Гнездо Седого Ворона - Владимир Свержин

Лейтенант тяжело вздохнул, внутренне смиряясь с необходимостью выполнить прямое распоряжение начальника, и заговорил, как положено, четко, избегая красивостей, принятых у караванщиков и торгашей.

— При тщательном осмотре трупа мнимого раба мною обнаружены следы насильственной смерти. В связи с этим я допросил солдат, охранявших камеру. Как сообщил один из них, всего за час до гибели пленный обратился к караульному с предложением вместе сбежать из Трактира. Он сказал, что, если часовой договорится со своим напарником и они выведут пленника, он гарантирует им огромное вознаграждение.

Сказал, что его надо лишь спрятать на несколько дней, а очень скоро здесь будут воины халифа Эргеза, и тогда его заступничество спасет их жизни. Естественно, часовой отказал ему. Тот бросился умолять, сулить еду, патроны, книги, лошадей, лишь бы выйти из места заключения. Охранник заявил, что не может сделать этого, хотя и готов принести ему, скажем, еду или питье с рынка. Тот сказал, что ему всего и так хватает, но просил принести его кушак.

Председатель собрания удивленно поглядел на шерифа.

— Кушак? Пояс из длинного куска ткани, который носил этот раб?

— Так точно. Перед тем как закрыть пленного в камере, я приказал на всякий случай изъять эту вещь, дабы не позволить тому повеситься или использовать для побега. В первый момент, когда часовой доложил мне о просьбе заключенного, я и подумал, что негодяй хотел попытаться сбежать из камеры с помощью скрученной из пояса веревки, или передушить ею стражу — от такого ловкача всего можно было ожидать. Но Хранитель Знаний подсказал мне иной вариант.

— Какой? — нетерпеливо поинтересовался Трактирщик.

— Кушак мог таить секретное послание от халифа Эргеза. Как говорил купец Исмаил, именно этот военачальник людожегов заставил несчастного караванщика идти к Трактиру, дав своих людей для сопровождения. Если так, значит, секретный агент халифа здесь. Есть основания предположить, что именно его искал мнимый раб на рынке, чтобы передать волю халифа. Мы вовремя его схватили.

Я решил проверить догадки господина Библиотекаря и лично прощупал ткань пояса, однако в нем ничего не было зашито. Тогда я рассказал ему о своей неудаче, и он велел мне разогреть в костре большой камень, а затем водить им по кушаку.

— И что же?! — заторопил властитель кассового аппарата.

Нуралиев вытащил из планшета длинный матерчатый пояс и продемонстрировал его собранию.

— На ткани открылись странные письмена. Я прежде таких не видел. Разрешите передать находку почтенному Библиотекарю? Возможно, он сможет растолковать послание.

Трактирщик молча кивнул.

Нуралиев прошествовал мимо старейшин, с интересом наблюдающих странную картину, давая им возможность своими глазами увидеть край исписанного значками кушака.

— Я сделаю, что смогу, — пообещал Библиотекарь, принимая из рук коменданта ценную улику. — Зайди ко мне после заката.

Лейтенант снова козырнул:

— Есть зайти после заката. Разрешите идти? — повернулся он к Трактирщику.

— Ступай, — удивился тот.

Шериф, чеканя шаг, вышел из зала собрания, удовлетворенно отметив усиливающийся за спиной шум. Вновь звякнул кассовый аппарат.

— Мы обсудим это позже, когда Библиотекарь сумеет прочесть тайное послание и будет о чем говорить, — недовольно произнес председатель. — Пока же мы должны решить вопрос о созыве войска, способного противостоять халифу Эргезу. И, возможно, о призвании Лешаги, чтобы он возглавил это войско. Да, да! Вы не ослышались!

Нуралиев улыбнулся, спускаясь по лестнице. На веранде, этажом ниже, один из его бойцов с двумя темными от времени полосками поперек выцветшего погона, с удовольствием потягивая из глиняной чары привезенное с острова Чеч вино, без всякого стеснения рассказывал окружившим его зевакам:

— И вот тут он мне говорит: «Раз так, ничего мне не надо, лишь кушак мой раздобудь, а я тебе за то расскажу, где у меня бесшумный короткоствол спрятан и целых пять обойм к нему». Я сразу подумал, что дело нечистое, а потом, как лейтенант наш прямо на том кушаке письмена отыскал…

— Молчать! — рявкнул Нуралиев, гневно хмуря брови. — Ко мне, бегом марш!

Солдат вскочил, опрокидывая недопитое вино, и бросился к офицеру.

— Сдать оружие. Арест пять суток!

— Есть! — вытягиваясь, как портняжный метр, отозвался солдат. — Разрешите идти?

