берегу моря? – спросил Монтальбано, когда его собеседник закончил есть.

Они гуляли уже минут пять – старик опирался на трость, но другой рукой держал под руку комиссара, – когда Риццитано спросил:

– Как это вам удалось, расскажите мне, опознать Лизетту и Марио? И как удалось понять, что я был к этому причастен? Простите меня, но говорить во время ходьбы мне трудно.

Пока Монтальбано ему обо всем рассказывал, старик несколько раз кривил рот, словно давая понять, что дело обстояло не так.

Потом Монтальбано почувствовал, что Риццитано сильнее навалился на его руку, занятый рассказом, он не заметил, что старик устал от прогулки.

– Хотите вернемся?

Они опять устроились на скамейке веранды.

– Итак, – сказал Монтальбано. – Расскажите мне вы, как именно обстояло дело.

– Разумеется, за этим я и приехал. Но сил у меня мало.

– Я постараюсь вас не утомлять. Давайте так. Я вам расскажу, как я рассуждал, а вы меня поправите, если я ошибусь.

– Хорошо.

– Итак, однажды в начале июля сорок третьего Лизетта и Марио заходят к вам в ваш дом у подножия Красто, где вы в тот момент живете один. Лизетта сбежала из Серрадифалько, чтобы встретиться со своим женихом Марио Куничем, матросом с базового корабля «Пачинотти», который через несколько дней должен будет сняться с якоря…