День рождения Лукана - Татьяна Александрова

– Естественность – вот что отличает старый архитектурный стиль, – уверенно говорил Поллий, от возбуждения расхаживая по беседке. – Это соответствует здравому смыслу и трезвому взгляду на жизнь. Новейшие же выкрутасы говорят о том, что у людей потеряно понимание жизни. Малое порой превосходит великое, ничто не прочно, то, что раньше воспроизводили по образцам действительных вещей, теперь отвергают из-за безвкусицы. Рисуют какие-то уродства: вместо колонн – рифленые тростники с кудрявыми листьями и завитками, вместо фронтонов – какие-то придатки, какие-то подсвечники, на которых покоятся изображения храмиков, а над их фронтонами поднимается из корней множество нежных цветков с завитками и без всякого толку сидящими на них статуэтками, тут же какие-то стебельки с раздвоенными статуэтками, наполовину с человечьими наполовину со звериными головами. Такое можно увидеть только в страшном сне, а теперь этот страшный сон становится явью…

– Соглашусь с тобой, дорогой Поллий, – сказал Стаций. – Но все же многое зависит от того, насколько даровит художник. Помню, довелось мне быть в Золотом доме Нерона, вскоре после того, как мы переселились в Рим, и незадолго до того, как его стали рушить. Видел я творения Фабулла, которые, к сожалению, вскоре оказались погребены под обломками дворца…

– А правда, что он работал прямо в тоге и всего по нескольку часов в день?

– Не знаю. Я тоже это слышал. И видел ту знаменитую Минерву, которая смотрела в глаза смотрящему на нее, где бы он ни находился. Стены там тоже были расписаны в этом новом стиле, но впечатление производили незабываемое.

– Как жаль, что я своими глазами так и не увидел убранство Золотого дома! – с досадой произнес Поллий. – Мне тогда тоже хотелось его посмотреть, но не пришлось. Я долго был слишком занят делами в своем городе, не дававшими мне отлучиться, а потом и дворец разрушили. Еще один повод пропеть хвалу покою и досугу. Ты хоть расскажи, что запомнил.

– Ну, прежде всего, при подходе к дворцу бросался в глаза великолепный тройной портик, окружавший его, – начал Стаций. – Как потом оказывалось, длинные стороны были не меньше мили протяженностью. Колосс, возвышающийся теперь перед амфитеатром Флавиев, тогда еще с головой Нерона, стоял в гигантском перистиле, игравшем роль прихожей. Должен сказать, что голова принцепса, выполненная с большим сходством, выглядела чужеродной на плечах этого подтянутого атлета. Странно, что сам Нерон не усмотрел тут зловещего предзнаменования, а ведь был суеверен. В плане дворец представлял собой двухчастную конструкцию из неравного размера прямоугольников, соединенных короткими сторонами. Меньший из них был, как я уже сказал, пристанищем колосса, а в центре большего находился гигантский, тоже прямоугольный, пруд – ровно на том месте, где сейчас стоит амфитеатр, по размеру же еще больше его. По нему плавало судно – не меньше квадриремы[143], расписное, украшенное золотом и пурпуром. Вокруг пруда поднимались ярусные строения, тоже образующие как бы перистиль, а за ними располагались сады с аллеями геометрической формы и подстриженными деревьями. Дальше, как нам говорили, простирались даже поля и пашни, был и сад-зверинец для охоты. Но, когда мы там были, зверей уже не было, их быстро перебили или растащили. Все это производило впечатление сельского простора и покоя, не верилось, что мы находимся в самом сердце Рима. В помещениях полы, покрытые разноцветным мрамором, – впрочем, этим тебя не удивить, разве что ты подивился бы количеству этого мрамора. Но были отдельные комнаты, где весь пол был выложен мозаикой из оникса. Вот этого и у тебя нет! В покоях все было покрыто золотом, украшено драгоценными камнями, жемчужными раковинами. В одних залах стены были пурпурные, в других – сапфирово-синие, в третьих – цвета слоновой кости, и по ним разбегался тот самый неправдоподобный рисунок, который ты бранишь – с выписанными золотом канделябрами, канатами, кистями, создающими очертания то ли храмов, то ли комнат, внутри которых помещались маленькие танцующие фигурки. Ни в одном из залов рисунок не повторялся, хотя мотивы нередко были одни и те же. В обеденных палатах потолки были штучные, с поворотными плитами, через которые, говорят, на пирующих высыпались цветы. Нам показывали и отверстия для рассеивания ароматов. Мы посетили также главную круглую палату с вращающимся потолком, на котором горели созвездия из драгоценных камней. Это была сказка! И я нигде не почувствовал дурного вкуса, чувство меры не изменило художнику даже притом, что в стиле определенно было нечто вызывающее.

