Избранные и прекрасные - Нги Во
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь же мой взгляд первым делом привлекла вешалка с платьями, очень похожими на те, которые носила миссис Фэй в Луисвилле, только обновленными по моде, конечно, потому что Нью-Йорк не Миссури, и все же с удлиненными юбками, высокими воротниками, скромных традиционных фасонов. Я увидела цвета верблюжьей шерсти, темно-серый и темно-синий и скривилась, отодвигая их в сторону.
– Да ладно, Джей, – пробормотала я. – Наверняка мог придумать что-нибудь пошикарнее, так ведь?
В следующей секции висели платья на выход, в меньшем количестве, потому что не помещались пышные плотные юбки. Я предположила, что они предназначены для визитов в Белый дом и балов подобного рода, о которых грезят теперь, похоже, лишь те, кто постарше. И поняла, что по поводу гардероба Гэтсби ни с кем не советовался, потому что любой умный человек объяснил бы ему, что Дэйзи ни за что не снимет с вешалки подобную вещь, даже если вешалка будет зачарована, а платье окажется идеального размера.
И, наконец, в самой глубине нашлась вешалка с платьями, которые я хотя бы смогла вообразить на Дэйзи – от легких и воздушных, из почти невесомого голубого шелка, до более эффектных, цветов орхидей, фуксии и жонкиля, сразу приковывающих взгляд.
– Можно мне позаимствовать вот это? – лукаво спросила я, вынося из гардеробной нежно-розовое платье с геометрическим рисунком из ромбов.
– О, бери, что хочешь, дорогая, – величественно взмахнула рукой она. – Уверена, я о нем и не вспомню.
– Как щедро с твоей стороны.
Белоснежные комоды, встроенные в дальнюю стену, содержали бесчисленные наслоения белья, кофточек, чулок, усеянных драгоценностями поясков для чулок, французских штанишек со вставками из настоящего кружева – сложенными аккуратными стопками, переложенными надушенной папиросной бумагой, – и выглядели соблазнительно, как рождественский марципан. Моя прическа была испорчена, но выбранная одежда оказалась к лицу, и вскоре я уже лежала в постели с Дэйзи, сцепившись с ней руками и считая звезды на балдахине над ее постелью, изображающем ночное небо.
– Ты счастлива? – спросила я.
– Счастье должно прийти со временем, тебе не кажется? – с оттенком удивления спросила она. – Когда чего-то очень хочешь и потом получаешь?
Я чуть не уточнила, о ком она говорит – о себе или о Гэтсби, но тут открылась дверь и вошли Гэтсби и Ник. Дэйзи не шевельнулась, а я приподнялась на локте, чтобы оглядеть их.
Гэтсби шел самодовольной походкой котяры-переростка и за локоть тащил за собой Ника. Ник был выше ростом и стройнее Гэтсби и выглядел неожиданно хорошо в сизовато-сером костюме в почти незаметную зеленую полоску и зеленой рубашке в тон. Весь его наряд, в чем я не сомневалась, стоил больше, чем Ник заплатил за аренду дома за все лето, и носил он его неловко, казался слишком угловатым и скованным.
Они остановились по обе стороны кровати, я потянулась, обвила обеими руками шею Ника и придвинула его к себе, чтобы поцеловать. От нас все еще слегка тянуло бухтой, но мы оба окропились ароматами получше: я – лимонным Emeraude от Coty, он – сногсшибательно популярным L’Ambre de Carthage. Его собственного запаха я не уловила, когда он наклонился, бегло коснувшись губами моих губ.
– Это полное безумие, – шепнул он мне в рот, и я улыбнулась.
– Это мечта, – возразила я и поцеловала его в ответ. – Почему бы не насладиться ею, пока можно?
Мы повернули головы и почувствовали себя слегка неловко, увидев, что Гэтсби и Дэйзи почти не касаются друг друга. Он просто склонился над ней, восхищаясь, преклоняясь и обожая одним только взглядом. А Дэйзи была похожа на разбуженную Спящую красавицу с легким румянцем на щеках и приоткрытыми губами, хоть и нецелованную.
Нам следовало смутиться, как незваным гостям, но эти двое были созданы для того, чтобы на них смотрели. Я чувствовала, что Ника захватило сотворенное ими зрелище, я же только размышляла, стоит ли зааплодировать.
В конце концов Гэтсби сам рассеял чары, выпрямившись и помогая Дэйзи встать.
– Идемте, – позвал он. – Позвольте, я покажу вам тут все.
Было что-то среднезападное в том, как он это сказал, размышляла я, следуя за ним по залам, словно «тут все» означало сотню акров леса или, возможно, нетронутой речной долины, пригодной, чтобы сдавать ее охотникам, как только распогодится.
Ник пытался было откланяться, но Гэтсби и Дэйзи даже слушать об этом не захотели, и я взяла его под руку.
– Не вздумай бросить меня с этими двоими, – усмехнулась я. – Терпеть не могу быть третьим лишним. А с тобой у нас набирается как раз две пары, верно?
Дэйзи настояла на своем желании осмотреть покои Гэтсби, прежде чем двинуться дальше, и мы вошли в комнату, обстановка которой могла бы считаться спартанской по сравнению со спальней Дэйзи, если бы не собственная барная стойка красного дерева. Дэйзи умиленно заворковала над золотым зеркалом и гребнем, я изучала комод, в котором карманные часы и запонки с цепочками хранились, словно драгоценности. Я увидела в одном бархатном ложе рубин цвета голубиной крови размером с ноготь моего большого пальца, и почему-то Ника он рассмешил. Если комнаты Дэйзи были изящными и располагались по спирали, то комнаты Гэтсби устремлялись вверх, и его красивая одежда хранилась не в полированных шкафах гардеробной, а на открытых полках и вешалках уровнем выше, к ним вела винтовая лестница, заканчивающаяся медным балкончиком вокруг всей комнаты.
– Я велел Нику подняться и выбрать что-нибудь самому, – по-заговорщицки подмигнув, объяснил Гэтсби. – И никак не смог уговорить его подыскать что-нибудь получше этого старья.
– Мне нравится, – Ник слегка улыбнулся и пожал плечами.
– Нет-нет, старина, тебе точно следовало взять персиковую или цвета морской волны…
Гэтсби взбежал по изящной лестнице на антресоли и принялся одну за другой показывать нам с Дэйзи рубашки.
– Взгляните на эту, – кричал он, встряхивая бледно-оранжевую рубашку с воротником-стойкой и отвернутыми уголками. – Разве плохо она смотрелась бы на нашем малом? Это из Англии, а предыдущая была из Египта. Или вот эта, этот цвет называется «нильский голубой»…
Ник пытался смеяться, Дэйзи хлопала в ладоши, восхищаясь цветами, Гэтсби бросал рубашки нам, увлеченно хватая их, льняные и хлопковые, и швыряя нам охапками. Было в этом жесте нечто нацеленное на Ника, но, прежде чем я смогла разобраться, что именно, рубашки, летящие в нас, закружились и расправили крылья, их рукава вытянулись, как длинные грациозные шеи.
Когда мимо меня пролетела темно-синяя рубашка, которую Гэтсби назвал «лондонским фаянсом», я успела мельком заметить перламутровый глаз пуговицы, и тут она взмыла вверх, к застекленному окну в крыше,
