Тайный суд - Вадим Сухачевский

– Беш, беш, – согласился тот.

Не понимавший их речи майор уже поднялся на ноги и теперь стоял перед ними навытяжку, руки по швам, и только потел со страху.

– Мы – завсегда! – наконец выпалил он.

Монархи переглянулись.

– Тут что-то было сказано? – спросил император.

– Сказано-то сказано, – отозвался король, – но что-то больно уж невнятное.

Майор понял, что надо пояснить.

– Я к тому, что мы – завсегда! – повторил он. – В том смысле, что – верой и правдой!

– Что – верой и правдой? – спросил горбун.

«Жилка, жилушка, ну!!!» – мысленно взмолился майор Чужак, вслух же произнес:

– Камушки – завсегда! Цацки от всяких контриков, рыжье! Завсегда с большой радостью!

– И от этой самой радости, – усмехнулся император, – ты добрых три четверти всего этого заныкиваешь себе?

– Это при том, что наш народ голодает, – добавил свинорылый король. – А у него вон три шифоньера от всякого добра ломятся.

– То ж Аглайке, дочурке единственной, в приданое, – попытался оправдаться майор, но монархи уже не слушали его.

– Лейтенант Огурцов! – крикнул император.

Секунды не прошло, как перед троном уже стоял навытяжку молодой, пахнущий одеколоном лейтенант госбезопасности.

– По вашему приказанию! – щелкнул он каблуками до блеска начищенных сапог.

– Ну-ка, напомни-ка нам, лейтенант Огурцов, – попросил император, – чего и сколько ты давеча принес нам на нашу бедность?

– Точно так! – отрапортовал лейтенант. – Перстней от двух зиновьевцев – четыре штуки; золотишка от архиерейской вдовы – с полкило; зубов золотых, что с допросов, – с полкило тоже; ну и там по мелочам – серебришко, брошечки, запонки…

– И все за одну неделю?

– Точно так!

– А себе что оставил, лейтенант Огурцов? Ну-ка – как на духу!

Лейтенант потупил глаза. Потом, порывшись в кармане, достал небольшой золотой портсигар, показал:

– Вот… От бухаринца одного… Но ежели надо…

– Нет-нет, лишнего нам не надо, – отмахнулся император, – оставь себе. Задаром работать никто не заставляет.

– Главное дело – не греби, как этот… – Горбатый король бросил презрительный взгляд на Чужака, и тот съежился.

– Дочке, Аглайке… – пробормотал он, но слушать его никто не стал.

Обращаясь к лейтенанту, император изрек:

– Ты, Огурцов, далеко пойдешь.

– Рад стараться!

– Видим, видим, стараешься уже. Скоро, глядишь, и в майоры выбьешься, тем более что место майорское, кажется мне, скоро без хозяина останется.

Майора Чужака шатало, как тростинку на ветру. Трудно понять, как он нашел в себе силы выговорить:

– А я?..

– Берилык азыкум, – сказал король.

Майора затрясло еще сильнее.

– Азыкум анакербеш, – кивнул император.

На майора было страшно смотреть. Видно, он уже и к жилке своей заветной не обращался – разуверился, что на сей раз она вытянет.

– Беш анабузык! – грозно сказал король и на той же своей тарабарщине произнес длинную тираду, в которой Юрий тем не менее сумел выловить одно понятное слово.

Это слово было «секирбашка».

– Анабузык! Секирбашка! – подтвердил император и махнул куда-то рукой. – Секирбашка! Секирбашка! – не слушая его, загудела толпа.

– Ваше… – выдавил Чужак, становясь ниже ростом, ибо часть пола под ним начала опускаться.

– Секирбашка! Секирбашка! – закудахтали кликуши, столпившиеся у трона.

– …императорское!.. – взвыл Чужак. К этому моменту он уже по пояс опустился в подземелье.

Когда подбородок его поравнялся с полом, майор прокричал:

– Верой и правдой!

И с этими словами уехал вниз окончательно. Плита пола над ним задвинулась, и лишь откуда-то из глубин еще некоторое время слышались его вопли:

– Черт попутал!.. Но – верой же и правдой! И троцкистов мы – завсегда, без поблажек! Верой и правдой, ей-богу!.. Не тронь! Не тронь, ирод! Верой и правдой, только верой и правдой! А-а-а!.. – И через секунду все стихло.

Теперь взоры монархов были устремлены на Катю и Юрия. Похоже, сейчас должна была решиться и их судьба. После некоторых переговоров на своем тарабарском наречии, император наконец удостоил их своего царственного взгляда из дырки на плече и произнес по-русски:

– Теперь – что касается вас, молодые люди…

У Юрия на миг сжалось сердце.

Однако вместо «секирбашки» последовало совершенно иное:

– Никаких, собственно, претензий у нас к вам нет.

– Беш, – подтвердил король.

