Наш общий друг. Часть 3 - Чарльз Диккенс

— Лиззи, Лиззи, Лиззи! — взмолился онъ. — Лучше упрекайте меня, но не требуйте невозможнаго. Я не могу уѣхать.

— Отчего?

— Отчего? Оттого, что вы меня не пускаете, — отвѣчалъ онъ съ своей всегдашнею безпечной искренностью. — Поймите. Я тоже не думаю васъ упрекать. Я не говорю, что вы держите меня умышленно. Но вы меня держите — это фактъ.

— Мистеръ Рейборнъ, угодно вамъ идти со мной рядомъ, не дотрагиваясь до меня? (Его рука опять коснулась ея стана.) Я хочу поговорить съ вами серьезно.

— Я сдѣлаю для васъ все въ предѣлахъ возможнаго, Лиззи, — отвѣчалъ онъ съ веселой шутливостью и скрестивъ ни груди руки. Смотрите: вотъ вамъ Наполеонъ Бонапартъ на островѣ Св. Елены.

— Когда третьяго дни я, возвращаясь съ фабрики, встрѣтила насъ, — начала Лиззи, останавливая на немъ свой просящій взглядъ, затронувшій его лучшую натуру, — вы мнѣ сказали, что очень удивлены нашей встрѣчей и что вы пріѣхали сюда только поудить. Правду вы сказали?

— Совершенную неправду, — отвѣчалъ онъ спокойно. — Я пріѣхалъ сюда потому, что зналъ, что найду васъ здѣсь.

— А догадываетесь вы, почему я покинула Лондонъ?

— Боюсь, Лиззи, что вы это сдѣлали, чтобъ избавиться отъ меня, — сказалъ онъ чистосердечно. — Это не льститъ моему самолюбію, но я думаю, что вы это сдѣлали для того.

— Да, для того.

— Какъ могли вы быть такъ жестоки?

— О, мистеръ Рейборнъ! — вскрикнула она, вдругъ залившись слезами. — На моей ли сторонѣ жестокость? О, мистеръ Рейборнъ, мистеръ Рейборнъ! Не жестоко ли то, что вы сейчасъ здѣсь?

— Заклинаю васъ всѣмъ, что есть на свѣтѣ добраго — и это не значить, что я васъ заклинаю своимъ именемъ, ибо Богъ одинъ знаетъ, какъ мало добраго во мнѣ,- но… ради всего святого не горюйте такъ! — проговорилъ онъ.

— Какъ я могу не горевать, когда я знаю… когда я понимаю разстояніе между нами? Какъ я могу не плакать, когда я горю отъ стыда, какъ только вспомню, зачѣмъ вы здѣсь! — сказала она, закрывая руками лицо.

Онъ смотрѣлъ на нее съ искреннимъ чувствомъ нѣжной жалости и угрызенія. Его чувство было не настолько сильно, чтобы заставить его пожертвовать собой и пощадить ее, но все же это было сильное чувство.

— Лиззи! Я раньше ни за что бы не повѣрилъ, что какая-нибудь женщина въ этомъ мірѣ можетъ такъ глубоко меня тронуть такими простыми словами. Но не судите меня слишкомъ строго. Вы не знаете, какое мѣсто вы занимаете въ моей душѣ. Вы не знаете, какъ вы преслѣдуете меня и смущаете. Вы не знаете того, что моя проклятая безпечность, приходившая мнѣ на помощь съ слишкомъ услужливой готовностью во всѣхъ затрудненіяхъ моей жизни, отказывается служить мнѣ теперь. Вы поразили ее на смерть, и подчасъ я почти готовъ желать, чтобы вы убили и меня вмѣстѣ съ ней.

Она не была приготовлена къ такимъ страстнымъ рѣчамъ, и онѣ пробудили въ ея сердцѣ естественный проблескъ женской гордости и радости. Развѣ не счастье было сознавать, что, при всей своей винѣ передъ нею, онъ такъ много думалъ о ней и что она имѣла надъ нимъ такую власть?

