Большая и маленькая Екатерины - Алио Константинович Адамиа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут только Реваз увидел, что он стоит около ворот Кондратэ Кикнавелидзе. Присмотревшись, он смог различить белую трубу, потом крытую дранкой крышу, балконные столбы, дверь и окна и лестницу из обтесанного белого камня.
У ворот растет раскидистая липа, под которой у Кондратэ стояла длинная скамья и каменный стол. Частенько в полуденный зной или в часы вечерней прохлады сиживал он на этой скамейке в окружении своих детей. А их у него было немало — десять, как по заказу: пять сыновей и пять дочерей. Имена он давал им в алфавитном порядке. Девочек звали Анна, Барбале, Гаянэ, Дареджан, Элисабед. Мальчиков — Абесалом, Баграт, Гиорги, Давид и Элизбар.
Сидел Кондратэ со своими детьми и о чем-то с ними тихо разговаривал, и, улыбаясь всеми окнами, любовался ими дом Кикнавелидзе, а со стороны двора до них доносились привычные звуки мирной сельской жизни.
Незаметно пролетело время, дочери стали взрослыми и повыходили замуж, но недалеко уехали от отцовского дома: Анна, Барбале и Гаянэ вошли в семью Джиноридзе, а Дареджан и Элисабед стали невестками итхвисцев. Прошло еще немного времени, и во дворе у Кикнавелидзе появились внуки. Теперь уже их собирал на своей любимой скамейке Кондратэ и, усевшись в середине, начинал рассказывать сказки. Затаив дыхание и раскрыв, как галчата, рты, слушали внуки дедушку.
Когда он заканчивал, все еще под впечатлением услышанного поднимались со скамейки дети, двор задорно шумел, и радостно смеялся дом Кондратэ Кикнавелидзе.
Потом выросли сыновья. Абесалом женился на дочери итхвисского Какубери. Свадьба была знатная, гуляли целую неделю.
В скором времени началась война, и все до одного сыновья Кондратэ ушли на фронт. Все произошло как во сне. Да, все пятеро ушли вместе и вместе воевали. После керченского ада в живых из братьев остался только Элизбар… Он вернулся домой без одной руки, и от него родители узнали все подробности гибели сыновей. Разбитая параличом жена Кондратэ скончалась в день приезда Элизбара. Покойницу не очень оплакивали, потому что что была ее смерть по сравнению с гибелью четырех таких удальцов, да и как могла мать жить после такого.
И рассыпалась прахом семья Кондратэ Кикнавелидзе. Однорукому Элизбару трудно было справляться с топором и лопатой, а без дела слоняться он не умел, и он уехал в Хергу. Военный комиссар помог ему устроиться продавцом в охотничьей лавке. Элизбар получил небольшую квартирку, женился и забрал к себе отца.
Родственники и соседи уговаривали Кондратэ продать дом, но он заупрямился. Не разрешил и Элизбару перевезти дом в Хергу. Пусть, мол, он будет памятью моим погибшим сыновьям. А вдруг случится чудо, и кто-нибудь из них вернется в деревню и обидится, не увидев родного дома!
И стоит дом Кондратэ Кикнавелидзе в Хемагали, стоит и ждет не вернувшихся с войны юношей, ждет не дождется Кондратэ с Элизбаром. Калитку он оставил открытой, но что-то не видно ни тех, ни других, и, грустя, он затворил дверь и прикрыл ставни.
В этой окутавшей деревню темноте тихо, едва слышно шепчет что-то дом Кондратэ Кикнавелидзе, и липа шелестит ему в ответ, словно стараясь приободрить его и утешить.
…Реваз Чапичадзе встал. Ему вдруг захотелось со скрипом отворить ворота, подняться в дом, распахнуть ставни, пройтись по веранде и, откашлявшись, тихо завести песню, чтобы заставить подать голос этот грустный и притихший дом Кондратэ.
Конь заржал и, сильно мотнув головой, вырвал из рук у Реваза уздечку.
Реваз вскочил в седло и пустил лошадь рысцой.
Поднявшись на плоскогорье, он оказался около участка Чапичадзе.
В доме Александре горел свет.
Глава вторая
Утром Реваза разбудил шум реки.
У Сатевелы странный нрав: горные реки больше шумят в ночной тиши, а она, наоборот, с наступлением сумерек утихает. Укроется покрывалом из легкого тумана и заснет, а на рассвете, когда над Хемагальским хребтом встанет утренняя заря, она начнет швыряться волнами и, разогнав туман, сломя голову помчится вперед, оставляя позади пороги и водовороты.
В предутреннем тумане он медленно, неуверенными шагами прошелся по холодной от росы траве, чувствуя, как во всем теле появляется удивительная легкость, а ноги наливаются силой. Потом он вдруг пробежал от веранды до калитки, как делал это лет двадцать назад, и, остановившись, огляделся вокруг — не смотрит ли на него кто-нибудь.
Нигде не было видно ни души.
Он легко перепрыгнул через забор, закурил и стал по тропинке спускаться к Сатевеле.
Реваз помнил, что во времена его детства эта тропинка была куда шире. Сейчас по ней, кроме Александре Чапичадзе, Абесалома Кикнавелидзе да Гуласпира Чапичадзе, никто и не ходит.
А раньше, когда он был еще босоногим мальчишкой, вся деревня делилась на семь больших участков, каждый из которых принадлежал одной фамилии, и от них к Сатевеле вели семь дорог, по которым хемагальцы на арбах возили на мельницу кукурузу. Потом деревня стала постепенно пустеть, но те дороги, превратившись в тропинки, еще жили. Они шумели, пели и сплетничали. А потом незаметно исчезли и тропинки, они словно взлетели и растаяли в воздухе. Осталась только та, по которой иногда медленно проходят Абесалом, Александре и Гуласпир, да и она так быстро зарастает травой, что вот-вот ее невозможно будет различить. Скроется из глаз и она.
Летом вода в Сатевеле холодна как лед, а на берегу прохладно. Реваз закатал штанины до колен и вошел в реку. Расстегнув рубашку, он наклонился и несколько раз плеснул себе в лицо водой. Так он в детстве умывался на Сатевеле. Двадцать лет тому назад, вот так же, задрав штанины, он рано утром поднимался по Сатевеле до мельницы Абесалома Кикнавелидзе, руками ловя прятавшуюся в камнях рыбу, и почти всегда возвращался домой с целой связкой в руках.
А тут он еле выдержал в воде две минуты. Не попадая зуб на зуб, он стремительно выскочил на берег и стал на большом камне, чтобы погреться на солнышке.
На другом берегу Сатевелы, на склоне, покрытом ореховыми деревьями, тропинок уже тоже не видно, так все густо заросло деревьями и переплелось лианами. На самом верху, где раньше Чапичадзе сеяли кукурузу, теперь растет трава по колено. Видно, не дошла еще до нее очередь у хемагальской скотины.
Так и не согревшись, Реваз снова вошел в воду и, перейдя реку вброд, стал подниматься по тропинке, ведущей к кладбищу.
…Могилу матери он с трудом нашел по маленькому деревянному кресту.
ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ МЕЛИК
ШАРАНГИА-ЧАПИЧАДЗЕ.
Реваз
