Охотники за сокровищами - Брет Уиттер

И пока что Роримеру не удалось выследить ни одного. Все свои архивы нацисты забрали с собой или уничтожили. Жертв было не найти: они либо бежали, либо сгинули в фашистских концентрационных лагерях. Свидетели не давали показаний. Война террора схлынула, на улицах уже не брили наголо женщин и не казнили подозреваемых в коллаборационизме, но вера в новый порядок еще не установилась. Парижане боялись говорить – это было слишком рискованно и не сулило, по крайней мере в ближайшем будущем, никакого вознаграждения. Так что простые жители города предпочитали потягивать вино да помалкивать.

Немногим лучше справлялось со своей задачей французское музейное сообщество. 29 сентября 1944 года состоялась первая встреча группы, назвавшей себя Комиссией по возвращению предметов искусства. Главой комиссии стал Альбер Энро, покровитель искусств и один из главных контактов Жака Жожара во французском Сопротивлении. Секретарем – мадемуазель Роза Валлан, помощник Жожара, отвечающая за музей Жё-де-Пом. Так Роример в очередной раз убедился: кто бы ни руководил страной, значительная часть власти всегда останется в руках его приятеля Жожара. И все же даже при всем влиянии Жожара комиссия была официально признана правительством только два дня назад, 24 ноября. Насколько Роримеру было известно, особо продвинуться в поисках предметов искусства им тоже не удалось.

Так что закончив осматривать Лувр, он зашел в кабинет своего старого друга. Близилось время закрытия, последних посетителей поторапливали покинуть музей, но директор, как всегда, сидел за своим столом. Этот человек был неутомим.

– Это успех, – поздравил Роример Жожара.

Люди часами стояли в очередях, чтобы увидеть гобелен из Байё, готовые платить десять франков за вход (около двадцати американских центов). Бесплатно пускали только военных.

– Публика рада, что снова открываются выставки, – ответил Жожар.

– И все же никто, кроме сотрудников музея, не знает, сколько сил ушло на то, чтобы эта выставка состоялась.

– То же самое, Джеймс, творится и повсюду вокруг. Наверняка и молочники жалуются, что никто не понимает, чего им стоит привозить на рынок молоко.

– А американские солдаты жалуются на то, как трудно стало покупать духи, ухаживая за парижскими девушками. Некоторые торговцы даже смеют требовать за них деньги!

Жожар рассмеялся:

– Вот мы, парижане, совсем не хотим шутить над американцами. Да, мы жалуемся, но наши воспоминания об оккупации все еще слишком живы, чтобы не ценить вас. Даже если мы больше не готовы отдавать вам все бесплатно.

Они еще немного поговорили о городе и о выставке. Они стали настоящими друзьями, их связывала не только общая работа, но и взаимная симпатия. И все же как только выдался удачный момент, Роример перешел к делу и спросил, чем он может пригодиться музею.

– Да, есть кое-что, в чем ты можешь помочь, – ответил Жожар. Он помолчал, как будто подыскивая нужные слова. – Ты же знаешь, конечно, что нацисты обчистили частные коллекции?

– Двадцать две тысячи произведений искусства. Как такое забудешь?

– О, вероятно, даже больше. Они разграбили весь Париж и предместья в придачу. Вычислить всех жертв, как ты понимаешь, практически невозможно. Так почему бы не начать с конца, а не с начала? Все награбленные предметы искусства свозились в Жё-де-Пом, где их каталогизировали и готовили к отправке. А у нас там был шпион.

Роример непроизвольно наклонился к Жожару. Шпион? Не об этом ли он мечтал все время?

– Кто? – спросил он.

– Роза Валлан.

Роример вспомнил смотрительницу музея, с которой познакомился два месяца назад как раз в этом кабинете. С тех пор он еще несколько раз встречался с ней, и все равно почти ее не запомнил: невзрачный наряд, маленькие очки в проволочной оправе и неизменный пучок на голове. Матрона. Она казалась просто безобидной старой девой.

И все же… Он всегда подозревал, что в ней есть что-то еще. Не просто ум и огонь в глазах. Он не догадывался, какую важную роль она играла в мире Жожара, – нет, до сих пор он и представить себе этого не мог. Все несколько месяцев их шапочного знакомства она оставалась столь же непроницаемой, как и в первую встречу: по большей части молчала или не произносила ничего стоящего внимания. Она не боялась возражать против его предположений, зачастую с сухим сарказмом, но ее слова быстро выветривались у него из головы. Более того, он вообще не мог вспомнить, что она говорила, что было, как он теперь осознал, подозрительно само по себе. Она не была обычным безликим музейщиком – или именно потому, что она была обычным безликим музейщиком, это делало ее еще кем-то другим. Идеальным шпионом. Жожар рассмеялся.

– Я же сказал тебе, что она герой, но ты ни о чем не догадался. И никто никогда не догадывался. Роза Валлан не молода, не особо привлекательна, но именно это помогло ей выполнить свое задание. Она среднего возраста. Ведет себя просто. Ее сразу забываешь. Что ты делаешь, Джеймс?

– Среднего возраста… Просто себя ведет… – бормотал Роример, быстро записывая что-то на клочках бумаги.

– Она уверена в себе. Независима, – продолжал Жожар. – Не полагается на свои женские чары, но непостижима, как кошка в игре с мышкой… если кошке удастся притвориться мышкой. Если познакомиться с ней поближе, то узнаешь, что у нее отличное чувство юмора. Чисто женская манера вздыхать, перед тем как начать говорить. Она жизнерадостна. И все же сила воли для нее важнее женской хитрости. Она всегда сама несет свой чемодан, неважно, сколько он весит. Так, посмотрим. Чуткая. Неутомимая. Усердная. Этого достаточно?

Роример поднял голову от своих записей.

– Более чем, – ответил он. – Тем более что я сам не знаю, зачем все это записываю.

– Потому что мы хотим, чтобы ты поговорил с ней, Джеймс.

– Почему я?

– Ты в Париже уже три месяца и успел наглядеться на то, что здесь творится… На отсутствие доверия, на сложности воссоздания правительства, на бюрократические проволочки, с которыми приходится бороться. Нет ничего удивительного в том, что после четырех долгих лет, проведенных в музее бок о бок с нацистами, мадемуазель Валлан не горит желанием просто так отдать всю свою информацию.

Роример собрал записи и положил их между страниц буклета про гобелен из Байё, который взял у входа в музей.

– Может, она ничего не знает? – сказал он.

– То же говорит и твой британский коллега из отдела памятников, офицер Макдоннел. Он изучил вопрос и решил, что мы оказались в тупике. Но он ошибается.

Роример ненадолго задумался.

– Все это как-то не очень вяжется одно с другим. Если у нее и правда есть информация, почему она не хочет делиться?