Портрет семьи (сборник) - Наталья Нестерова

Он отбрил Киру грубо и зло, когда в досаде на собственную отекающую ногу свалился на скамейку. Кира решила, что у него сердечный приступ, предложила помощь. Он нахамил.

Остыв, решил извиниться. Кира, крепкий орешек, легко выставила ему дистанцию длиной в километр: мол, извинения приняты, но ближе не подходите. И все же что-то в ней, в Кире, давало азартное основание думать: ларчик можно открыть.

У всякого ларчика есть замок. Нет замка, который не вскрыть при упорстве, опыте и ловкости рук.

Ни опытом, ни упорством, ни ловкостью в обращении с женщинами Олег не обладал. Но была и четвертая вводная — время. Свободное тупое санаторное время!

От нечего делать — так Олег на первых порах объяснял свое преследование Киры. Караулил ее у лечебного корпуса, около столовой, на пешеходной тропе. Эта тропа напоминала оформленный садовником путь через угодья. Если народ упорно ходит через посадки, надо дорожку превратить в законную. Редкостно нерусский подход к проблеме. По-нашему браконьеров дави до последнего.

К большому удивлению, за аристократически холодной внешностью Киры Олег обнаружил живой ум, прекрасное чувство юмора и душевность, которая пряталась за то ли напускной, то ли годами отработанной строгостью.

Потом была экскурсия в Гагры, где банда малолетних подонков едва не надругалась над Кирой, и она рыдала у него на груди. Олег испытал тогда необыкновенное чувство жалости. Дочь или Веру он жалел совсем по-другому — как слабых, несчастных, зависимых от него и отчасти утомительных.

В жалости к плачущей Кире было что-то донкихотское: вскочить на коня и с копьем наперевес поскакать на подвиги ради прекрасной дамы.

Если бы у Олега внезапно выросли буйные рыжие кудри, или прорезался оперный голос, или глаза из зеленых превратились в голубые, он бы удивился не меньше, чем тому, что с ним происходило. Он считал себя давно и в принципе неспособным на пылкие чувства к женщине. Вся его предыдущая жизнь была подтверждением истины, что женщины — это бесконечные проблемы, нудное кино, на которое по юношеской глупости купил билет. Фильм не кончается, выход из зрительного зала закрыт.

Но с Кирой все было иначе. Он ложился спать с досадой, что ночь их разлучает, и с радостью, что завтра днем ее увидит. Казалось, ток его крови стал быстрее и увеличилась скорость мыслительных процессов, в основном направленных на придумывание: что бы интересное ей сказать, чем рассмешить.

Олег очень боялся оскандалиться в постели. Секса в последнее время он сознательно избегал. Вера — это повинность. Случайные связи в командировках — те же билетики, только на короткометражное кино, которое смотреть вовсе не обязательно.

Все прошло великолепно! Фантастично! Головокружительно! А когда Кира сказала, что у нее десять лет не было мужчины, он вначале не поверил, а потом чуть не лопнул от гордости. Хотелось ходить по свету с грудью, выгнутой колесом от самодовольства.

Он потерял голову. Впервые в жизни, и поэтому, наверное, голова укатилась далеко, вернее, улетела за облака. Пик его безумства пришелся на отъезд Киры из санатория, когда порвал паспорт в аэропорту и едва сдерживался, чтобы не разрыдаться, как карапуз, у которого отняли любимый паровозик, — безутешно и не признавая никаких разумных доводов взрослых.

Наверное, не было ни секунды в оставшиеся санаторные дни, когда бы он не думал о Кире. И чем больше думал, тем более утверждался во мнении, что он, Олег, недостоин Киры. Ему в лотерею выпал счастливый билет на карнавал. Царица бала выбрала его своим кавалером. Карнавал — праздник короткий. Что может предложить плебей королеве? Она рассмотрит его при свете дня и скривит нос.

Отсюда вывод: приеду, не буду навязываться.

Пусть наши встречи будут редкими, тогда во времени они продлятся дольше.

У Олега был приятель, профессиональный ловелас и сердцеед. Он неоднократно провозглашал гениальность пушкинского «чем меньше женщину мы любим…». Прежде эти ухищрения были Олегу неинтересны, а сейчас он их вспомнил и принял к действию. Олег обладал инженерным, математическим, складом ума. Есть область знания, в которой он не специалист, значит, надо прислушиваться к тем, кто съел собаку на неведомой ему науке. Он так боялся потерять Киру, что готов был наступить на горло собственным желаниям видеть ее постоянно.

Когда вернулся из санатория, жизнь благоприятствовала его политике: на работе вагон бумаг и проблем, десяток командировок, дочь чудит. Вера звонит каждый день, докладывает о ремонте, советуется и подспудно спрашивает: когда же ты придешь? Она боялась посмотреть правде в глаза и придумывала оправдания, которые, по идее, должен был произносить Олег.

