Пари с будущим - Сергей Гомонов

— Стрельцов, на выход! — проходя мимо, крикнула в приоткрытую дверь одна из дежурных медсестер.

Меня сразу насторожило, что начальник приехал один, обычно всегда являлся в сопровождении кого-нибудь из наших парней. И лицо было слишком мрачным для хорошо мне знакомого Артема Николаича. «Ну, — подумал я, — сейчас чего-нибудь отожжет, отмочит и потушит». И не ошибся.

— Не знал, что тебе нести в передачу, — оправдываясь и оттягивая начало главного разговора, проворчал он. — Маманя твоя говорит — тебе то нельзя, это нельзя… Не хлопец, а диетический список!

— Николаич, да я же не голодаю тут. Нас кормят нормально. Спасибо, что сам заглянул! — чувствуя, как при каждом движении болтается на мне отцова пижама, я пожал Николаичеву пятерню. То-то он на меня с таким сочувствием таращится! Папа и ростом меня пониже, и телосложением худосочнее… ну, раньше был. А сейчас вещи его размера висели на мне, как на школьном анатомическом экспонате. Так бывает, если время от времени еда вызывает то колотье в боку, то тошноту. Доктора убеждают — пройдет и все наладится. И я как-то не грузился.

— Разговор у меня к тебе, Денис, — сообщил начальник. — Давай-ка сядем.

Я с колотящимся сердцем сел на диванчике у лестницы. Неужели что-то стряслось с кем-то из наших?! Николаич уселся рядом. Четко параллельно, не разворачиваясь друг к другу, мы и сидели. Только иногда головы поворачивали.

— В общем, нельзя тебе больше с нами, в основном составе, работать будет, — заявил он.

Я сначала пропустил это мимо ушей и перевел дух: отлегло, когда понял, что со всеми ребятами порядок.

— Это как? — спросил я, еще не понимая, куда он клонит.

— Времени у тебя на больничном будет много. Ты подумай-ка о другой работе, полегче.

— Николаич ты это вообще-то о чем?

— Иванов мне сказал, что не хочет из-за тебя под суд идти, если какая-нибудь проверка нагрянет. Не имеет права тебя в бойцах оставлять… и я не имею.

— Но… Артем, черт возьми, блин!..

Не контролируя себя в тот момент, я подскочил и заковылял перед ним из стороны в сторону. На душе творилось такое, что лучше бы никому и не знать.

— Это же не инвалидность, Николаич! Мне наш доктор рассказывал, что эта долбанная… как ее? Экто… эктопия… эктомия? Короче, что это самая заурядная операция, понимаешь?

— Но в твоем-то случае, парень, не все так просто!

— Ну да, да, у меня чуть сложнее. Но только чуть! Печень не задета, заражение крови задавили, осложнений никаких. Зачем меня куда-то переводить-то? Костяну вон в прошлом году аппендицит вырезали — его же никто взашей не погнал!

— Да причем тут «взашей», Стрельцов?! — Николаичу, видно, и в самом деле нелегко было говорить мне все это, и он начал раздражаться. — Аппендицит это фигня, мне его еще в детстве отчикали. А про нашу специфику не мне тебе объяснять. Тут и здоровые-то загибаются — забыл, как поликлинику в прошлом году в минус тридцать тушили, а потом лед из трусов вытряхивали?! У тебя, считай, теперь одного жизненно важного потроха нет, и мы ж не звери какие! Доктор твой не рекомендовал, понял? О чем тут еще говорить?

— Артем Николаич!

— Всё, молчи! Ты и не жил еще совсем, чтобы… Короче, Стрельцов, мля, разговор окончен!

— Артем! — я готов был встать… да какой там встать: рухнуть!.. перед ним на колени. — Ты же понимаешь, я не смогу без этой работы! Понимаешь ведь?

— Ты чё, Стрельцов, тронутый, да? — он пошевелил пальцами у виска и поморщился.

— Да.

— Ну так тем более тебе обратно нельзя, раз ты тронутый. В общем, так: отец у тебя ученый, сам ты хлопец умный, даром, что с приветом. Разве ж батя тебе занятие не подыщет по духу? Да ну брось! Привыкнешь! Человек ко всему привыкает.

— Человек, может, и привыкает!..

— А ты, типа, покемон? Из интеллигентной семьи, до пенсии с брандспойтом бегать собираешься?

— Ты же бегаешь!

— Так у меня и выбора ни х… не было! — матернулся он от расстройства. — Я из пролетариев, мать ихнюю! А ты дуркуешь, и всё тут!

— Да не дуркую я, и ты прекрасно это знаешь!

— Ладно. Есть еще вариант. Хочешь — переведем тебя в инспектора? Будешь ездить по учреждениям, народу, как Рыба раньше, мозги трахать. Налоговиков натянешь, а? Ну давай, соглашайся! — он принужденно засмеялся и, поднявшись с диванчика, аккуратно ткнул меня кулаком в плечо: — Едрить твою налево, одни мощи! Прикоснуться страшно!

Наверное, я посмотрел на него таким взглядом, что он осекся на полуслове и больше агитировать в пожинспектора не стал. На глаза мне наворачивались жгучие слезы, и я едва их сдерживал.

— Все равно общаться как и прежде будем, Денис, — смягчился начальник (или уже бывший начальник?). — Сам знаешь, мы своих не бросаем. Но травиться тебе на возгораниях противопоказано. Посадят нас с Ивановым, случись что с тобой, понимаешь ты, нет, дурья башка? Хоть о нас-то подумай, если на себя похрен. Всё, бывай!

И он сбежал. Просто сбежал.

Черт, мне совестно сознаваться, но из песни слова не выкинешь. В тот вечер и ночь я, как девка, прорыдал в подушку, чем огорошил, вероятно, всех соседей, потому как даже йог Трындычих не вещал, как обычно, на всю палату, а говорил тихим шепотом и передвигался на цыпочках. Такое со мной прежде было только раз в жизни — когда погиб Степуха.

— Ты знаешь чего, — подсев ко мне утром за завтраком, решил окончательно отравить мое существование Дмитрий Иваныч, — ты все же не расстраивайся, чего бы там у тебя ни было! Вот один умный человек хорошую мысль сказал однажды: «Свершить что-то вы сможете лишь тогда, когда потеряете всё!» Знаешь, кто это был?

— Геннадий Малахов? — басом пробурчал я, пряча от него глаза.

— Это Че Гевара говорил! — вмешался подслушивавший нас ехидный дедок, оппонент йога.

— О! Точно! — впервые согласился со своим извечным противником Трындычих и, воздев палец, так торжественно поглядел на меня, как будто после их с дедкой слов я должен был, как минимум, вскочить навытяжку и с патриотическим накалом затянуть на всю палату «Аста сьемпре, команданте». Еще просветители на мою голову выискались — мало мне было в прошлый раз Кирпича…

Я покивал им, лишь бы они поскорее от меня отстали. Команданте из его любимой революции никто не гнал, если уж на то пошло. И если он со своей астмой Кубу завоевывал, то неужели мне кто-то запретит без несчастного желчного тушить пожары?!

В обед ко мне прибежала Ленка и притащила неизвестно где раздобытый нетбук, тоненький черный Asus. Интересно, кто же это у нее из знакомых такой добрый, что расщедрился одолжить неизвестно кому вещичку ценой в десять тысяч, не дешевле?