— Идите! — грозно рявкнул офицер, выдергивая автомат из рук подчиненного. И одними губами добавил: — «Молодец!»

Народный депутат сидел, вжавшись в деревянный стул, и лишь украдкой поглядывал на вышагивающего перед ним великана.

— Я не мог его остановить, — оправдываясь, точно набедокуривший школьник, проговорил он, — да и никто из нас не смог бы! Он вас приволок на себе, пожитки схватил и ушел. Не попрощался, слова доброго никому не сказал, а ведь не последний человек в селении был! Детей учил…

— Куда он ушел? — медленно, с расстановкой, будто забивая гвозди, поинтересовался Сохатый.

— Вам о том лучше знать, — отстраняясь и продолжая оправдываться, пробормотал народный депутат. — Это ж вы ему что-то такое сказали, что Старый Бирюк аж в лице переменился.

— Что я сказал ему? — могучий воин с грохотом опустил кулаки на столешницу и навис над представителем власти.

— Да откуда же мне о том знать?! — простонал тот, живо представляя, что будет, если этакие кувалды обрушатся на его голову. — Это ж Старый Бирюк! Он слова лишнего не скажет, а чтоб докладывать, что ему подумалось, так сроду того не бывало. Во! Думаю, может, любимчикам своим помогать ушел…

— Каким таким любимчикам?!

— Михе с Лехой, ясное дело! — отозвался глава поселкового совета, радуясь, что нашел зацепку. — Леху еще в Диком Поле Лешагой зовут, может, слышали? Он вот совсем недавно Трактир отстоял.

— Лешага, — меняясь в лице, точно вспоминая нечто давным-давно позабытое, вслед народному депутату повторил Сохатый. — А Миха, стало быть, зовется Бурым?

— О том нам не ведомо ничего, — с некоторым облегчением, но словно извиняясь, ответил народный избранник. — Знаю лишь, что наш Леха одолел большое войско, идущее из-за Срединного Хребта, какой-то Аттила его, говорят, вел. Или не он сам, а кто-то из его людей. И еще одно войско — из людей с волчьими головами…

Глава селения начал расписывать докатившиеся до этих мест слухи, стараясь не упустить важных деталей. Но великан, похоже, не слушал. Лицо его вдруг омрачилось. Он прошептал себе под нос непонятное словечко «Асима», и глаза его вспыхнули так, что собеседник в испуге вскочил со стула.

— У вас есть солдаты?

— Только стражи, — чуть заикаясь, поспешил ответить народный депутат. — Но их тоже учил Старый Бирюк.

— Это славно, — кивнул своим мыслям воин. — А в Бунке?

— Там-то конечно. Но один Ноллан знает, сколько бойцов…

— Мне нужно попасть туда, — безапелляционно заявил Сохатый. — Очень скоро вам понадобятся все солдаты. Я чувствую, как надвигается опасность.

«О, Ноллан Всевеликий, — подумал народный депутат, кивая и стараясь не показать испуга, — а мне-то казалось, что Старый Бирюк — это напасть!»

Яркие цветовые пятна скользили по куполу Эндимион-сити, переливаясь и мерцая. Город походил на музыкальную шкатулку, хотя мало кто здесь сумел бы вспомнить, что такое музыкальная шкатулка.

— Сегодня праздник! Сегодня великий праздник! — речь Эдварда Ноллана III перед населением Лунной станции ввергла город в состояние радостной эйфории, которой и близко не могло быть в день Исхода. Тогда у каждого на Земле оставались друзья, родные. Счастье выживших было безнадежно омрачено несчастьем оставшихся. То ли дело нынче! Родная планета жива! На ней остались люди! Не просто какие-то разумные или не слишком разумные существа. Люди!

Значит, скоро можно будет вернуться и уже там разбираться, что пошло не так и почему не сработали оставленные перед катастрофой маяки. А сегодня даже об этом можно забыть, потому что в жизни людей должна быть радость! Хоть изредка, но ничем не омраченная! А иначе — зачем все это?

Эдвард Ноллан глядел на танцующих посреди улиц людей, обнимающихся и горланящих, казалось, уже совсем позабытые земные песни.

— Что-то не так? — услышал он за спиной.

Отец стоял, привычно скрестив руки на груди.

— Нет, что ты. Все хорошо, — Эдвард Ноллан III коснулся левой рукой внезапно зачесавшегося кончика носа.

— Ты говоришь, «все хорошо», а твое подсознание отчего-то протестует.

— Я вовсе не пытаюсь ничего от тебя скрыть, — как-то невесело откликнулся глава исполнительного комитета лунной станции.

Он вновь посмотрел на отца и вздохнул:

— Ну, может быть, ты и прав. На душе у меня почему-то неспокойно.