Но все это было бы ерундой, если бы не подтверждались его страшные ожидания. Кира становилась холоднее и отстраненнее. Он удлинял периоды между свиданиями, бил себя по руке, которая тянулась к телефону, чтобы позвонить Кире. Они встречались, Олег накануне не мог уснуть, его сексуальный потенциал резко падал, он строил из себя бравого и безумно занятого парнишу. Кира все больше замыкалась.

А потом эта сцена в кафе! Если бы существовал Дьявол, Воланд, Черт, Иблис! Олег заключил бы с ним сделку: забирай всю мою оставшуюся жизнь, только дай переиграть тот вечер, когда я мерзко хохотал в лицо любимой беременной женщине.

Господи! А Ты-то существуешь? Почему не наставил? Господи! Ведь она, наверное, согласилась бы выйти за меня! Мы бы жили семьей, настоящей, с ребенком! Я бы их видел каждое утро!

Олег громко застонал и так заскрежетал зубами, что они чуть не раскрошились.

В эту минуту он ехал в машине.

— Нога? — встревоженно спросил водитель. — Сердце?

— Геморрой! — огрызнулся Олег.

— У меня тоже жена не подарок.

Лика заняла столик у входа. Человека, которого ждала, признала сразу. Крупный мужчина в распахнутом драповом пальто, вошел и стал озираться по сторонам. Лика поднялась:

— Вы Волков?

К нему обратилась молодая, очень высокая и заметно беременная женщина. «Сговорились они все, что ли?» — подумал Олег.

— Да, я Волков. Олег Петрович, — представился он.

Лика почему-то произнесла свое полное имя:

— Гликерия Митрофановна.

— Как-как? — невольно переспросил Олег.

— Зовите меня просто Ликой. Садитесь, пожалуйста.

Олег присел и тут же вынужден был подняться, потому что Лика сообщила:

— Надо что-то заказать. Официантов тут нет. Сами берут у стойки.

— Понял. Пить что-нибудь будете? — спросил Олег и сам же ответил: — Не будете. Тогда что? Пирожное? Мороженое?

— И стакан сока. Яблочного, если можно.

Себе он заказал сто грамм коньяку и лимон. Не годится пить средь бела дня, но примем коньяк в качестве лекарства от стресса.

— Меня зовут Лика, — второй раз, уминая пирожное, представилась Лика.

— Я запомнил. С вами в последнее время регулярно общаюсь по телефону?

— Да. У Киры Анатольевны есть сын Лешка. Я сына жена, то есть Кире Анатольевне невестка. Не обращайте внимания, когда я волнуюсь, то говорю как тетя Люба.

— Кто такая тетя Люба?

— Лучшая подруга Киры Анатольевны. Очень колоритная внешность, то есть личность.

— Лика! Эти подробности мне интересны, но все-таки очень хочется знать, где Кира Анатольевна.

— Я не знаю.

— Она просила не говорить мне?

— Нет.

— Что «нет»? Просила не говорить или вы не знаете? Соберитесь, пожалуйста, и выражайтесь яснее.

— Я хочу задать вам вопрос… очень важный. Но не исключено, он покажется вам абсурдным, в смысле вопрос… В смысле — вы отец ребенка?

— Да! — Олег ответил, не успела Лика договорить.

Лика задумалась. Олег залпом допил коньяк и во все глаза смотрел на нее.

— Вы можете оказать мне великую услугу? — спросил он. — Хорошо, не говорите, где Кира… Кира Анатольевна… Но хотя бы записку ей передать? Я напишу?

— Кира Анатольевна удрала.

— То есть?

— Сбежала, скрылась, пропала. Никто не знает, где она.

— Тогда какого… в чем смысл нашей с вами встречи?

«Мне хотелось на вас посмотреть в том числе», — подумала Лика.

— Кроме того, — продолжил Олег, — что вам было любопытно взглянуть на… на… друга вашей свекрови?

— Помолчите! Подождите! — вдруг попросила Лика, и лицо ее стало отрешенным. Руки положила на живот. — Он шевелится! Понимаете? Он ведь разговаривать не может еще, только стучит. Я его слушаю! Если человека не слушать, ему будет горько и обидно…

Олег смотрел на ее живот, в котором шевелился детеныш, и покрывался испариной от непереносимой ненависти к себе. Он мог бы так же положить руки на Кирин живот и слушать биение их ребенка. Он все испортил!

Как давеча в машине, Олег застонал и совершил попытку сломать зубы. Резко встал и пошел за дополнительной порцией коньяку.