Тайнопись - Михаил Гиголашвили

Говорят, что баронесса любила его без памяти и после смерти мужа, дав обет безбрачия, не приняла в своем замке ни одного мужчины. Кстати, ее мужа, банкира, именно Гунтер 4 отправил на тот свет, перекусив ему горло. Пса судили, но ничего толком доказать не смогли, его поступок приравняли к аффекту и приговорили к порке, после которой он замкнулся в себе и баронессе стоило больших усилий вернуть его расположение.

Недавно Гунтер 4 купил один из футбольных клубов Италии и стал его почетным президентом. Говорят, что он теперь подумывает о большом пакете акций «Тойоты», но точных данных пока нет. Как будут — сообщу.

По трапу мы сходили, держась за поручни, а Франц еще опирался на могучую согнутую руку Грини, тащившего другой рукой ящик с водкой. На берегу братишки с благоговением обступили «порше».

— Купить не хотите? — спросил Франц, погружая ящик под задранный хвост золотого жука. — Дешево отдам. 130 тысяч.

Братва трогала машину, говорила:

— Сильно!.. Крепко!.. Класс!.. Ёб!..

Бен торопил всех садиться. Мы кое-как погрузились в две машины. В дороге я был сжат с двух сторон. Справа дышал медикаментами Ханси, слева пованивал потом Иван, лихорадочно перекладывавший деньги из кармана в карман. Гриня, на правах самого большого, был посажен Францем впереди. С трудом помещаясь в салоне, упираясь головой в крышу и перекашивая машину на свою сторону, он с интересом осматривал воловьими глазами салон, время от времени трогая замасленной пятерней кнопки:

— Чего-то такое то? — и Франц начинал тут же по-английски объяснять их предназначение, на что Гриня неизменно отвечал:

— Вери гуд! — но от предложения сесть за руль благоразумно отказался: — Рулить куда там рулить?.. Еще ударю того! Я только на «Москвиче» и ездил того туда где…

— Гринья, — говорил Франц (я переводил), — ты можешь тут сделать хорошую карьеру! Ты фотомодель, спортсмен! Красавец! Тебя возьмут в любой клуб! Каким спортом ты занимаешься?

— Байдарками, — отвечал Гриня. — Чего там, в спортклуб зовет того что ли? И пятиборье тоже могу.

— Пятиборье! — восхищался Франц. — Если хочешь, Гринья, я помогу тебе остаться тут, в Голландии!

— Это он чего? — спрашивал Гриня. — Родину продать ли? Куда еще теперь не хватало!

— Где мы будем спать? — начал тихо шептать мне на ухо Ханси. — Я устал! И кушать хочу! Мы не обедали сегодня!

— Придумаем что-нибудь. Выпей свои капли, взбодрись! Не надо было селедку в мусорный ящик выбрасывать!

— Но у меня больной желудок, давление, сахар! А этот Бен большие деньги сегодня сделает! — сказал Ханси вдруг еще тише. — Весь этот кеш пойдет ему прямо в карман. Ты видел, сколько там было?.. Он должен тебе проценты дать!.. Нам! — поправился он. — Ведь это мы их нашли! — придвинулось вплотную его водочно-лекарственное дыхание. — 40 %, не меньше!

Идея мне, конечно, понравилась, хоть я и понимал, что реализма в ней мало.

Скоро впереди заблестели огни двух низких длинных зданий. Сквозь стекла можно было видеть десятки машин.

— Бен богат, — сказал Франц, — у него очень, очень много денег. Намного больше, чем у меня. Он торгует с Аргентиной.

Из большой машины Бена начали высаживаться матросы. Их было человек восемь. Валера, шпингалет и Витек шли впереди, за Беном, который отключил сигнализацию и вошел внутрь. В первом зале он пошуровал в коробке на стене, и двери во второй зал с шипением разъехались.

— Е-мое!.. И это всё можно купить? — не верил своим глазам Иван, зажав в кулаке лыжную шапочку. — Прямо сейчас? Без ментов и ГАИ?

— Даже вместе с магазином, если хочешь, — заверил я его.

Бен что-то сосредоточенно раскладывал на стойке, включал компьютер, выдвигал ящики. Валера начал бегать от ценника к ценнику, заставляя шпингалета что-то записывать на клочке бумаги. Братва разбрелась между машинами, перекликаясь. Франц под руку с Гриней удалился вглубь зала, а мы с Ханси подошли к стойке.

— И сколько процентов будут наши? — вдруг нагло заявил Ханси как бы в шутку.

Сделав неуловимую гримасу, Бен ответил:

— Зависит от прибыли.

— Мы хотим 40 %! — заявил Ханси, но Бен, пожав плечами, принялся готовить железный ящик для денег.

Вскоре начали подходить первые счастливчики, нашедшие самые дешевые машины. Пришлось переводить. Одному надо было позарез сделать круг, другой просил посмотреть, не скручен ли километраж, третьего интересовал мотор, кого-то — салон, сигнал, багажник. Все суетились, бегали взад-вперед, а я, по просьбе Бена, не отходя от него переводил. Уже возникли первые перепалки, Иван сцепился с Витьком из-за какого-то дрянного «Рено», вспотевший Валера бегал от машины к машине, сравнивая цены, а шпингалет спешил за ним, держа его бушлат и украдкой прикладываясь к фляжке из кармана. Все нервно курили.

