Крылья империи - Владислав Кузнецов

Он ожидал, что бургомистр расстроится, но тот только деловито кивнул. И назавтра же, бросив всю городскую текучку, укатил в Петербург.

Баглир удивился — и вылетел следом.

И уже следующим утром, расправив по дивану в казенной квартире усталые крылья и поедая очередную белорыбицу, вполуха выслушивал женины объяснения. И соглашался. Логика Виа была простой — денег на наемную агентуру нет, а масонство модно. А тут можно заполучить множество информаторов и агентов влияния, которые еще и взносы приплачивать будут. Грех упускать такую возможность. А поскольку лож развелось, даже и в России, уже превеликое множество — надо привлечь внимание. Наобещать. Заманить. Виа посоветовалась со старым тайноканцеляристом Шуваловым, и он одобрил. И сам вступил в капитул ложи.

В качестве номинального главы и ходячей витрины было решено выставить князя Тембенчинского — умницу и героя, удачливого алхимика, обросшего перьями после пошедшего вкривь и вбок эксперимента, когда он вместе со своей невестой-помощницей надышался парами красной ртути. Красная же ртуть, как известно, последняя ступенька перед получением философского камня.

Таким образом, всякому, вступавшему в ложу, обещалась надежда на бессмертие — но только надежда. Опыты-то еще не закончены, и на получение самого камня — а значит, и эликсира жизни, и метода получения золота из свинца — могло уйти и полгода, и полтысячелетия. Ложа честно ничего не обещала — но и намеков было довольно.

С масонской символикой все обстояло еще проще. Известные церемониалы были сделаны более конспиративными и сумрачными. Знаки и приветствия назначались каждому неофиту особые и постоянно менялись. Поэтому узнавание всегда шло сверху вниз — и ограничивалось общностью поставленных задач. Графические коды разработал неугомонный Кужелев, добавил им свойство изменчивости, ввел обязательные шифрованные знаки, которыми означалась дата составления документа.

Степени распределялись просто — до 5-й включительно шли малонадежные, случайные люди, до 10-й — люди толковые, но все-таки используемые втемную. От 10-й до 20-й — ограниченно осведомленные сотрудники аналитического отдела, полагающие, что они работают в рядах организации-союзника, до 30-й — высшие офицеры и капитул, знающие все, 31-ю ступеньку одиноко занимала Виа, 32-ю — Шувалов, 33-ю, верхнюю — сам Баглир.

Который был таким подходом весьма польщен. И сразу запустил руку в средства ложи, велев увеличить ассигнования на украинский проект ввиду ухудшения здоровья польского короля. И отправился спать на двое суток.

Через полгода накативший было вал забот схлынул. В этом была повинна манера работы князя Тембенчинского, который сначала впрягался в любую работу сам, и тащил, подобно ломовой лошади, пока не находил кого-то, кто мог бы выполнять ее не хуже. Тогда он оставлял приевшееся занятие, и больше к нему не возвращался. Так вышло и с Североморским каналом. Только на этот раз начитавшийся Гоббса Баглир действовал вполне осознанно, создавая левиафана — существо, клеточками которого являются люди. Когда оказалось, что левиафан оживлен, он, подобно специально выведенному животному, неохотно выполнял нужную работу, слишком жадно пожирал потребные ресурсы… ну и вызывал некоторые обратные проблемы. Тогда, оставив тяжелую работу Бога, Баглир взялся за более легкую работу дрессировщика. Когда компания Нортензееканал приучилась ограничивать аппетит, и поняла, что сытость брюха пропорциональна выполненному объему работ, а проблемы научилась тихонько прикапывать вынутой из будущего русла землей, ему стало совершенно нечего делать.

Баглир вернулся в Петербург, где с удовольствием помог немного располневшей Виа натаскивать левиафана масонского. Это был уже не гужевой тяжеловоз, а скорее сыскная собака. Спустя недолгое время странная зверюга радостно прыгала через государственные границы, приносила в зубах злоумышленников, отыскивала крамолу…

Нашлось время и для уроков у мосье Пика, и для перевода тимматских песен на русский язык. Баглир обзавелся камергерским ключом, который, сверкая на вороте жупана, распахивал двери Зимнего дворца в любое время. А в Зимнем было весело и интересно: императоры Петр и Иван делили комнаты и полномочия. При этом Петр аргументировал свою точку зрения математической логикой, Иоанн же прибегал к схоластике. Последнее слово, впрочем, обычно оставалось за князем-кесарем Румянцевым. Короткое и весомое солдатское слово, неопровержимое, как устав.

