В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд

Его новый имидж оказался «удачным» – ко времени Константина, когда на Святой земле стали появляться христианские паломники и спрашивать дорогу к Иерусалиму, многие местные чиновники даже не знали, о чем идет речь, и указывали им направление на Персию.

Разумеется, такое невежество оставалось недолгим, но даже когда церковь начала очищать город от идолопоклонничества, она не испытывала желания повернуть время вспять. Как Христос заменил закон Моисея, так и Святой город засиял ярче, поднявшись среди руин первой иудейской столицы. Недостаточно стать преемником – другие должны быть унижены. Этот тезис нигде не проявлялся лучше, чем на Храмовой горе. Здесь после неоднократных еврейских мятежей языческий император воздвиг храм – Капитолион (Капитолий), посвященный Юпитеру – царю римских богов. Пока Капитолион медленно разрушался, Храмовая гора была превращена в sterquilinum – свалку отходов. Какое свидетельство лучше, чем зловоние нечистот и свиные кости, доказывает, что евреи больше не богоизбранный народ? Для того чтобы они это не забывали, римские власти, любители всяческих процессий, позволяли евреям раз в год, в годовщину разрушения храма, поучаствовать в унизительном уличном представлении. Группа еврейских паломников – бледных, стенающих, оборванных – поднималась по ступенькам Храмовой горы, доходила до продырявленной скалы на вершине и начинала дуть в рога, рыдать и рвать на себе волосы. Для любого христианина зрелище было в высшей степени поучительным. Пока толпа отверженных собирается и стенает на руинах храма, с явным удовольствием писал Иероним, ясли Христа сверкают, церковь его воскресения сияет, а знамя его креста светит с горы Елеон31.

На презрение евреи отвечали открытой ненавистью. Время не излечило травму от разрушения, которое римляне принесли в Святой город. Генерал, легионы которого подожгли храм – так учили раввины, – теперь находится в одном углу ада с Иисусом, где его пожрет огонь, потом он будет снова собран и опять сгорит дотла – так он будет наказан за свое неслыханное преступление. Спустя четыре века после уничтожения храма ужас евреев от этого святотатства лишь усилился. Раввины идентифицировали руины храма с новой концепцией, которую они назвали Shekhinah – идеей, что Бог может присутствовать на земле. И вовсе не Голгофа, как утверждают надменные христиане – богохульники, а Храмовая гора находится в центре мира. Она стоит на первом камне, заложенном в фундамент всей вселенной32. Издавна известно, что туда Авраам привел Исаака, чтобы принести его в жертву, там погребен Адам, и весь мир сотворен из ее пыли33. Распространяя на будущее шаблоны, созданные таким прошлым, евреи поддерживали непоколебимую уверенность, несмотря на безысходное отчаяние, что храм однажды поднимется снова. Во время правления Юлиана они даже получили возможность мельком увидеть, как это будет происходить: император-отступник, неизменно проявлявший богатое воображение, когда дело доходило до травли христиан, приказал восстановить храм. Но дальше предварительных земляных работ дело не пошло: помешала безвременная смерть Юлиана в Месопотамии. Но даже эти работы сопровождались обрушиванием на место строительства «ужасных огненных шаров»34, что христиане, естественно, приписывали божественному недовольству, а евреи – поджогу. С тех пор площадка оставалась пустой, но евреи продолжали по три раза в день молиться о восстановлении былого величия храма. Стоит только отстроить храм, и сбудется многое другое: упадок Рима, унижение его правителя, который будет вынужден «есть грязь, словно червь»35, и приход Мессии.

Многие евреи верили, что Иерусалим под христианским правлением ничуть не менее грязен, чем языческий Иерусалим: трясина из грязи и идолов. По иронии судьбы те, кто совершили путешествие на Храмовую гору, считались тоже попавшими под влияние не своих учителей, а примера христианских паломников. По мнению большинства раввинов, лучше направить энергию на изучение Торы, святость которой не подвергалась сомнению, чем на путешествие в гнездо еретиков, которым стал Иерусалим. И вовсе не надо было пребывать в школах Суры и Пумбедиты, далеких от Святого города, чтобы придерживаться таких взглядов. Раввины жили и в Палестине. И потом еще существовал и Талмуд. Богословы, ответственные за его составление, могли не обладать всесторонней, полной, доводящей до истощения скрупулезной педантичностью, которую демонстрировали их коллеги на Востоке, но это не мешало росту их авторитета. На самом деле считалось, что раввины Палестины обладают рядом преимуществ по сравнению с раввинами Месопотамии: они были открыты для тех, кто не являлся ученым; они могли одним взглядом испепелить тех, кто вызвал их недовольство; и всегда находились настороже, ни на минуту не забывая об опасности, которую представляют менструирующие женщины. Все эти качества, безусловно, были ценными, но самым поразительным явился другой талант палестинских раввинов. Они сумели переписать древнюю иудейскую традицию так, чтобы отдать в ней главную роль себе. Уже не впервые контроль прошлого обещал контроль будущего.

