Российский колокол, 2015 № 1-2 - Журнал Российский колокол

Часто Достоевского называют гениальным психологом и глубоким знатоком человеческой души, пишет Г.Петров. Это верно и неверно. Действительно, Достоевский глубоко постиг человеческую душу. Но не вообще человеческую душу, не душу всех народов, как, например, Шекспир, героями которого были французы и англичане, греки и римляне, итальянцы, датский принц. Достоевский – психолог души русского народа. Но психолог не вообще русской души, а психолог её болезненных проявлений. Г.Петров называет его психологом-патологом. Его бессмертные произведения рисуют живые, всеохватывающие картины патологии русской души.

И когда Фёдора Михайловича называют учителем, то надо иметь в виду, что он действительно великий учитель, но не того, как надо жить, а как жить не нужно. Достоевского по праву можно назвать писателем-мучителем. Но в то же время он и писатель-мученик. Он мучается сам и заставляет жестоко мучиться читателей от сознания своих духовных недугов и своего духовного бессилия.

Г.Петров считает Достоевского величайшим и самым глубоким трагиком мировой литературы. В чём, например, пишет он, сущность трагедии Фауста у Гёте? В том, что, изучив все науки и овладев мировой мудростью, Фауст чувствует себя подобно ребёнку, который ничего не знает. В этом суть трагедии мысли, трагедии ума.

Трагедия Достоевского несравненно глубже. Это трагедия неутолимой жажды всемирной гармонии, жажды всеобщей радости и всеобщего счастья, как для людей, так и для природы. Иван Карамазов у Достоевского стыдится жить. Ему до того стыдно жить, что он хочет покончить жизнь самоубийством, чтобы не чувствовать этого стыда. Стыдятся жить и другие герои произведений Достоевского: Раскольников, Шатов и Кириллов. И не потому, что они мало знают, как Фауст. А потому, что на земле около себя видят много страданий. Они стыдятся быть счастливыми, когда вокруг видят столько страданий. Им совесть не позволяет быть счастливыми. Трагедия героев Достоевского – не трагедия ума, как у Фауста, не трагедия того или иного обманутого чувства (ревности, любви, честолюбия), как у Шекспира, а трагедия совести. Трагедия неудовлетворённой жажды всемирной гармонии, жажды всеобщей радости и счастья. Трагедия от сознания личного бессилия создать эту всемирную гармонию. Трагедия от недовольства самим собой. Трагедия от тупого отчаяния, доходящего до рабской покорности, от дикого и вместе с тем бессильного бунта против страданий.

В романе «Бесы» дана живая и содержательная характеристика героя второго плана Липутина. Это – тёмная, подловатая фигура мелкого провинциального чиновника. Он ревнив и грубо деспотичен в своей семье. Скряга и процентщик. Объедки, остающиеся от обеда, прячет в шкафу, а свечные огарки запирает на ключ. И в то же время Липутин до фанатизма верил в будущую социальную гармонию. В восторженных фантазиях он рисовал себе картины будущей жизни в единой братской коммуне, веря, что такая коммуна придёт и в Россию, и в его губернию.

«Бог знает, откуда берутся такие люди!» – недоумевает главный герой романа «Бесы» Ставрогин, говоря о Липутине.

Десятками художественных образов, созданных гением Достоевского в ряде романов и повестей, писатель объясняет, «откуда берутся такие люди». Липутин – это блестящий образ достоевщины. Он подобен живому ключу для понимания русского большевизма. Липутин – это доведённая до крайности больная душа героев Достоевского. Люди страстно желают красоты, гармонии, радости в жизни. Они недовольны, возмущены недугами окружающей их действительности. Хотят её изменить. Хотят, но не могут. Бессильны это сделать, потому что ничтожны. И от этого негодуют, презирают себя, презирают и других. Мучатся от этого презрения, злобствуют. Мучат себя и мучат своих ближних. Они и палачи, и одновременно жертвы. Вся их жизнь представляет собой непрерывную муку.

Г.Петров пишет, что вся жизнь и самого Достоевского была настоящей мукой. Всю жизнь его мучила мысль о Боге. Во время работы над романом «Бесы» в письмах к А.Майкову и Н.Страхову он признавался:

«Кажется мне, что, наконец, я разрешу вопрос, который мучил меня всю жизнь, вопрос о Боге».

Чтобы правильно понять эту муку Достоевского и всех героев его творений, не следует думать, что вопрос о Боге был у Достоевского вопросом о вере, вопросом религиозным, церковным, богословским или академически философским. Это была у него трагедия совести. Трагедия жажды общего счастья. Общей гармонии и взаимоотношений людей в мире.

