Приключения в дебрях Золотой тайги - Станис Фаб

Потом Хиростинья склонилась к Черчиллю и Николе и стала неожиданно громко шмыгать носом, вдыхая воздух, который только что баламутила над своими пациентами.

Наконец лекарка устало села на краешек лавки, где лежал Черчилль, и, поманив Федора-Григора, что-то шептала ему. Они вместе вышли из дому, и скоро башлык вернулся с несколькими пучками травы.

– Велела заваривать эту траву и поить их всю ночь.

– Что с ними? Она сказала, что с ними? – Элен взяла траву и стала ее рассматривать.

– Ничего не сказала. Что-то шептала про «Чертово кладбище» и, вот, траву дала.

– Чертово кладбище? Погодите, что-то я слышал про это… – стал вспоминать Катаев.

– Чертово кладбище, очень худо, худое-прехудое место, – покачал головой Дженкоуль.

– Я вспомнил, – воскликнул Катаев. – Местные газеты писали об аномальных местах в сибирской тайге. Их именно так и называли:

«Чертово кладбище». Мы проплывали то место, где речка Кова впадает в Ангару. У Ковы есть приток Какамбара. Где-то там есть выжженные поляны, скот и птица залетная на них исчезают. Да и люди нередко в тех местах пропадали.

– Я тоже слышал про Чертово кладбище, – Дженкоуль склонился над Николой. – Какамбара красивая река, я там ходил. Видел такую поляну. Правильный круг, а внутри все черное, словно большой костер жгли. Ни травы, ни деревца, просто черная земля. Шибко страшное место. Все живое там гибнет. Там корова погибла, доставали ее веревками с крючьями, и когда ее разделали, мясо было красное-красное.

– Про последствия падения метеорита говорят в этой связи. Но вряд ли, конечно, наш случай как-то связан с удивительным космическим событием – падением Тунгусского метеорита, хотя граница его падения недалеко, – заметил Катаев.

– Ну, что, давайте отпаивать наших спутников. Если не приведем их в чувство до полудня завтрашнего дня, будем просить рыбаков приютить их у себя до полного выздоровления. А там нагонят нас.

– Я займусь отваром. А вы ужинайте и отдыхайте. Посплю во время следующего перехода, – сказал Элен.

Хозяин заставил стол простой рыбацкой пищей: соленой да вяленой рыбой, свежим хлебом. Вместо чайной заварки использовал иван-чай. Чудесным было здешнее масло кедровое.

– Эх-ма! Сколько вкуснотищи! – растрогался Яковлев. – Да что еще нужно: кедровое масло есть таежный эликсир!

– Вы как рекламный агент заговорили, – усмехнулся Сидоров, поднося хлеб ко рту. – Осталось добавить: «из лучших лесов Енисейской тайги».

Сидоров, видимо, хотел сказать что-то еще в том же духе, ироническое, но сосредоточился на жевании. На лице его обозначилось удивление.

– О, вкусно! Редчайший продукт. Целебный, говорите?

– Он и раны заживляет, – Вадим Петрович был горд за таежное масло.

– Господа, – Сидоров схватил еще хлеба, макнул его в плошку с кедровым маслом и стал жевать, причмокивая от удовольствия, – нужно продавать маслице! Продавать в Европу! Нарасхват пойдет!

– Что ж вы такой неугомонный, Григорий Матвеевич, – устыдил его Яковлев. – Всех бы подождали, неудобно перед хозяином.

– А я, представьте себе, не ем, а пробую новый уникальный пищевой продукт, который отлично подойдет для жителей центральных городов России, Европы и Америки. Господа, вы представьте себе изящную стеклянную баночку с яркой этикеткой, на которой изображены кедры-великаны, кедровые шишки и надпись: «Таежный эликсир от 100 болезней. Из лучших лесов Енисейской тайги.

Показано всем женщинам и детям, мужчинам рекомендуется всегда. Восстанавливает организм за три дня».

– Эка ты хватил, братец. Откуда три дня взялись? – рассмеялся Яковлев.

– Это я к примеру. Реклама! Вот вам и капиталы. Что, Федор-Григор, будешь нам маслице-то поставлять?

– Пошто нет, цену дадите хорошую, я мужиков со всего берега соорганизую. И масло, и орех, и канифоль поставим, а надо – и березовый уголек, деготь выгоним. Мы много чего умеем. Зимой-то особой рыбалки нет. Ну, а теперь давайте к столу, поздновато, утро скоро, а мы не емши. Вам завтра в новый путь, нам завтра – привычный ход.

Сели за стол молча, ели без особых разговоров.

Появилась Элен.

– Мне кажется, им стало лучше. Влила в них весь отвар, и они снова спят… – словно в подтверждение слов Элен в сенях раздался такой мощный храп. Все заулыбались, раздался смех, путешественники захохотали. Напряжение дня уходило…

– Ну, с таким-то рычанием будут здравствовать, – заметил Федор-Григор, и всем стало легче.