Веселые, интересные месяцы пролетали мимо, свистя, как воздух при пикировании. Событий же было мало. Неплотная низка, как говорила Виа.

Кужелеву удалось закончить составленную по чертежам Баглира установку. Странная машина подозрительно напоминала вечный двигатель. Во всяком случае, работала, без завода и топлива. А если останавливали, сама со временем и запускалась. Сие перпетуум-мобиле было торжественно подарено Ломоносову от имени аналитического отдела на день ангела в качестве занимательной задачи. Агрегат кирасиры просили держать только во дворе, в дом же не вносить — остановится.

Михайло Васильевич быстренько прошелся по механизму, заключенному в прозрачный корпус. И нашел источник движения — жестяной цилиндр, из которого торчал поршень. Поршень не двигался и соединенную с ним пружину заводить не хотел.

— К утру остановится! — вынес вердикт Ломоносов.

Однако утром штуковина была заведена, поршень же торчал наружу. Ломоносов, любопытствуя, внес устройство в дом — и оно назавтра остановилось. Снова выставил наружу — а к вечеру, к возвращению со службы, оно самозавелось. Мысль о том, что некий ловкий кирасир забирается к нему во двор и заводит машину, Михайло Васильевич сразу отбросил. Тембенчинского он считал своим благодетелем и в высшей степени приличным человеком — и остальных кирасир относил к той же категории.

А потому стал думать — чего такого нет в доме, и есть во дворе? Догадался — холода, и подогрел цилиндрик свечкой. Поршень сразу высунулся до предела. Облил холодной водой — тот неохотно втянулся. Пружина была заведена!

Неделю спустя к нему нагрянул и подбросивший диковину Тембенчинский.

— Разобрались, Михайло Васильевич?

— От тепла и холода действует?

— Именно. А уж этого добра в России, а особенно в Сибири — неизмеримо… — согласился Баглир, — Считайте, и вправду вечный двигатель. Сами же вы писали про прирастание Сибирью. Но я на большее, чем такая поделка, не способен. А нужна технология! Устройства, удобные в использовании — и которые можно делать сотнями и тысячами, дешевые и надежные. С такими аппаратами можно забыть даже про дрова!

— А что у него внутри? Что толкает поршень?

— Обычный нашатырный спирт. Какой сомлевшим подносят понюхать… Купил в аптеке. Расширение при нагревании, сжатие при охлаждении. Привычное свойство вещества, непривычно примененное, только и всего.

И князь Тембенчинский убежал, отмахиваясь от обвинений в гениальности. Первая тимматская технология была внедрена!

Седьмого октября Баглир обедал в Зимнем. Император Петр пригласил. Как, наверное, единственного благодарного едока. Потому что дворцовую кухню переносил, кроме самих царей, только он. Остальные ели из обязанности, даже и свычные ко всему генерал-адъютанты. Еще, конечно, была графиня Воронцова — вприглядку к Петру она могла валенок съесть. Но это же совсем другое дело!

Прежде, при Елизавете, дворцовая кухня тоже не славилась изысканностью. Хотя при Анне, по рассказам того же Миниха, была вполне приличной. Причина оказалось проста — последние правители России были непоседами, ели каждый раз на новом месте. А кухня была одна. Как выходили из положения прежде — неизвестно, но Петр придумал свою систему: пища готовилась заранее, а в нужный момент в очередной столовой разогревалась на водяной грелке. То есть кастрюле с кипятком.

По уверениям гурманов, соусы при этом гибли. Баглир, как и все его сородичи, от рождения обладал весьма грубыми вкусовыми рецепторами, и проверить это утверждение не мог. Для него изыски самых модных рестораций ничем не отличались от блюд, что подавали на стол императору.

Не имея возможности оценить качество, Баглир налегал на количество. Постоянные перелеты приучили его есть за шестерых — он так и поступал. Вот и на этот раз, проигнорировав всяческую рябчикообразную мелочь — еще бы дроздов подали, под благожелательными взглядами двух царей, он взялся за гуся.

В эпоху просвещения английская королева еще ела курицу руками. Но князь Тембенчинский уже порождал новую моду. Нож и вилка просверкнули фрезерным кругом — и сотрапезникам предстал на его тарелке великолепно препарированный гусиный скелет. После чего князь плотоядно улыбнулся, отпил глоток сухого венгерского — вот вина здесь были хороши! И только приготовился рассказать занимательную историю из жизни голштинских землекопов, как хлопнули двери, и запыленный фельдъегерь, лихо отмахнув отдание чести, выпалил: