Я всемогущий - Дмитрий Карманов

То есть все, конечно, усиленно делали вид, что она есть. Все — начиная от пропитых офицеров и заканчивая ожиревшими генералами. Даже президенты других стран, имеющие, благодаря разведке, полный расклад сил, тактично делали вид, что верят в нашу боевую мощь. Но никто уже не учитывал российскую армию в пасьянсе локальных международных конфликтов, вспыхивающих то там, то тут.

Наши последние разработки в области вооружения отставали от американских уже на двадцать-тридцать лет. Мы всё ещё пытались делать акцент на тяжёлые танки, беспомощные и в городах, и в горах, тогда как НАТО имело мобильные группировки, успешно действующие на всех типах местности. Мы одевали солдат в допотопную форму и, в лучшем случае, бронежилеты, защищающие лишь туловище. На Западе же давно перешли на интеллектуальное обмундирование: оно следило за состоянием бойца, регулировало температуру его тела, предупреждало о радиации, заживляло простые раны и даже самостоятельно ставило и отсылало диагноз в случае серьёзного ранения или болезни. Мы не умели использовать в боевых действиях спутники и компьютеры для координации действий частей. У нас не было систем точного наведения на цель. Наши тактика и стратегия почти не пересматривались со времён окончания Второй мировой войны.

Военная авиация страны практически не функционировала — в боевой готовности находились лишь единицы лётной техники. Флот годами стоял «у стенки» — в портах и на базах — и целые призывы «моряков» приходили и уходили из армии, так ни разу и не выйдя в море. К танкам и боевым машинам вечно не было горючего, поэтому в частях их лишь мыли и чистили от ржавчины, как памятники былой военной мощи. Артиллерия преимущественно состояла из орудий полувековой давности — в пору своего студенчества я изучал эти пушки и гаубицы на военной кафедре, и уже тогда они были устаревшими. Не хватало стрелкового оружия, вагонами расхищались боеприпасы, всплывая в самых неожиданных местах. Конечно, отдельные части были вооружены, оснащены и обучены неплохо, однако их хватило бы в лучшем случае только на кратковременную оборону территории Московской области.

Ядерный щит России, который любили с гордостью поминать политики разных мастей, тоже оказался в плачевном состоянии. Стратегические командные пункты были оснащены техникой шестидесятых годов, работоспособность которой держалась на матерном слове и смекалке обслуживающего персонала. Большинство шахт с ракетами было законсервировано. Количество действующих боеголовок было таким малым, что организовать сколько-нибудь массированную атаку врага и тем более преодолеть систему противоракетной обороны крупных держав мы были не в состоянии. Более того, прочитав отчёты о последних испытаниях, я не был уверен в том, что взлетит хотя бы одна ядерная ракета.

Но самым печальным было положение с людьми, с самими военными или, как они назывались в рапортах, «личным составом». Из генералов, имеющих весьма отдалённое представление о том, как нужно воевать, можно было сформировать целую дивизию. Офицеры поголовно пили, просыхая лишь для того, чтобы организовать очередную подпольную распродажу и без того небогатого армейского имущества. Солдаты же, не в силах обеспечить себя алкоголем, легко доставали наркотики, поэтапно переходя от марихуаны к героину. Армейская «дедовщина» принимала всё более уродливые формы, становясь на коммерческие рельсы — практически в каждой части действовали подпольные гей-бордели, позволяющие зарабатывать «дедам» на наркотики, а прикрывающим их офицерам — на выпивку. О какой-либо военной учёбе практически не вспоминали, занимаясь показушной строевой подготовкой. Естественно, что при таком положении дел в армии все юноши страны стремились любым способом избежать службы. В казармах оказывались неграмотные, наркоманы и преступники. Доверять таким оружие никто уже не рисковал.

От полученной информации мне стало не по себе. Одно дело — встретить подобное в какой-нибудь оппозиционной прессе, любящей раскрашивать действительность чёрными красками. И совсем другое — вчитываться в сухие строки правительственных аналитических отчётов. Я даже задумался на тему, не ликвидировать ли армию в России вообще — ведь благодаря моему везению мы могли выиграть любую войну даже минимальными силами или вообще бескровно. Однако, трезво рассудив, что везение — штука, возможно, не вечная, да к тому же мне не всегда быть президентом, я отказался от этой идеи. Как ни крути, необходимо было оставить после себя военную структуру, способную справиться с любой угрозой.