Как в Месопотамии, так и в Палестине раввины давно считали само собой разумеющимся, что они должны быть лидерами еврейского народа. Понятно, что все их труды всячески подтверждали этот взгляд. Активно насаждалась историческая версия, согласно которой евреи Палестины, дезориентированные и деморализованные утратой храма, обратились за руководством к раввинам, могущество и престиж которых, как известно, не имеет границ. То, что правда была совсем другой и что большинство евреев веками искали справедливости у городских властей, местных магнатов и даже римских правителей, нисколько не смущало раввинов. Они испытывали непоколебимую уверенность в себе и в том, что воплощают волю Бога. И за много веков реальность постепенно слилась с их идеалом. Их противники, как выразители интересов евреев Палестины, мало-помалу ушли со сцены. Правила и наставления раввинов принимались все больше. Их понимание того, что значит быть избранным Богом, приблизилось к определенному и окончательному. Иудейская религия в Палестине стала раввинской.

Но то, что все получилось именно так, не было заслугой одних только раввинов и их учености. Нельзя не отдать должное и их извечным заклятым врагам. Евреи Палестины, в отличие от их соплеменников из Месопотамии, были провинциалами в христианской империи. В качестве таковых они являлись предметами невротической привлекательности для своих христианских правителей. Непрекращающиеся попытки имперской элиты точно разъяснить, что такое христианство, неизменно приводили к определению его противоположности – иудаизма. Даже в Никее христиане и католики яростно обвиняли друг друга в том, что являются евреями в христианской одежде. Веками то же самое происходило, когда одна церковная фракция желала обвинить другую в ереси. В результате христиане стали считать иудейскую веру религией, являвшейся прямой противоположностью их собственной, то есть шовинистической и выхолощенной, а христианство – верой всеобщей, проникнутой Святым Духом. Евреи, понятно, с такой характеристикой ни за что бы не согласились, равно как и с тем, что они практикуют религию, которая называется Ioudaismos. Религия – это христианская концепция, термин «иудаизм» – тоже (слово Ioudaismos по большей части встречается в христианских текстах, датированных после обращения Константина; иудаизм в том смысле, в котором он используется в современном языке, – сугубо христианское изобретение).

Тем не менее усилия церкви оградить собственную веру имели далекоидущие последствия для веры иудеев. Теперь граница между ними охранялась тверже. На ее страже стояли не только епископы и императоры, но и раввины. Разумеется, они всегда утверждали, что эту работу выполняют только они. Их соседи не слишком возражали и с облегчением уступили им роль стражей воли Господа. Евреи Палестины, которым противостояло монументальное и грозное здание христианской ортодоксии, стали проявлять раздражительное нетерпение относительно определения границ собственной власти и системы вероучения. Не дожидаясь, пока все это определит для них христианская церковь, они предпочли обратиться к ученым, высочайшие достижения которых в деле составления Талмуда были подготовкой именно для такого момента. «Почему раввина нужно приветствовать, как царя? Потому что царь правит на основании Торы»36, не очень смешная шутка, но ко времени Юстиниана в ней заключалась немалая доля истины.

И определенно евреям Палестины был нужен лидер. Время работало против них. Христианские власти на Святой земле рассматривали постоянное присутствие ее предыдущих хозяев одновременно как вызов и как раздражающий фактор. Хотя Римское государство и его церковь признавали иудаизм как отличную от христианства и официально санкционированную религию, однако с их стороны это вряд ли подразумевало проявление благожелательности. Скорее терпимость стала оборотной стороной усиливающейся одержимости Константинополя регулировать жизнедеятельность имперских евреев. К народу, со всех сторон окруженному узаконенными формулировками, легче применить всевозможные ограничения, унизить его. Носы евреев постоянно утыкались в грубый факт своей второсортности. Им было запрещено служить в армии, в чиновничьем аппарате, покупать христианских рабов. Синагоги (молитвенные дома евреев), хотя закон запрещал сжигать их и превращать в церкви, все же можно было только обновлять и ремонтировать, но ни в коем случае не строить с нуля. Правда, многие евреи чувствовали себя вправе игнорировать это предписание. Таких действительно оказывалось очень много, так что запрет практически совпал с золотым веком в строительстве синагог. Почти каждое еврейское поселение имело синагогу. Даже в самой удаленной и бедной деревушке молитвенные дома были каменными, а в больших городах они так богато украшались, что только их ориентация по направлению к Иерусалиму отличала их от церквей. Но даже для богачей, оплачивавших мозаики и мрамор синагог, процветание, о котором не просто говорили – кричали роскошные украшения, не считалось уж очень хорошей новостью. Палестина была обязана бумом не местным жителям, а пришельцам. Массовая иммиграция христиан в Святую землю давала хороший доход отдельным евреям – хозяевам постоялых дворов и торговцам реликвиями, но угрожала засосать в топь весь еврейский народ. Те, кого не запугали и не соблазнили принять крещение, были вынуждены отойти под натиском торжествующего христианства на более высокий участок. К началу VI в. евреев в Палестине насчитывалось не более 10 процентов от всего населения37. И хотя христиане презрительно фыркали, что евреи размножаются, «словно черви»38, в реальности они уже давно стали меньшинством на своей земле.