Мужчины не плачут - Татьяна Корсакова

— Домик! — визжал ошалевший от радости Ванька.

— Все, теперь он на несколько дней нейтрализован, — усмехнулась Маша, наблюдая, как сын затаскивает в домик Тайсона. — Думаю, он теперь даже спать в нем будет.

— Ну скажи — классно?! — Лика встала на четвереньки, заползла вслед за Ванькой в домик. Из-за оранжевых парусиновых стен донесся довольный детский смех, из окошка высунулась счастливая Ванькина мордашка.

— Мама! — позвал он.

Маша послушно заползла в домик. Внутри четверым было уже тесно, но одному мальчику места хватало с лихвой.

— Класс! — сказала она, осторожно потрогав надувную кроватку.

— Умеют буржуи, — согласилась подруга.

— Дорого?

— Пустяки.

— Лика, не надо нам таких дорогих подарков.

— А это не тебе, это Ваньке. Ну, выползаем? Для тебя Санта тоже кое-что приготовил.

— Паявозик? — оживился Ванька, услышав знакомое слово «Санта».

— Нет, маме что-то другое. Знаю, что не оригинальна, — Лика протянула Маше завернутую в яркую бумагу коробку.

— Что это?

— Посмотри.

В коробке оказался комплект шелкового белья и роскошный пеньюар.

— Как думаешь, с размером-то хоть угадала? Может, примеришь?

Маша покорно примерила подарок, мельком глянула на свое отражение в зеркале. Красиво. Жаль только, не для кого эту красоту надевать.

— Отпад! — сказала Лика. — Ему ни за что не устоять!

— Кому?

— Тому, кто увидит тебя в этом неглиже.

— Вряд ли меня в нем кто-нибудь увидит, — усмехнулась Маша. — Жалко, что на работу нельзя в пеньюаре…

Сказала и осеклась, нет у нее больше работы…

— От Серебряного никаких вестей? — спросила Лика, словно прочтя ее мысли.

Маша отрицательно покачала головой.

— А цветы?

— С чего ты взяла, что цветы от него?

— Ну, не знаю. А от кого еще?

— В больнице все считали, что от поклонника.

— А ты сама как думаешь?

— А я вообще стараюсь не думать. — Маша погладила себя по обтянутой черным шелком талии, отвернулась от зеркала. — Спасибо, Лика, все очень красиво.

— И ты красивая! — убежденно сказала Лика.

— И я красивая, — покорно повторила Маша.

Серебряный валялся на диване перед телевизором с бутылкой коньяка в одной руке и зажженной сигаретой — в другой. За последние десять лет это был первый Новый год, который он встречал в одиночестве, сидя в домашних тапках перед теликом. Егор и Лика звали его с собой в Альпы, но он отказался. Серебряный не любил зиму, а альпийскую зиму, с ее заснеженными вершинами, аккуратными, вылизанными склонами и восторженными туристами, он просто ненавидел.

Раньше они со Стрижом сматывались на Новый год в жаркие страны, Стриж тоже не любил зиму. Но Стрижа больше нет, а лететь в жаркие страны без Стрижа не было смысла.

Серебряный подумывал предложить Людмиле встретить Новый год вместе, но оказалось, что она сейчас на каком-то супермодном SPA-курорте, ведет жестокий бой с возрастом, отвоевывает у природы еще несколько лет молодости. Последнее время она просто помешалась на своей внешности. Иногда Серебряному казалось, что в молодости Людмила была намного мудрее, чем сейчас. Ему был непонятен ее панический страх перед старостью. Нет, он, как всякий нормальный человек, тоже боялся старости. Боялся стать дряхлым и беспомощным. А дополнительные морщины — это такая мелочь. Или это чисто мужской взгляд на вещи? Может, для женщин дело обстоит совершенно иначе?

Серебряный потянулся, отхлебнул из бутылки. Можно было принять одно из нескольких десятков предложений от многочисленных знакомых. Например, поехать со Щирым на охоту. Щирый любил и знал толк в зимней охоте. Или встретить Новый год в компании новой любовницы.

Он нашел ее две недели назад в ночном клубе, в который его затащил Егор. Гелена, так звали его новую пассию, была певицей, еще только начинающей карьеру, но достаточно амбициозной, чтобы рано или поздно своего добиться. Серебряный не тешил себя иллюзиями, что длинноногая красавица с экзотическим именем Гелена влюбилась в него без памяти. У них были легкие, взаимовыгодные отношения, которые устраивали обоих. С Геленой, в отличие от большинства ее коллег по цеху, можно было даже поговорить. Она получила хорошее образование и могла бы сделать неплохую карьеру на любом другом поприще, но выбрала шоу-бизнес. Серебряный, как того требовали правила игры, помог ей деньгами. За это Гелена не только спала с ним, но еще и разговаривала. Иногда ему просто хотелось поговорить…

Если бы новая любовница не упорхнула на гастроли куда-то к черту на рога, вполне вероятно, Серебряный предложил бы ей встретить Новый год вместе, и теперь ему не пришлось бы в одиночестве накачиваться коньяком, тупо глядя в телевизор.

Праздник все-таки! В Новый год человек не должен оставаться в одиночестве. Это как-то неправильно. В новогоднюю ночь люди должны веселиться, дарить друг другу подарки. Даже он сам в канун праздников становился добрее и сентиментальнее. В его команде все это знали. Каждый его сотрудник мог рассчитывать на подарок. С подарками Серебряный не мудрствовал, считая, что лучше хрустящих купюр в фирменном конверте ничего быть не может.

Этой зимой он был особенно щедр. Подчиненные, видимо, в порыве благодарности, тоже преподнесли ему подарок — чудовищную абстрактную картину с пафосным названием «Восхождение». Серебряный разглядывал это чудо абстракции и так, и этак, но так и не смог понять, кто и куда восходит. В хаотичных, разбросанных по холсту мазках при наличии определенной фантазии можно было увидеть что угодно. Возможно, «восхождение» там тоже присутствовало, просто он не обладал этой самой фантазией. Подчиненные наблюдали за его манипуляциями с картиной затаив дыхание.

— Спасибо, очень мило. — Он прижал «Восхождение» к груди, вежливо улыбнулся.

— Это сам Глеб Великогора, — с благоговением в голосе сказала главбух. — Его творческий эксперимент, так сказать…

— Что вы говорите?! Неужели, сам Глеб Великогора? — Серебряный понятия не имел, кто это такой и почему его имя нужно произносить вот так, с придыханием. Ему просто захотелось сделать коллегам приятное.

— Да, да! Это сам Великогора! — повторила главбух с придыханием. — Там, в уголочке, есть подпись.

Серебряный еще раз всмотрелся в нагромождение мазков. Действительно — в углу имелись какие-то каракули.

— Господа, я тронут, — сказал он вполне искренне.

На настороженных лицах дарителей появились робкие улыбки.

— Эта картина будет великолепно смотреться в вашем кабинете, — окончательно осмелела главбух.