Не многим лучше дела обстояли и со спецслужбами. От них постоянно шла утечка информации в другие страны. По грубым подсчётам, каждый пятый сотрудник был завербован иностранными разведками. Даже из высшего звена доверять можно было лишь единицам — да и то с оговорками. Решать какие-то реальные задачи спецслужбы практически не могли — агентурная сеть трещала по швам, разведданные приходили с запозданием, а борьба со вновь поднимающим голову терроризмом фактически не велась.

Первый звоночек прозвенел уже через два месяца после моей инаугурации. Меня разбудили среди ночи и сообщили, что в Сочи захвачен санаторий. По предварительным данным — группой чеченских террористов. В заложниках оказалось почти три сотни людей, включая детей.

Я немедленно созвал совещание с участием руководителей ФСБ, МВД и Управления по борьбе с терроризмом и, едва одевшись, вылетел на вертолёте в Кремль.

Собравшиеся были похожи не на руководителей спецслужб, готовых посвящать себя стране в любое время дня и ночи, а на покойников, внезапно выдернутых из могил. Бледные лица, ещё сохранившие остатки снов, отсвечивали замешательством.

— Кто сейчас занимается этим вопросом? — спросил я у директора ФСБ Власова, лысеющего мужчины с рыхлым, одутловатым лицом.

Власов кивнул на одетого в строгий китель высокого человека, сидевшего настолько прямо, что казалось, будто он проглотил бильярдный кий.

— Аркадий Китаев, глава Управления по борьбе с терроризмом, — представился он. Его бледное лицо медленно покрывалось розовыми пятнами.

— Доложите обстановку, — сказал я.

Китаев сглотнул и произнёс:

— Обстановка уточняется.

— То есть? — не понял я.

Китаев ещё раз дёрнул кадыком.

— Вы что, не владеете ситуацией? — Я не верил собственным ушам.

Розовые пятна на лице чиновника стремительно становились малиновыми. Я перевёл взгляд сначала на бледного Власова, затем на Голубева, третьего участника совещания, представляющего МВД. По бульдожьим щекам Голубева текли капли пота, хотя в комнате было прохладно.

Вопрос так и завис в пространстве. Все молчали.

Я набрал было в грудь воздуха, чтобы обрушить на всю троицу гневную тираду, как вдруг в тишине отчётливо прозвенела трель мобильного телефона. Китаев судорожно вытащил трубку и приложил её к уху.

— Да, — сказал он невидимому собеседнику. — Да, слушаю.

Длинная пауза.

— Так. Что сделано?

Снова длинная пауза.

— Понятно. В целом обстановка какая?

Рука с трубкой явственно дрожала, однако чиновник с заметным усилием остановил эту дрожь.

— Хорошо. При малейшем изменении обстановки незамедлительно докладывайте.

Китаев нажал кнопку отбоя и, по-прежнему сидя необычайно прямо, проговорил:

— Санаторий снаружи блокирован силами внутренних войск. В здании, по предварительным данным, не менее пятнадцати террористов, вооружённых автоматами и взрывчаткой. Проникновение было осуществлено группами по два-три человека в течение предыдущих дней под видом обычных отдыхающих. Требований пока не выдвигали. Информации о жертвах нет. Число заложников уточняется, однако внутри должно находиться не менее трёхсот человек.

Я кивнул. По крайней мере, этот человек умел внятно докладывать. Голубев, почувствовав, что обстановка слегка разрядилась, рискнул достать платок и вытереть мокрое от пота лицо.

— Какие варианты действий вы можете предложить? — спросил я, обращаясь к Китаеву.

Тот на минуту задумался, потом ответил:

— Я думаю, надо дождаться и выяснить, что будут требовать террористы.

— А что они обычно требуют?

Глава управления по борьбе с терроризмом слегка смешался, но всё-таки сказал:

— Если это простые уголовники, то крупные суммы денег и возможность скрыться. А если идейные террористы, то, как правило, что-то политическое и невыполнимое — независимость Чечне, введение законов шариата и прочее в таком же духе.

— А как вы думаете, — спросил я, глядя ему в глаза, — к какому типу относятся эти террористы? К простым уголовникам?

— Вряд ли, — выговорил Китаев. — Скорее всего, идейные. Я бы сказал, почти сто процентов вероятности, что это идейные.