Как известно, в молодые годы Достоевский увлекался идеями Фурье. Группа Петрашевского, в которую он входил, приступила к изданию энциклопедического словаря. Его редактором был некто Кириллов, который в предисловии к словарю писал:

«Настанет время, когда и в человеческом обществе, и в самой природе всё придёт в полную гармонию. Тогда не будет ни слёз, ни обид, ни страданий. А каждое человеческое деяние будет актом радости и наслаждения».

Такими были мечты, надежды и убеждения Кириллова, раннего Достоевского и их друзей. «Всё в жизни придёт в гармонию. Жизнь станет радостной, страдания исчезнут». Но всё это – дело будущего. А сегодня всё в жизни пронизано страданиями. Гармонии нет. Счастье – это недостижимая мечта. Жизнь страшная, она отравлена неправдами, обидами, злобой и общими страданиями. А люди мелочны, презренны и ничтожны.

Как это стало возможным? Почему это произошло? Почему люди страдали и в прошлом, страдают и сейчас?

Иван Карамазов в книге «Братья Карамазовы» спрашивает у своего младшего брата Алёши:

«Зачем все эти страдания в мире? Бог всемогущ. Он мог сделать мир таким, каким хочет. Бог – существо доброе. А почему люди страдают? Зачем нужны страдания в мире?»

И этот вопрос о людских страданиях и их причинах превратил всю жизнь Достоевского в истинную муку. Всё творчество писателя пронизывает мысль о страданиях в жизни, о смысле страданий и борьбе с ними. Он воссоздаёт картины страданий в жизни, рассказывает о самих страждущих, анализирует их психологию, которая стала результатом страданий. Раскрывает философию, этику, религию страданий. Без обиняков задаётся вопросом о Боге, о ценностях мироздания и происхождении зла в мире. И проникает в сущность этого вопроса так глубоко, как ни один писатель или философ в мире.

Г.Петров приводит признание Ницше, когда его спросили, был ли у него идейный предшественник, что единственным человеком, которого он мог бы назвать своим духовным учителем, был Достоевский – этот глубокий человек (diese tiefe Mensch). И это, по мнению Г.Петрова, – самое верное определение Достоевского. Именно глубокий человек. Он поставил самые основные, самые глубокие вопросы о человеке, о духе человека и попытался их объяснить до конца, исчерпать их до самого дна. Все произведения Ф.М. Достоевского, делает вывод Г.Петров, можно рассматривать как отдельные главы огромной трагедии под общим названием «Плоды страданий».

Действующих лиц произведений Достоевского Г.Петров объединяет в три группы. В первую группу он включает тех, кого страдания довели духовно до того, что они уже слепо покоряются всем бедам и несправедливостям в жизни. Они встречают страдания как фатальную необходимость, как нечто естественное в жизни. Не только не борются с удушающими их страданиями, но даже не ропщут против них, покорно мирятся с ними. Пример такого раба страданий представляет собой Соня Мармеладова из «Преступления и наказания». Эта святая и целомудренная душа, которую ужасы жизни бросили в уличный вихрь торговать собой, чтобы помочь своей семье. По убеждению таких, как Соня Мармеладова, страдания людей – вполне естественны и законны, это дело провидения. Таких рабов и рабынь страданий в книгах Достоевского – десятки. Вася Шумков («Слабое сердце»), мать и сестра Раскольникова («Преступление и наказание»), полковник Ростанев («Село Степанчиково»), князь Мышкин («Идиот») и ряд других. Люди добрые, но безвольные, покорные любому гнёту. Когда их обижают, оскорбляют, бьют их по лицу, плюют в их душу, они встречают унижения и удары как нечто вполне естественное.

Князь Мышкин после пощёчины покорно сносит оскорбления и говорит:

«Я не знаю, за что он меня ударил. Но если ударил – значит, я виноват…»

Фома Опискин – большое ничтожество из повести «Село Степанчиково», постоянно оскорбляет достоинство хозяина дома полковника Ростанева. А этот полковник покорно сносит издевательства Опискина, мучится душевно, страдает от постоянного чувства вины.

И так всегда и во всём эти рабы страданий покорно подставляют свою голову под удары кого бы то ни было. О них можно сказать словами княгини Белопольской о князе Мышкине:

«Добрые вы люди, но смешные и жалкие!»

Невыносимо и страшно жить рядом с такими людьми. Покорно терпят мучения и считают, что заслужили свои страдания. Добровольные рабы! Рабы рабской философии и рабской религии, рабского мировоззрения. Люди, убитые страданиями. Отсюда один шаг до психоза, до болезненной жажды страданий. Вначале страдания принимают как нечто естественное, затем их жаждут уже по привычке. Так же, как люди привыкают к табаку, к алкоголю, к опиуму или кокаину, привыкают и к страданиям. Страдания становятся их потребностью. В страданиях находят упоение. Появляется сладострастие в страданиях. Такая болезнь духа называется мазохизмом. Таким мазохизмом страдает большая часть героев Достоевского. Все они истерики, люди без душевного равновесия. Им нравится быть жертвами.