Война без людей - Харитон Байконурович Мамбурин

— «Ты дурак? Во-первых, мы несем компас. Уроним. Во-вторых — если выкладываться на-полную, то риск поймать судорогу источника крайне велик. А если у меня отрубятся способности посреди океана? Напомнить, сколько мы весим? Шансов удержаться на поверхности будет ноль! Ноль!»

— «…а что нам терять кроме своих цепей?»

Завуалированное предложение о самоубийстве было настолько привлекательным, что я просто не смог отказать самому себе. Глупо, да? Очень. Только…

— «Кладышева всё равно тебя грохнет, когда узнает, что ты, обдолбавшись как последняя свинья, устроил групповуху с шестью девчонками невнятного гражданства, строя, мироощущения и возраста! При очень многочисленных свидетелях, Виктор Анатольевич! Да каких свидетелях, болельщиках! А она узнает!»

Она бы точно узнала, так что этот аргумент стал последней каплей!

Первый же мой опыт импровизации едва ли не стал последним. Вовсе не из-за того, что я себя чуть не угробил, а потому, что оказался на редкость удачным — Витя обнаружил, что может бежать по воде. Поправочка — не то, чтобы прямо бежать, а скорее прыгать, резкими движениями ступней создавая взрывы морской воды такой силы, что его тело, весящее почти два центнера, радостно летело… вперед. Уже вперед. Сначала было вверх.

— Тело… сунутое… в воду! — пыхтел я, практикуясь, — Выпирает! На свободу! С силой! Выпертой! Воды! Тела! Впёртого! Туды!

Освоиться получилось у меня быстро, потому как чего там сложного — просто смотри, куда прёшь, не виляй жопой и просто маши ластой в нужное время, создавая взрыв! А затем, разогнавшись…

— Ать-ать-ать-ать! — радостно выл я, несясь по Мировому Океану со скоростью под двести кэмэ в час, — Надо море притоптать!!!

Это… захватывало. По-настоящему захватывало, приводило в восторг, заставляло почувствовать свою… да нет, просто — себя. Не того человека, которого буквально посадили в тело неосапианта, для которого все эти штучки-дрючки были лишь опасными инструментами, а именно себя. Здесь и сейчас, когда я, щурясь как сволочь, несусь по воде с такой дурью, что глаза слезятся и сиськам холодно! Это вам не летать в туманном облике, где ты не можешь почувствовать ветер кожей!

Я скакал дурным козлом, слыша за спиной лишь грохот от каждого шага-взрыва и… впервые ощущал полный восторг от того, что живу. Просто существую. Просто есть.

Снова начинать эксперименты было тяжело, но я, всё-таки, превозмог, первым делом взявшись за свою скорость в туманной форме. У неё, даже в форме закрученного сверлом «великого белого глиста», было какое-то непонятное ограничение, которое мне раньше никак не удавалось обойти. Эксперименты с прыжками доказали, что его суть связана с малым, почти ничтожным весом меня в форме облака, при том, что туман воздуху вполне себе сопротивляется.

Нужно было себя утяжелить. Сделать это получилось, буквально начинив себя нитями слизи, самыми толстыми из тех, которые я мог удерживать в подвешенном положении. Завившись спиралью и изменив положение нитей согласно новой форме, я добился ошеломляющего увеличения скорости, превзошедшего даже взрыв-прыжки по воде. Хотя, в отличие от них, такой способ передвижения я мог использовать только четыре часа, потом нужно было отдохнуть и возобновить запасы слизи… где бы они не хранились.

Силовые упражнения. Вот они меня чуть сразу не угробили. Шарахнув кулаком по воде, я устроил сначала нехилый взрыв, а потом меня еще чуть не утопило нафиг на том же самом месте. Затем я попробовал выполнить удар под водой, снова замотало, как кошку в стиральной машинке. Поняв, что ничего я таким образом хорошего не добьюсь, пустился бежать взрыв-прыжками дальше, пытаясь выполнять их ширше, сильнее и глубже. Тут тоже нарисовались проблемы, когда я промахнулся на волне с движением стопы, из-за чего буквально сам себя подорвал, взмыв вертикально вверх метров на пятьдесят. Еще в полёте пришло понимание, что хорошего — понемножку.

Компас к тому времени был уже надежно посеян.

