Христианум Империум, или Ариэля больше нет. Том III - Сергей Юрьевич Катканов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Только не говори мне, что она похожа на кошмар.
– Дело опять же не в этом. В моей жизни радостей не меньше, чем в твоей, но твою радость могут понять если не все, то очень многие, а мою радость не поймёт и не разделит никто. Чем я по-твоему отличаюсь от других? Я питаюсь и одеваюсь так же, как вы, живу в таких же условиях. И, уверяю тебя, в доме отца императора никогда не питались и не одевались лучше, чем в орденсбурге. Никаких деликатесов я в жизни не пробовал, никакой роскоши никогда не знал. Дом императора, в котором я вырос, очень маленький и тесный, в орденсбурге куда просторнее. Я привык к таким же условиям, как и все, и в этом моя жизнь ничем не отличается от вашей. Единственное, чем я от вас отличаюсь, это то, что я единственный несвободный человек во всей империи. И это делает мою жизнь не похожей ни на одну другую. Все люди могут выбирать, а я никогда не имел такой возможности. Я прикован к своему предназначению стальной цепью и не могу сделать шага ни вправо, ни влево.
– А я думал, что всё наоборот: император делает, что захочет, он единственный человек во всей империи, чья воля ничем не ограничена. И наследника готовят к тому же: проявлять ничем не ограниченную волю.
– Император никогда не может делать то, что захочет. Он обязан делать только то, что на благо империи. Император захочет кого-нибудь казнить, но помилует. Потом захочет кого-нибудь помиловать, но казнит. То, что он хочет – это одно, а то, что он должен – это другое. Император – раб трона. Отец во всяком случае полжизни прожил свободным человеком, направляя коня куда захочет. Он мог служить в Ордене, а мог подать в отставку, мог жениться, а мог и не жениться, мог жить в пустыне, а мог в столице, мог отправиться во внешний мир, а мог и отказаться. Даже, когда он узнал, что принадлежит к династии Меровингов, он мог скрыть это от всех, это он сам решал. Но когда он решил открыть тайну своего происхождения, это было последним в его жизни самостоятельным решением. С этого момента он уже не принадлежал себе, его жизнь оказалась полностью подчинена долгу. А я уже родился несвободным, что это такое, даже моему отцу трудно понять. Я никогда не имел возможности выбирать свой жизненный путь. Жениться или не жениться – не я решаю. Быть рыцарем или не быть рыцарем – не я решаю. Изучать науки или пренебречь ими – не я решаю. Я вообще ничего не решаю, и никогда не решал, и никогда не смогу решать.
– Но ведь у каждого человека есть свой долг, каждый подчиняется его требованиям.
– Да в том-то всё и дело, что каждый человек сам решает, в чем именно его долг, а я никогда не мог этого решать. Мой долг был предопределён ещё в утробе матери. Обычный человек сначала принимает решение, а потом принимает его последствия, включая не самые приятные. А я никогда не принимал решения стать принцем, между тем, последствия наступили уже в колыбели. Я даже мечтать ни о чем не могу. Вот ты, например, мечтаешь стать рыцарем. Для тебя это очень трудно, потому что надо проломить сословную перегородку. Так ведь на то и мечта, чтобы стремится к ней, преодолевая трудности. А для меня любая мечта абсолютно лишена смысла. Рыцарем я, как принц, обязан стать, а если захочу, например, стать монахом, об этом даже думать бессмысленно. О чем я могу мечтать, Северин?
– О том, чтобы продолжить дело своего отца и принести империи максимальную пользу.
– А зачем мне об этом мечтать? Я и так на это обречен. Это та единственная дорога, по которой у меня будет возможность идти.
– Ты тяжело переживаешь свою несвободу?
– Да как тебе сказать… Я никогда не был свободным, мне и сравнивать-то не с чем. Просто иногда смотрю на людей и поражаюсь: говорят, что захотят, ходят, где хотят. Мне вообще не дано понять, как такое возможно. Едва я произнёс первые в своей жизни слова, как уже был обязан контролировать каждое слово. Едва сделал первые шаги, как уже должен был идти только туда, куда надо. Это вызывает постоянное напряжение, которое ничем не снять. Никогда нет возможности расслабиться и побыть хоть минуту не принцем, а просто Эрлебертом.
– Кажется, я начинаю понимать, о чем речь… Ты считаешь, что тебя никому не дано понять, а потому никому не можешь открыть свою душу, а значит не можешь ни с кем дружить. Но ведь ты этого хочешь?
– Хочу…
– Чем не мечта?
– Пожалуй…
– И вот сейчас ты стоишь на пороге осуществления этой мечты. Осталось сделать только шаг и спросить себя: насколько тебе доступен внутренний мир сына кузнеца, который сейчас сидит перед тобой? Ты думаешь, что ты абсолютно уникален, а я лишь один из миллионов одноклеточных?
– Я никогда так не думал, Северин.
– А ты вообще много обо мне думал? Ты думал обо мне столько же, сколько я о тебе?
– Прости.
– При чем тут «прости». Речь не про обиды. Каждый человек нуждается в понимании, и ты в этом смысле ни сколько не уникален, просто у тебя больше зажимов, перегородок. Но тот, кого поймёшь ты, обязательно поймёт тебя. Ты можешь всю жизнь чувствовать себя вселенской загадкой, а можешь просто постараться разгадать другого человека. Тебе не легче понять меня, чем мне тебя. Я твоей жизнью не жил, но и ты к моей не прикасался. Ты интересен мне не потому что ты принц, а потому что это ты. А тебе интересен хоть один человек?
– Теперь уже интересен, – улыбнулся Эрлеберт.
– Тогда послушай. Мне кажется, я знаю, что надо сделать, чтобы чувство несвободы перестало тебя угнетать. Надо полюбить свой долг.
– Долг любить невозможно. Это противоположность любви. Долг – это обязанность, а любовь может быть только добровольной.
– Вот и полюби свой долг добровольно, а не потому что обязан. Любить свой долг тебя никто не вынуждает, в этом ты совершенно свободен. Если любишь империю, то и долг перед ней будет окрашен искренним чувством свободного человека.
– Я люблю нашу империю. Это великое произведение человеческого духа, хотя ещё и не вполне законченное.
– А если любишь, значит свободен.
– Тут есть о чем подумать. Есть, что обсудить. Нам надо будет обязательно
