Ползучий плющ - Наташа Купер

— Что ты имеешь в виду?

— Ты хитростью заставила меня встретиться с тобой, верно? Ты сказала, что хочешь узнать о чем-то, о чем не можешь спросить Антонию, но ты просто хотела выложить свои обвинения и посмотреть на мою реакцию. Даже Антония не заходила так далеко. Пока.

— Роберт…

— Или это она стоит за твоей маленькой проделкой… а? Она подумала, что план полиции в отношении Ники может не сработать, и решила, что ее драгоценная, блестящая Триш добьется большего?

— Ничего подобного, — сказала Триш, изо всех сил сдерживая гнев. — Я же сказала тебе, что не разговаривала сегодня с Антонией. И ни в чем тебя не обвиняла. Я лишь хотела узнать, что за проблемы у тебя на работе. Ты сам выложил все остальное. Не представляю, почему ты так скрытничаешь насчет своей работы.

На мгновение, пока он знаком просил у бармена еще пива, ей показалось, что больше Роберт не произнесет ни слова.

— А почему бы и нет? — сказал он, выпив почти полбутылки. — Если ты от меня отвяжешься, почему бы и не сказать? Все равно это скоро выйдет наружу… банк постарается. И по сравнению с Лотти все это мелочи. Мы по уши в дерьме, Триш. Наш самый крупный счет незаконно присвоен, и наличные последние полгода текли широким потоком. До закрытия дела в пятницу банк дал нам возможность найти другого гаранта или нового денежного клиента. Ну что — удовлетворена?

— А Антония не может помочь?

— При всем своем богатстве, Триш, — сказал он покровительственным тоном, который всегда действовал ей на нервы, — она — пескарь по сравнению с акулами, которые кружат в нашем пруду. За последние четыре года мы здорово выросли, как тебе должно быть известно, если ты хоть иногда слушаешь, что тебе говорят. Я точно помню, как рассказывал тебе об этом почти год назад. Тогда у тебя был жутко скучающий вид, но я не догадывался, что ты вообще ничего не воспринимала.

Триш вспомнила и тот случай и отвращение, внушаемое ей настойчивостью, с которой Роберт информировал о своих успехах каждого встречного.

— Но я не обратился бы к Антонии, будь она даже крупной рыбой.

— Хотя как банкир, — заметила Триш, — она должна знать множество потенциальных гарантов, к которым ты мог бы обратиться.

Он пожал плечами, стараясь сохранить безразличный вид. В первый раз Триш уловила в его раздражении признаки настоящей злости. Через секунду он повернулся на табурете и, помахав пустой бутылкой бармену, потребовал еще пива. Даже со спины Триш чувствовала его напряжение.

Вот оно что, подумала Триш. Видимо, он все же обратился к Антонии за помощью, а она отказала. Не удивительно, что в доме царит такая напряженная атмосфера. И не удивительно, что Антония относится к нему с такой подозрительностью. Она думает, что он похитил Шарлотту из мести? Или чтобы получить выкуп и расплатиться с банком? Этого она боится?

Или все еще хуже? Неужели полиция права насчет педофилии? Кто знает? Стресс — один из самых известных спусковых крючков насилия над детьми. И эта ситуация на работе послужила таковым для Роберта? Искренне ли Ники утверждала, что могла оставить те синяки на руках Шарлотты, или она пыталась выгородить Роберта?

Внезапно все вопросы были вытеснены из головы Триш отчетливым воспоминанием о том, как Шарлотта описала свои кошмары.

— Шарлотта когда-нибудь рассказывала тебе о своих страшных снах?

— Нет, — не оборачиваясь, ответил Роберт.

— О снах про «огромных шевелящихся червяков»?

Он немного повернулся и глянул на нее через плечо.

— Про червяков? — Голос его был более высоким, чем обычно. Может быть, от удивления, а может быть, и от страха, подумала Триш, стараясь не давать воли своему воображению.

— Да, — как могла, твердо сказала она. — Про больших, розовых червяков.

Роберт покачал головой и снова посмотрел на бармена. Сделав заказ, он развернулся к Триш:

— Ты ужасно выглядишь, Триш. Что с тобой?

— Ничего. А что? Что?

— Ты белая как полотно, и вид такой, словно тебя сейчас вырвет.

— Я действительно чувствую себя неважно, — признала она. Она сделала глоток белого вина, смешанного с содовой, но это не помогло. — Это происходит всякий раз, когда я думаю о Шарлотте и о том, что с ней могут сделать.

Но не сейчас. Во всяком случае, обычно ей так Плохо не бывает.

— Ты не беременна, а, Триш? В этом причина?

— Что? — переспросила она, злясь на идиотский и не относящийся к делу вопрос. — Нет, конечно, не беременна.