– Собственно, с вашего Суда пользы для нас было – что с козла молока. Нет, ну кое-что ваш бородатый, конечно, отстегнул, но это для нас капля в море. Нас вон и лейтенант Огурцов, надеюсь, в бедности не оставит.

– Никак нет! – щелкнул каблуками лейтенант.

– А с вас, молодые люди, вовсе проку для нас, похоже, никакого. Справедливость ваша для нас – анаширкабеш, так что живите, играйтесь в свои благородные игры. Ну а пригодитесь нам или наделаете каких глупостей – мы уж вас как-нибудь отыщем. Шурум беш?

– Шурум! – подтвердил король. И добавил: – Еще и как отыщем!

– Оставаться у нас не предлагаю, – добавил император, – да и вряд ли вы согласитесь. Поэтому – отправляйтесь-ка вы восвояси. Думаю, – усмехнулся он, – вы найдете, чем друг с дружкой заняться на первых порах. Эй, Вонмиглас!

Перед тронами возник начальник гвардии.

– Пусть отвезут, куда они захотят. И без глупостей!

Вонмиглас рукой поманил к себе какого-то совсем юного горбуна (таких здесь, как видно, было с избытком):

– Слышал?

– Будет сделано! – заверил тот.

Через несколько минут Юрий и Катя сидели в той самой машине с закрытыми фанерой окнами, которая их привезла. На приставное сиденье перед ними уселся молодой человек с повязкой на глазах и табличкой на шее: «Ремонтируем швейные машинки всех марок».

По дороге горбун и слепец вели между собой разговор.

– Новые папашки, пожалуй, получше старых будут, – предположил горбатый.

– Обещались капусткой по два раза в неделю потчевать, – подтвердил слепец. В этот миг куртка у него распахнулась, и с живота на Юрия глянул вполне зрячий глаз. – Только, – без особой скорби вздохнул нищий, – и эти папашки не молодые уже.

– Оно так, – согласился горбун. – Хотя, может, и к лучшему, – и на физиономии его в этот миг промелькнуло что-то свинорылое, из чего Юрий заключил, что, похоже, весьма скоро там, в подземелье, снова прозвучит: «Le Roi est mort, vive le Roi! Le Еmpereur est mort, vive le Еmpereur!»

Вдруг Катя закричала:

– Стой!

Машина стала как вкопанная.

– Что еще? – недовольно спросил горбатый.

– Кошка орет, – прислушалась Катя.

– Ну и пусть себе орет, – буркнул брюхоглазый, – нам-то что?

Теперь и Юрий услышал надрывный кошачий вопль.

– Это Прохор, кот Борщова, – догадался он. – Надо бы забрать.

Катя кивнула.

– Кис-кис! – поманила она.

Через пару минут ухоженный белоснежный кот влетел в машину через дырку в фанере. Мигом пристроившись у Юрия на коленях, он снова завел свою недовольную песню.

– Ишь как жрать хочет животина, – осклабился горбатый.

– Да, это вам не шахтер-стахановец, – машинально отозвался Юрий. – Только, брат, потерпеть тебе придется, нет у нас ничего.

– У кого ни шиша, а у кого и имеется, – торжествующе сказал слепец с глазом на животе.

Он достал из кармана бутерброд с большим шматом колбасы, подразнил им кота, отчего вопли животного приобрели поистине трагический масштаб.

– Дал бы ему, – попросила Катя.

– Ага, буду я всякой твари задаром продукт скармливать! Сам с утра не емши.

– А если не задаром? Если я у тебя куплю?

– Смотря за почем.

– Вот. – Она достала из волос золотую заколку с крупным алмазом. – Продашь?

Нищий внимательно разглядел заколку, держа ее у живота, после чего неодобрительно поцокал языком:

– Ни хрена себе! Это за простую докторскую колбаску-то? Ради какой-то животины, растуды ее!

– Ну так как? – спросила Катя.

– Держи, пусть подавится.

Он отдал бутерброд. Неизвестно, какой продукт полагался Прохору сейчас в соответствии с его аристократическим рационом, но его ор сразу сменился умиротворенным урчанием.

– Из-за животины – такую цацку отдать! – с удивлением покачал головой горбун. – Да, ребятки, долго вы так в этой жизни не протянете.

И Катя, и Юрий заколки этой ничуть не жалели: жизнь, в которую они сейчас въезжали, была такой, что долго протянуть в ней вообще было весьма проблематично.

Из подземелья машина выскользнула глубокой ночью, неподалеку от большого, ярко освещенного дома напротив Кремля. Как раз в этот момент четверо собратьев майора Чужака выводили из подъезда командарма первого ранга, которого вся страна знала в лицо, и какую-то женщину, одетую в меха. И командарм, и женщина еще пытались держаться с достоинством, но тут один из конвоя крепко ударил командарма в спину рукояткой нагана и прошипел:

– Руки за спину!

– Шагай, шагай, шпиён португальский, – добавил другой. – Голову ниже. Смотри под ноги!