Тут меня отозвал в сторону мрачный тип с флюсом.

— Слышь, земляк, отойдем. Дело есть. — Вблизи я увидел, что у него не флюс, а просто распухшие щеки. Около серой малолитражки он, хмуро посматривая кругом, сказал: — Это кто, близкие твои?

— Кто? — не понял я.

— Ну, эти, иностранцы.

— Знакомые.

— Хорошие знакомые или так?

— А в чем дело?

— А в том, земляк, что негоже им столько денег отваливать. Кинуть бы их!.. — Увидев мой вопросительный взгляд, он снизил голос: — Связать бы их сейчас, сунуть куда до утра, бабки все забрать и машины все увезти на баржу — и дело с концом! А завтра в 7.00 отплытие — ищи — свищи ветра в поле!.. Туточки, я грубо прикинул, на много миллионов. И порша того золотого прихватить не забыть. Капитан слова не скажет, ему порша дать — и всё.

— Тут еще в порту шхуна с анашой стоит. Может, захватим заодно? — сказал я ему в ответ.

— Много анаши-то?

— 17 тонн, говорят.

Он подумал.

— А чего, к барже подцепить и выволочь! У нас лоцман есть что надо. По водичке, по водичке бы и потянули, а в нейтралке на лодки перекинули б — и всё. Верное дело говорю. Их бы связать — и куда-нибудь… В подсобку. Вон видишь, где у него ключи от машин, — кивнул он, не глядя на Бена. — До утра все машины на баржу перегнали бы… Пока темно…

Конечно, можно было указать на видеокамеры по всем углам, рассказать о компьютерной связи и азбуке Морзе, о том, что братва вряд ли перегонит в порт полсотни автомобилей без аварий и наездов, о том, что здешняя полиция по мелочам не разменивается, но серьезные дела решает быстро и умно, что почти в каждой проезжающей машине есть радиотелефон и обо всем подозрительном тут же сообщается в полицию, что существуют вертолеты и катера, патрули и таможня, что мы не в тундре и что, в конце концов, «иностранцы» знают баржу и всех в лицо, но я ограничился тем, что признался:

— Я не умею делать такие вещи.

Он сделал недовольную гримасу, но тут к автосалону подъехали два помощника Бена, белесые, рослые и одинаковые, как однояйцевые близнецы, и включились в работу. Мрачный тип, оторопело уставившись на них, молчал.

— Жаль, — сказал он наконец. — Хороший был понт, упустили.

— Да, — согласился я. — Может быть.

— Тогда скажи ему, падле, пусть он мне получше машину подыщет, тут у меня всего-то тысчонка с чем-то… Раз так — то так, а вообще-то — вот так, — заключил он сам с собой.

— Пошли.

Как тебе известно, тезка, согласно тюремной психологии, все люди делятся на две категории — на тех, кто умеет воровать, и на тех, кто умеет сторожить. А я, чем больше живу, тем больше убеждаюсь, что ни того, ни другого делать не умею (как, впрочем, и ты). И сколько угодно оправдывайся перед собой, что не в пещере вырос, что не надо было охотой добывать себе пищу и палочками разжигать огонь — факт остается фактом. Конечно, слушая с детства сонеты и адажио, трудно представить, что кто — то в поте лица добывает себе хлеб насущный. Узнавать жизнь из книг было куда увлекательнее и проще. Вот и дочитались, дальше некуда.

Ведь даже в учебниках видели, как граф Толстой идет за плугом, и думали — блажит старик, куражится. А он, наверное, хотел сказать нам что-то важное помимо, кроме, в обход и поверх своих романов. Мы не слышали, сейчас только начинает доходить. Слово «труд» ассоциировалось со словами «партия», «коммунизм», «целина», а это, сам знаешь, всегда только презиралось и осмеивалось. И лучшим креслом считалось такое, где ничего не надо было делать, где можно тихо воровать (или сторожить — от воров, но не от себя).

Мы с тобой, кстати, всегда и над этим тоже смеялись, и шли дальше, к сонетам возвращаясь. А раз оглянулись — и видим: смеяться уж не над чем, всё серьезно, только мы, дураки, в дураках остались. Не то что шхуну угнать — ночным сторожем просишься — и не берут, потому что есть помоложе, пошустрее и побойче. Дарвин не дремлет.

Бен бойко отстукивал на клавиатуре. Ханси стоял возле компьютера и с завистью смотрел, как Бен, косясь на него, споро принимает деньги, считает их, проводит через машинку, определяя, не фальшивые ли они, разглаживает и раскладывает в коробке по валютам. Золотой браслет весело крутился на его руке. Ханси явно пытался считать деньги, но это было нелегко, потому что торговец действовал быстро и коробку всякий раз закрывал. Он всем снижал немного цену, все были довольны, помощники-близнецы выводили машины, братва рассаживалась, проверяла моторы, и вскоре колонна двинулась в порт. Франц и Гриня остались в зале. Они стояли у дальней стеклянной стены, возле черной машины, и антиквар что-то говорил матросу.