— Вамъ больно видѣть мое горе, мистеръ Рейборнъ; мнѣ тоже больно васъ огорчать. Я не упрекаю васъ, право, не упрекаю. Мы съ вами разно чувствуемъ. Это и понятно: вы вѣдь не то, что я, и вы стоите на другой точкѣ зрѣнія. Вы не подумали, я знаю. Но я прошу васъ: подумайте теперь!

— О чемъ подумать? — спросилъ онъ съ горечью.

— Подумайте обо мнѣ.

— Научите, какъ мнѣ не думать о васъ, Лиззи, и вы совершенно измѣните меня,

— Я не въ этомъ смыслѣ… Подумайте о томъ, что я принадлежу къ другой кастѣ, что цѣлая пропасть отдѣляетъ меня отъ васъ. Вспомните, что у меня нѣтъ покровителя, если нѣтъ его въ вашемъ благородномъ сердцѣ. Пощадите мое доброе имя. Если вы чувствуете ко мнѣ то, что могли бы чувствовать, если бы я была леди, то вы должны признать за мной и право требовать отъ васъ, чтобъ вы обращались со мной, какъ съ настоящею леди. Я не могу стать близкой ни вамъ, ни вашей семьѣ, потому что я простая работница, и если вы истинный джентльменъ, это должно быть для васъ такой же преградой, какъ если бы я была королевой.

Надо было имѣть очень низкую душу, чтобъ остаться глухимъ къ такой мольбѣ. Раскаяніе и колебаніе были написаны на лицѣ его, когда онъ спросилъ:

— Неужели я такъ оскорбилъ васъ, Лиззи?

— Нѣтъ, нѣтъ! Вы можете еще все поправить. Я не о прошломъ говорю, мистеръ Рейборнъ, а о настоящемъ и о будущемъ. Припомните, почему сейчасъ мы здѣсь. Не потому ли, что за послѣдніе два дня вы преслѣдовали меня такъ упорно и насъ могло видѣть столько постороннихъ глазъ, что я должна была, наконецъ, согласиться придти на свиданіе, чтобы положить этому конецъ?

— Опять-таки не слишкомъ лестно для моего самолюбія, — проговорилъ онъ угрюмо, — но это правда. Да, это такъ.

— Ну, такъ вотъ я прошу васъ, мистеръ Рейборнъ… я умоляю васъ — уѣзжайте! Подумайте, до чего вы меня доведете, если не уѣдете.

Онъ подумалъ съ минуту и потомъ спросилъ:

— Доведу васъ? До чего же я васъ доведу тогда, Лиззи?

— Вы заставите меня опять убѣжать. Я живу здѣсь спокойно, хорошо зарабатываю, меня здѣсь уважаютъ. И вы заставите меня разстаться съ этимъ мѣстомъ, какъ я разсталась съ Лондономъ, а если не перестанете преслѣдовать меня, то заставите бѣжать и оттуда, гдѣ я найду убѣжище потомъ.

— Вы, стало быть, твердо рѣшились, Лиззи, — простите мнѣ слово, которое я сейчасъ употреблю, за его буквальную точность, — твердо рѣшились бѣгать отъ любви?

— Я твердо рѣшилась бѣгать отъ такой любви, — отвѣчала она рѣшительно, хоть и дрожа. — Недавно здѣсь умерла одна бѣдная женщина. Я случайно нашла ее умирающей, лежавшей на голой землѣ. Она была на нѣсколько десятковъ лѣтъ старше меня. Можетъ быть, вы слышали о ней?

— Кажется, слышалъ, — отвѣчалъ онъ. — Ее не Гигденъ ли звали?

— Да, Гигденъ. Несмотря на свою старость и слабость, она до конца осталась вѣрна одной цѣли. Въ послѣднюю минуту она взяла съ меня слово, что эта цѣль ея не будетъ забыта даже послѣ ея смерти, — вотъ какъ тверда она была въ своемъ рѣшеніи. То, что она могла сдѣлать, могу сдѣлать и я. Мистеръ Рейборнъ! Если бъ я вѣрила — я не вѣрю, — что у васъ хватитъ жестокости гонять меня съ мѣста на мѣсто въ надеждѣ утомить и тѣмъ заставить сдаться, я сказала бы вамъ: вы можете загонять меня до смерти, но не заставите уступить.

Онъ смотрѣлъ прямо въ ея прекрасное лицо, и на его собственномъ прекрасномъ лицѣ показался такой яркій отблескъ смѣшанныхъ чувствъ удивленія, упрека и гнѣва, что она, такъ горячо его любившая втайнѣ,- она, чье сердце давно уже было полно имъ однимъ, — безсильно поникла головой. Она старалась сохранить твердость, но онъ видѣлъ, что твердость ея таетъ подъ его взглядомъ. И въ тотъ моментъ, когда самообладаніе ей измѣнило, когда онъ впервые понялъ всю власть свою надъ ней, она пошатнулась и упала бы, если бы онъ не подхватилъ ее сильной рукой.

— Лиззи, останьтесь такъ минуту! Отвѣчайте на то, что я васъ спрошу. Если бы насъ съ вами не раздѣляла пропасть, какъ вы выражаетесь, стали бы вы тогда просить меня уѣхать?

— Не знаю, не знаю! Не спрашивайте меня, мистеръ Рейборнъ! Пустите меня, я уйду.

— Клянусь вамъ, Лиззи, что вы уйдете спокойно. Клянусь, что вы уйдете одна. Я не пойду съ вами, я и за вами не пойду, — только отвѣтьте мнѣ!

— Что я могу вамъ отвѣтить, мистеръ Рейборнъ? Какъ я могу сказать, что бы я сдѣлала, если бъ вы были не тѣмъ, что вы есть?

— Если бъ я былъ не тѣмъ, чѣмъ вы меня себѣ представляете, — вставилъ онъ, ловко мѣняя форму фразы, — вы и тогда ненавидѣли бы меня?

— О, мистеръ Рейборнъ! — воскликнула она съ мольбой и заплакала. — Вы хорошо знаете, что я не ненавижу васъ.

— Если бъ я былъ не тѣмъ, чѣмъ вы меня себѣ представляете, вы и тогда были бы такъ же равнодушны ко мнѣ?

— О, мистеръ Рейборнъ, и этого вы не можете думать. Вы знаете, что это не такъ, — отвѣтила она, какъ и прежде.

Во всей ея позѣ въ то время, когда онъ поддерживалъ ее, — въ ея поникшей головѣ было что-то трогательное, молившее его сжалиться надъ ней и не принуждать ее открыть свое сердце. Но онъ не сжалился и продолжалъ:

— Если я долженъ вѣрить, что вы не ненавидите меня (какимъ бы презрѣннымъ животнымъ я ни былъ), что вы даже относитесь ко мнѣ несовсѣмъ безразлично, такъ дайте мнѣ услышать это отъ васъ, прежде чѣмъ мы разстанемся. Дайте мнѣ услышать, какъ поступили бы вы со мной, если бъ считали меня ровней.

— Это невозможно, мистеръ Рейборнъ. Какъ могу я считать васъ равнымъ себѣ? Если бъ я могла смотрѣть на васъ, какъ на равнаго, вы не были бы для меня тѣмъ, что вы есть. Какъ могла бы я тогда вспоминать тотъ вечеръ, когда я впервые увидѣла васъ и когда я вышла изъ комнаты оттого, что вы такъ пристально смотрѣли на меня? Или ту ночь — вѣрнѣе, то утро, когда вы принесли мнѣ вѣсть о смерти моего отца? Или другіе вечера, когда вы приходили посидѣть со мной потомъ, на мою вторую квартиру? Или то, что вы, видя мое невѣжество, мою темноту, позаботились, чтобы я могла кое-чему научиться. Или то, съ какимъ благоговѣніемъ я смотрѣла на васъ, какъ удивлялась вамъ и какъ вначалѣ думала даже, что вы слишкомъ добры, что такъ заботитесь обо мнѣ?