Любовь в объятиях тирана - Сергей Реутов

Внутренний голос был для Инессы давним другом — иногда просто не с кем было обсудить события, что происходили вокруг, или чувства, которые не давали уснуть. Этот же друг уже давно стал и ее судьей — что толку таиться от самой себя, что толку кривить душой, когда знаешь, что ведешь себя неразумно, недостойно или просто эгоистично.

«Ты не сможешь никогда им воспользоваться, глупая. Ты же любишь его. Для тебя встреча с ним — самый большой подарок судьбы! Куда лучше просто радоваться такому подарку, чем искать его выгоды или недостатки…»

Да, так будет куда проще. Да и расстраиваться ей сейчас не следует — только радоваться жизни, только наслаждаться каждым днем и каждым подарком судьбы. Инесса положила руку на живот. Как бы ни сложилась судьба, с ней останется ее любимый, ее Владимир… Хотя, наверное, для девочки такая одержимость и внутренняя убежденность — не самые нужные качества. Но, быть может, в новом мире таким девушкам будет житься лучше, чем домашним клушам или маленьким капризулям. А вот мальчику такой характер… Да, просто необходим! Таким и должен быть мужчина…

Коляска остановилась у домика в конце улицы. Именно здесь жила Инесса, и именно сюда перебрался Владимир после отъезда жены. Фонарь освещал калитку и дорожку к дому, а сам дом терялся в полнейшей темноте. Значит, дома никого.

Расплатившись, Инесса поспешила к двери — Володя может появиться в любую минуту, а ужин не готов, да и она после долгого путешествия нуждается если не в отдыхе, то хотя бы в передышке.

Руки сами занимались хозяйством, а разум Инессы был занят размышлениями. Откладывать разговор дальше нельзя — у нее всего несколько дней, пока ее положение не станет заметным. Да, можно затянуть корсет потуже или набросить шаль поверх платья. Но дома-то или в постели на себя ничего не набросишь, ребенок растет, и этого не скрыть.

— Ты уже приехала?

«Странные существа мужчины, — усмехнулась про себя Инесса. — Конечно, приехала, иначе кто бы разжег плиту и свет в кухоньке? Не Третье же охранное отделение, в самом-то деле…»

— Конечно. Ужин почти готов. Умойся, и поедим. А потом… Нам надо поговорить.

— Непременно поговорим. У меня столько новых мыслей, что хватит не на один разговор…

— Ах, Владимир, ну разве я об этом?

— А о чем же еще? Дело революции требует размышлений, не только дел…

Инесса вздохнула:

— Давай сначала поедим, друг мой.

Владимир отправился переодеваться. Накрывая на стол, Арманд размышляла, как же преподнести ему такое важное известие. И как долго еще можно будет не говорить ему ничего.

Картинка, которую она сложила, пока возвращалась в Лонжюмо, разваливалась. Дай бог, чтобы он просто выслушал ее до конца. О радости она уже даже не помышляла — его появление, первые же его слова яснее ясного говорили, что вряд ли так долго таимое ею придется Владимиру по душе.

Но делать было нечего. Ложиться под нож уже поздно, да и не дело это — убивать живую душу ради прекраснодушных мечтаний о будущем. Ничто не стоит жизни человеческой.

Ужин прошел в молчании. Обычно так оно и бывало — Владимир ел быстро, молча, сосредоточенно. Хотя, конечно, вкус еды замечал. Когда-то даже побаловал ее словами, что она готовит «удивительно, архивкусно…» Хотя Инесса не восприняла это как похвалу. В семье Надежды всем заправляла ее матушка. Потом заботы по дому перешли к младшей сестре Владимира, Маше. А когда эти две прекрасные умные женщины отправлялись с поручениями в Россию или Польшу, Финляндию или Австро-Венгрию, на кухне царила непременная и единственно возможная яичница из четырех яиц. Кто бы сомневался, что на фоне такого блюда ее стряпня будет смотреться куда лучше?

Инесса за ужином тоже молчала. Сумерки давным-давно уже превратились в непроглядную ночь, запели сверчки, заплясала мошкара вокруг лампы. Время решающего разговора подошло. И Владимир сам его начал:

— Так о какой проблеме ты хотела со мной поговорить? У товарищей в Париже неладно? Что-то с твоими детьми?

— К счастью, у товарищей в Париже все хорошо. Записка от них, как обычно, у тебя на столе. И с детьми моими все в порядке. Александр — отличный отец.

— Но что же тогда? Ведь все же хорошо. Можно спокойно работать…

— Владимир, — Инесса решила, что нет сил дольше молча терпеть. — Я жду ребенка…

— Ты за этим ездила в Париж? Сказать Александру?

Ей показалось или его голос помертвел, стал словно деревянным?

— Нет. — Инесса улыбнулась. — Мне нечего и незачем говорить Александру. Он тут ни при чем. Этотвоедитя, у нас стобойбудет ребенок.

И опять она не поняла — обрадовался ее словам собеседник или огорчился. Но, определенно, черты его лица стали менее жесткими.

— Малыш? Ты ждешь малыша?

— Владимир, мыждем малыша. Я думаю, что родится девочка…

Инесса откинулась на спинку венского стула. Ну вот, теперь она все произнесла. И, что бы он ни сказал, уже ничего не изменить.

— Де-евочка… — с какой-то удивительно мягкой, новой даже для себя интонацией проговорил Владимир. — Маленькая девочка… Оленька…

И только сейчас Арманд поняла, как же страстно хочет этого ребенка. И как давно о ребенке мечтает Владимир — настоящий мужчина, для которого дети — радость и будущее, а не обуза и путы на ногах. Инесса почувствовала, как в ее глазах закипают слезы. Да, ради таких мгновений стоит жить!

— Крошечная и беззащитная… Твоя копия…

Инесса не узнавала своего Владимира — перед ней сидел совершенно другой человек. «Может быть, именно этот настоящий? Мягкий, с мечтательной улыбкой? Почувствовавший наконец, что кроме работы есть и еще что-то. Что есть семья, дети, уют, дом. Что забота о близких в радость, а не в тягость… Что мир куда больше и куда милосерднее, чем это представлялось раньше…»

— Или твоя копия, мой хороший.

И тут произошло второе преображение — ее любимый куда-то исчез, а пришедший ему на смену собеседник оказался жестким и расчетливым прагматиком. Дельцом, думающим исключительно о пользе дела, все поставившим на службу этого самого дела…

— Милая, но как же ты сможешь в таком состоянии работать? Ведь вскоре нам предстоит возвращение в Россию, может быть, через Польшу…

— И что? Думаю, это ничему не помешает, напротив, отведет лишние подозрения.

— Мне это не кажется разумным. Не время сейчас рожать и растить детей, не время…

— Но почему, Володя? Ты не рад, что будешь отцом?

— Скорее, я озадачен и озабочен этим. Я буду плохим, никуда не годным отцом, думаю. Слишком о многом, кроме семьи, мне приходится думать.