— Так это описывают. И выглядишь ты так же. А если тебя все время тошнит… Естественное предположение. Да и биологические часы в последнее время, должно быть, тикают для тебя довольно громко.

Именно таким тоном разговаривает полиция, подумала Триш. Значит, это ты, Роберт, снабдил их информацией о моем прошлом? Из мести за то, как они допрашивали тебя? Биологические часы, скажет тоже!

— Ты лучше купи в аптеке тест, пока не будет слишком поздно делать аборт.

Триш сердито глянула на него, не желая удостаивать его возражениями. Подняв брови, Роберт смотрел на нее с таким видом, словно все этого его очень забавляло.

— Ты уверен, что она никогда не говорила про червяков? — спросила Триш.

— Ну сколько можно? Абсолютно уверен! Она вообще не разговаривала со мной ни о каких страшных снах.

— Ну, тогда Ники не упоминала когда-нибудь про ее сны? Она все про них знала.

Роберт казался удивленным, совершенно не догадываясь о ее подозрениях.

— Понимаешь, на том ужине у Антонии, когда я увела Шарлотту назад в спальню, она попросила меня обыскать всю комнату, даже коробку с игрушками — нет ли там червяков. Она сказала, что Ники, прежде чем выключить свет, всегда проверяла, но у Антонии в тот вечер времени на это не оказалось. Как-то странно, что никто из них тебе об этом не говорил.

— Чего не было, того не было. Ты гоняешься за призраками, Триш. И за весьма глупыми к тому же. Ни Лотти, ни Ники ни разу ничего подобного не упомянули, а уж одна из них непременно заговорила бы об этом, будь это настолько важно, как ты себе вообразила. Я пошел. — Он допил то, что оставалось в третьей бутылке, и соскользнул с табурета.

Не сделав попытки заплатить за свою выпивку, он пошел к двери степенной, плавной походкой, которая, по мнению Триш, была призвана прибавить ему роста.

Она смотрела ему вслед и словно наяву чувствовала пальчики Шарлотты, обхватившие ее руку, и слышала негромкий, с придыханием голосок, с ужасом рассказывающий про огромных шевелящихся розовых червяков. Возможное значение произнесенных девочкой слов показалось Триш настолько очевидным, что она не понимала, почему не заметила этого раньше. Мысль, что в тот вечер Шарлотта, возможно, просила о помощи — о помощи, которой не получила, — причиняла нестерпимую муку.

Глава двадцать первая

— Здравствуй, Триш, — раздался из автоответчика голос Уиллоу Уорт. — Миссис Рашэм передала, что ты звонила. Наверняка ты разыскиваешь меня по поводу обещанного разговора с персоналом «Помощников Холланд-парка». Прости, что не звонила раньше, но я много времени проводила у Эммы. Какой же Хэл мерзавец! Она говорит, что ты просто чудо. Спасибо тебе. Я перезвоню попозже. Как хорошо, что ты навестила нас тогда. Пока!

После этого сообщения последовал только сигнал; от Джорджа Хэнтона пока ничего не было. Триш позвонила Эмме, узнать, как у нее дела. Услышав только ее голос на автоответчике, Триш с трудом наговорила после сигнала ободряющее сообщение:

— Эмма, как дела? Я уже соорудила для тебя постель, она ждет тебя в любой момент. Но если ты передумаешь, не страшно. Как скажешь. Решение за тобой, ты знаешь. Ситуация с Шарлоттой кажется все более зловещей. Как только у меня будут реальные новости, я позвоню. Но если ты между делом захочешь поболтать — или вместе пообедать, или еще что, — дай мне знать. Надеюсь, ты держишься.

Триш положила трубку, жалея, что не смогла придумать ничего более толкового, и пошла готовить кофе. Поставив кружку на письменный стол и дожидаясь, пока кофе остынет, она раздумывала о червяках, которых боялась Шарлотта, и о том, с какой легкостью можно поддаться панике, если владеешь большим количеством пугающей информации.

Все, кто по роду деятельности связаны с детьми, рискуют преувеличить значение того, что слышат. Здесь трудно найти золотую середину. Если игнорировать признаки настоящего насилия, дети могут страшно пострадать и даже погибнуть, но, впадая в другую крайность, можно навлечь несчастье на всех участников событий. Однажды клиента Триш признали виновным в сексуальном насилии над собственной трехлетней дочерью, хотя даже полицейский врач не нашел никаких доказательств этому. Социальные работники, которые заподозрили его, отказались сообщить причину подозрений; девочку и двух ее старших братьев месяцами снова и снова расспрашивали о том, как папа играл с ними, и что он им говорил, и дотрагивался ли до них, и не просил ли их потрогать какие-либо части его тела. Результатом такого многомесячного испытания стал распавшийся брак родителей и тяжелые психологические травмы у детей.