Заупокойная месса - Станислав Пшибышевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но напрасно он ждал, напрасно напрягал волю свою в больных видениях — тщетно.
Он не мог создать ее из самого себя.
И к чему ему эти прекрасные альказары, к чему эти чудеса и чары, этот страшный город мертвых вокруг него?
И внезапно охватил его невыразимый ужас перед этим чудовищным привидением полуночи у ног его, и всей душой своей он стремился к своей родине — к этому городу в глубокой долине, дышащей по ночам драгоценным светом, к темным аллеям, по которым он блуждал целые дни, когда искал ее, к сумеречным церквам и пригоркам, выстроившимся над городом темнозеленым высоким зданием, тяжело разливаясь к городу в шелковой красе своих каштановых лесов.
И величественными волнами разливались невыразимые чары этой святой земли, тяжелые поля ржи, сонно раскачиваясь — черные, взрытые поля, лихорадочно дышащие в жаркие летние ночи; таинственная, призрачная жуть блуждающих огней на темных болотах — ах — и небо — небо, погруженное в бездну озера, со дна которого расцветал чудесный свет бледных звезд, расстилавший над тихим лицом спящей, мертвенно-тихой воды мрачное воспоминание о потонувших церквах.
И снова он глядел на мертвый город внизу, на бешено мчавшуюся реку, бушующую вокруг города в форме святой омеги.
Глубоко в скалистых прощелинах он бросался от одного водопада к другому, кружился в вихре и водовороте, бросался в неизмеримые глубины, в тяжелые, дымящиеся, брызжущие громады вод, бросал их высоко вверх вдоль острых, колючих, скалистых игл Клеопатры, торчащих из русла, вгонял их в ущелья и щели рифов, разрывающих в клочья гранитную кайму берега, кипел, выл, пенился, разливался с поспешностью ада в дикие водопады и водовороты. Долго он смотрел со странным, страстным благоговением на этот святой поток, разорвавший целую горную цепь, прорезавший цельные каменные пирамиды, раскопавший себе проходы и ущелья и бесчисленное множество подземных ходов.
При свете луны поток казался весь из расплавленных лунных лучей, и там, где он бесчисленными водопадами бросался в подземные, выдолбленные в граните каналы, он словно кидал каскады застывшего сталактита холодного, лунного света.
С больным наслаждением он прислушивался к насмешливому вою безумных потоков — это была музыка к литургии отчаяния, которая бушевала в его душе, — и он видел призрачный, мрачный блеск водопадов — в печальном могильном свете разложения и заплесневелой зелени меди пылали его лихорадочные больные сны.
Он притаил дыхание, потянулся ввысь, простер руки и жадно впитывал в себя призрачное чудо.
С ужасом он оглянулся кругом.
Свершилось нечто ужасное.
Он был один, отрезанный от всего мира, где-то посреди океана на острове, опускавшемся высоко над морем на гигантскую базальтовую глыбу.
Остров был сросшаяся, крутая скала базальтовых колонн, многоугольников, изломанный на тысячу углов, боковые стены его круто текли в море, подобно иерархическим складкам на облачениях византийских святых.
Вокруг острова он видел море в его течении. Горы волн, задыхаясь, стонали и вздымались высоко, кидались ввысь с дикой, скрежещущей силой и разливались по поверхности острова. Между ним и каменистым рифом, увенчивающим остров, бесилось море, врывалось с мощью ада, вливалось чудовищными прыжками, наступая и отступая; разбитые в белую пену громады вод спадали сверкающими снежными облаками, и снова их бросало вверх, будто открылся подземный кратер, выплевывающий эту лаву, эту брызжущую бешеную пучину.
И для него было неизведанным наслаждением глядеть на эту чудовищную борьбу сражающихся водяных волн. С обеих сторон в узком проходе между островом и длинной скамьей скал толпились венком вокруг все более мощные, вырастающие до небес громады вод — они гневно сбивались посредине, высоко вырастали друг подле друга, но не могли разбиться, они обнимались, как борющиеся огненные столбы кипучего солнца, бросались ниц, снова внезапно вскакивали, распадались, как кольца планет, стремящиеся оторваться от родной земли, — но уже разливались снова с одной и другой стороны новые ураганы вод, которые, казалось, отрывают море ото дна его.
На горизонте море вздымалось с бешеной силой, чрево его поднялось в чудовищной чреватости до небес, выше, еще — еще — еще выше, весь океан вздымался необъятным куполом над собственным своим дном, высоко над островом стояли ужасные своды вод, но вдруг сломилась сила, вздымавшая океан с его дна. Водяной купол рассыпался, и с треском и громом рушащихся миров ниспали тяжелые водяные тучи, еще раз отпрянули высоко со дна, разлились потопом над островом — воцарилась тишина.
Но лишь на мгновение.
Вдруг море объялось пламенем.
Это было не море, это были волны расплавленного металла, кипучий водоворот жидкого камня.
Словно вся поверхность земли стала снова жидкою и бесилась в допотопной буре, отвратительных конвульсиях, спазмах и судорожных танцах.
В черные своды неба били неимоверные фонтаны кипящего металла, потоки кипучего железа сливались в долины, бешеные потоки камня судорожно сталкивались друг с другом, водяные Сиерры бесились в мировых пожарах, и огненные Ниагары, казалось, обернулись и извергали в бездну неба кричащие ураганы пламени.
Медленно замирало кипящее море.
Там, где недавно вздымались громады вод, он увидел кругом погасающую горную цепь. В безвоздушном свете, потерявшем свою пожирающую мощь, он увидел, как гигантский папоротник расстилает над небом свой допотопный фиолетовый цвет, черные, затерявшиеся в облаках стволы обуглившихся пальм и кипарисов тупо глядели, как мертвый лес колонн; с тихой радостью расцветали гигантские чашечки лилии, в синий цвет необъятных листьев ненюфары въедались ядовито-красные языки орхидей, и все бешенствовал в порвавшем цепи ураган красок зеленый цвет, фиолетовый, ультрапурпуровый и сверхбелый боролись друг с другом — рождая стонущий крик железняка, вились темные нити горных ручьев, такие, какими они виднеются с далекой дали: на темнозеленых спиральных изгибах медноцветные стебли мифических вьющихся растений; в глубокий черный цвет обуглившихся лесов кропила молниесветящая быстрая стрела скрытый яд кураре, и на темном озере пурпура белые водяные розы раскачивали свои сонные головки.
Он закрыл глаза, он не мог выносить этого бешеного ликования оргазма красок, но впечатление разлилось в нем до сокровенной, узловой точки, где скрещиваются все чувства, снова залило его мозг, но на этот раз отвратительной симфонией гудящих духовых инструментов, тающих фаготов, воющих басов, визгливых в аппликатуре скрипок, рогов, воющих, как апокалипсические звери, кларнеты, ржущие наподобие коней ада: он с ужасом отскочил и побежал по длинной аллее колонн до самой глубины необъятной залы и, утомленный, упал на ковер, в который он, казалось, погружается бесконечно.