– Да, безусловно жаль, что я не успел это увидеть! – вздохнул Поллий. – Но какова же была сила всенародной ненависти к Нерону, если даже от столь прекрасного творения не осталось камня на камне…

Он, вдруг спохватившись, быстро взглянул на жену. Полла опять куда-то унеслась мыслями и безучастно смотрела в морскую даль.

– Полла, душенька, я совсем забыл, что о Нероне в твоем присутствии лучше не говорить! Ради всех бессмертных, прости!

Она ничего не ответила и даже не пошевельнулась.

– Дорогая моя, да слышишь ли ты меня? Ты что-то последние дни сама не своя. Тебя что-то тревожит? Или тебе нездоровится? Если так, то лучше скажи и иди к себе, не мучай себя!

– Нет, милый, со мной все в порядке! – отвечала она, нехотя возвращаясь в эту жизнь.

Разговор скомкался, и некоторое время они просто молчали, созерцая дальние острова. Выручил их приход раба-нотария с письмом Поллию. Тот раскрыл дощечки и прочитал вслух:

«Юлий Менекрат Поллию Феликсу шлет привет! Любезный тесть! Как водится, извещаю тебя о появившихся у Архидема новых редкостях, какие могут тебя заинтересовать. Есть очень неплохая мурриновая ваза, которую настоятельно советую тебе поглядеть. Кроме того, хорошие бронзовые статуи амазонок (глаза прямо живые!), а также кое-что из мраморов, но это надо смотреть. На все это уже зарятся ценители, так что, если не хочешь опоздать, приезжай так скоро, как только сможешь! Твоя дочь и наши дети пребывают в добром здравии и шлют привет тебе и твоей супруге. Прощай!»

– Какая удача, друг Стаций! – радостно воскликнул Поллий. – Я поеду прямо сейчас и тебе советую присоединиться. Таких красот, какие бывают у старика Архидема, не сыскать не только в Кампании, но, пожалуй, и в самом Риме!

Стаций быстро взглянул на Поллу, перехватив умоляющий взгляд ее широко раскрытых глаз.

– Поллий, я очень сожалею, но что-то я сегодня не чувствую себя в силах для сколько-нибудь продолжительного путешествия… – Проговорил он, стесняясь своей невольной лжи.

– Да что с вами обоими сегодня? – с сочувственным удивлением спросил Поллий. – Расположение светил, что ли, на вас так действует? Что касается меня, то я чувствую себя отлично и в таком случае вынужден буду просить вас отпустить меня. Но мне жаль, очень жаль, что ты не можешь отправиться со мной! А ты отпускаешь меня, дорогая? – обратился он к жене.

– Да, конечно, езжай! – с деланным, как показалось Стацию, безразличием произнесла Полла. – Дадим гостю отдохнуть от нашего общества. Что до меня, то я займусь хозяйственными книгами, к концу месяца как раз время их проверить.

– Ну-ну! – лукаво улыбаясь, произнес Поллий. – Уезжаю прямо как Менелай, ты, душенька, остаешься за Елену, а ты, Стаций, за Париса. Надеюсь, по возвращении мне не придется собирать поход на Трою.

Хозяйка и гость искренне посмеялись шутке хозяина, тем более что была в ней некая доля правды: его отъезда они ждали с таким же нетерпением, с каким Елена и Парис должны были ждать отъезда Менелая.

Поллий приказал готовить к отплытию фазелл и в пределах часа отбыл.

Как только суденышко миновало морские ворота виллы, Полла закрыла лицо руками и засмеялась. Стаций не сразу это понял, сначала ему показалось, что она плачет.

– Что с тобой, госпожа? – спросил он встревоженно.

– Слава богам, наконец-то! – не переставая смеяться, проговорила Полла. – Я смеюсь, потому что не без моей уловки все это получилось. Это я отправила письмо Менекрату и просила его любой ценой выманить Поллия из дому хотя бы на полдня.

– А он тебя не выдаст?

– Нет. Он здравомыслящий человек, и жалеет нас обоих, чего мы, в общем, и заслуживаем. Я не объясняла, зачем мне это надо. Сказала только, что у меня должен состояться важный разговор, и что в присутствии Поллия он состояться не может. Менекрат достаточно хорошо знает причуды тестя, чтобы понять обоснованность моей просьбы, и к тому же достаточно хорошо знает меня, чтобы не опасаться обмана с моей стороны.

– Послушай, а этот ваш Менекрат… он не родственник тому кифареду, любимцу Нерона?

– Нет, это простое совпадение. Ну да ладно, не будем терять времени! Давай вернемся в ту беседку, где мы сидели, оттуда видно, кто подплывает с моря, если Поллий вдруг решит вернуться раньше, мы успеем его заметить. За эти дни я в очередной раз пережила все, что было, много думала, так что, пожалуй, смогу рассказать тебе нечто связное и ответить на любой твой вопрос.