– Раз такое дело и к выздоровлению путь наметился, выпьем за полнейшее изгнание недугов.

Не знаю, чего там Хиростинья про Чертово кладбище наговорила, а наш способ изгонять чертей верный. Перекрестимся и за здоровьице приложимся.

Федор-Григор достал из угла косушку самогонки.

– Чистейшая рыбацкая бульбулька.

– Чистейшую бульбульку гонят из красной рыбы, я слыхал про такой рецепт, – отшутился Сидоров.

Но Вадим Петрович, который так волновался об американце и сейчас, когда все шло хорошо, на радостях поверил бы любой нелепице.

– Да не может быть! – удивился он, выпив стопку. —

Запах рыбный не присутствует.

Все засмеялись.

– Не слушай их, любезный, – башлык налил еще по стопочке. – Этот напиток розового цвета из местной рябинки получается. Лекарство наше – промокнешь весь до костей, а тут рябиновая бульбулька.

Спать легли далеко за полночь. Тревога за Черчилля и Николу прошла. Стало как-то сразу легко, путешественники расслабились, слово цеплялось за слово, тек неспешный и доверительный разговор. Когда небо над рекой стало сереть, закемарил говорливый Яковлев, а Сидоров к тому времени уже сладко посапывал, уткнувшись в его большое плечо. Элен прикорнула возле своих пациентов, часто просыпаясь и прислушиваясь к их дыханию… В этом доме не ждали беды и потому отдыхали и душой, и телом.

Первыми проснулись Черчилль и Никола. И тот, и другой ничего не могли вспомнить, чтобы как-то объяснить свое странное состояние.

– Что, совсем ничего не помните? – сердился Вадим Петрович. – Как это ты, Фрэнк, ничего не помнишь! Ну, хоть что-то?

– Ничего, ровным счетом ничего. Ночью перед сном меня Никола отозвал. Сказал, что пока валежник для костра собирал, наткнулся на гору, бледно-зеленоватую. И предложил посмотреть. Он ведь про камешки мои драгоценные слышал вашу перепалку. А я подумал: может, это изумрудная гора! Отчего ж не глянуть. Ну, пошли, взяли лампу масляную и, видимо, заблудились. Плутали, плутали. А потом ничего не помню, как будто кто-то стер мне память. Я даже не знаю, как мы к реке потом вышли.

Никола поддакивал, искоса поглядывая то на Дженкоуля, то на Катаева.

– Ничего не помню, ничего.

Дальнейшие выяснения были бесполезными.

Экспедиция стала спускаться к лодкам. Прощались на берегу с гостеприимным башлыком Федором-Григором.

И только Дженкоуль, невозмутимо покуривая трубочку, был немного в стороне от компании, думал, пытался слепить из кусочков увиденного и услышанного картинку. Видел он, как уходили Черчилль и Никола, но видел и третьего, незаметного, тихого, как тень. Тень эта ползла за путешественниками. И повадки у нее были очень схожи с теми, что имеют лесные люди, когда выходят на охоту, выслеживают зверя. Но Дженкоуль мог поручиться, что это не был тунгус и не был кето. А раз так, решил Дженкоуль, значит, учили всему «третью тень» лесные люди. Значит, эта тайна не Дженкоуля. Значит, пока не время раскрыть ее перед всеми. Именно поэтому он промолчал, не рассказал Катаеву, как Никола и Черчилль уходили в лес.

Чертово кладбище

Историческое отступление, составленное долгие годы спустя по воспоминаниям Михаила Панова, доказывающее, что аномальные явления в здешней тайге все же существуют

Летом 1938 года, будучи в гостях у своего школьного товарища (нам было лет по 13) в деревне Рожково Кежемского района Красноярского края, я услышал от пожилого колхозника рассказ о «Чертовом кладбище». Он сам видел это место и был свидетелем его гибельного влияния на все живое.

«Ангара-матушка в том году совсем без воды была, в порогах да шиверах голые камни торчали, – вспоминал он. – Катера и илимки стояли на приколе, а мясо и хлеб сдавать государству надо. И вот решили перегнать стадо, предназначенное для районных поставок, через тайгу…»

Из рассказов колхозника мы узнали, что с целью сокращения перегона был выбран путь от деревни Ковы вдоль одноименной речки через деревушки Уяр и Карамышево.

Главная забота проводников – уберечь стадо от самого страшного «зверя» сибирской тайги, мелкой мошки. Если комаров можно отогнать на стоянках дымными кострами, то мошку в довоенное время можно было отпугнуть только дегтем. Но кожа животных, если смазывать ее часто, разъедается в кровь. Вот почему стоянки были долгие, обязательно возле воды. Вечерами стадо до темноты стояло в воде. И только наутро, по холодку и росе, пока еще не проснулась мошка, разбредалось в поисках пищи. И вот однажды, когда перегонщики уже собирались повернуть на восток, к Ангаре, при проверке недосчитались двух коров.