Дальше было около трех суток сплошных взрыв-прыжков с отдыхом в туманной форме. Зуд и жжение, утихшие на время экспериментов, начали возвращаться даже, когда я интенсивно перебирал конечностями в неизвестном направлении. Настроение начало быстро портиться, однообразность происходящего вокруг утомляла, а организм уже серьезно намекал, что за физические усилия в человеческой форме он привык получать жрать, пить и спать.

Причем, намек этот был мне дан внезапно — негативные ощущения, терзавшие меня с того самого момента, когда Машка включила установку в камере, отступили, а вместо них пришли негативные ощущения, с которыми вечно борется обычный человек. Усталость, жажда, боль и голод.

Где-то в центре северной части Атлантического океана.

Я превратился в туман, но почему-то всё плохое осталось со мной. Бытие туманом, отчаянно желающим жрать и пить, было очень странно, поэтому я, не выдержав, перешел на подводный режим, в надежде поймать и сожрать какую-нибудь треску, потому как было совсем невыносимо. Открыл для себя истину, что оказывается — океан отнюдь не набит рыбой, русалками и прочими китами, а представляет из себя огромную пустыню, в которой, что логично, никто обитать не будет. Большинство нормальных рыб нужно дно поближе, с водорослями и теми, кто их жрет. Пришлось экстренно учиться подводному взрыв-толчку для быстрого просмотра больших подводных же пространств.

Вскоре я уже давился какой-то длинной блестящей рыбой, проклиная её за тонкую шкуру и мелкую чешую. Жрать сырую рыбу на бегу оказалось крайне неудобным занятием. Поняв, что как-то так мне придётся провести еще черт знает сколько времени, я обоснованно приуныл, но деваться было некуда.

В общей сложности, я провёл в океане восемь дней, либо пребывая в движении, либо отдыхая в форме облака. За это время я понял, что ненавижу сырую рыбу, но меньше, чем сырую чайку. Что не надо бегать огромными кругами, пытаясь найти сушу, с которой прилетела эта чайка. Что любую птицу можно оглушить, если сильно хлопнуть в ладони в нескольких метрах от неё. Что я не люблю такие путешествия и очень хочу нормально поесть. И выспаться.

Я выбрался на сушу на небольшом, но густо заселенном острове, называющемся Опта Хорта. Название мне сообщил местный житель, пожилой пузатый дядька лет сорока, ставший свидетелем, как слегка озверевший от приключений Витя аккуратно фиксирует растерянного и кричащего полицейского в луже скользкой слизи, предварительно отняв и сломав у того пистолет. Тот его достал, заметив Витю, немного грабящего продуктовую лавку в порту, и не сказать, что справедливо — я всего лишь выдул два пакета молока и сожрал несколько шоколадок. Видимо, пузатый дядька был в принципе со мной согласен, что это моветон. Осведомившись, не собираюсь ли я учинять безобразия и получив ответ, пузатый облегченно заулыбался и начал просвещать меня о том, где нахожусь. Я слушал, жуя ворованное и кивая головой, на которую была на слизь налеплена подобранная ранее газета. В качестве маски, конечно.

Как оказалось, я почти попал в нужное место, то есть в Португалию, куда целился еще с Ямайки. До самой страны оставалось два с половиной часа полёта на самолете с соседнего острова Понта-Дельгада, что меня вполне устроило. Запомнив направление, приблизительно указанное пузатым, я поблагодарил его, а потом ушёл в неизвестном никому из уже окруживших зевак лавочку, направлении. Нужно было поспать.

До Лиссабона я добрался зайцем на самолете без каких-либо особых проблем, они начались на посадке — город оказался прикрыт ограничителем. Мне пришлось в экстренном порядке сваливать с летящего транспорта, проклиная всё и вся, а затем еще и выбираться из опасной зоны, удирая строго против курса уходящего самолета. Ругаясь нехорошими словами, я обогнул опасную зону, взяв курс строго на север, в соседний город Порту.…и он тоже оказался под щитом. Еще полутора суток до боли в деснах надоевшей морской рутины снова на север. В следующем городе, Виго, ограничителя не было.

Там я вновь подломил продуктовый, раздавив навесной замок, но так как дело было ранним утром, то оказался никем не замечен. Набив обнаруженную за прилавком сумку едой и напитками, я, не заморачиваясь поиском