Заманчивые обещания - Сюзанна Симмонс

— А что значит «в этом отношении»?

— Как мужчина.

Шайлер прикусила губу и сделала все возможное, чтобы не улыбнуться.

— Вряд ли об этом может идти речь.

Трейс продолжил задавать ей вопросы:

— Джонни Грант — один из твоих личных призраков?

— Был когда-то. — Шайлер надеялась, что ей удалось сохранить непринужденный вид.

Темно-синие глаза пригвоздили ее к месту.

— Насколько давно?

— Я влюбилась в своего кузена, когда мне было тринадцать, а ему двадцать два.

Трейс выдохнул и затем стал дышать с заметным облегчением.

— Детские шалости.

— В моем случае это именно так. — Шайлер тут же перевела разговор на него: — В тринадцать лет ты был еще ребенком?

Трейс ответил сдержанно:

— Нет.

Она так и думала.

— Кто — или что — был вашим призраком в тринадцать лет, Трейс Баллинджер?

Минуту, а может, и дольше казалось, что он не слышал вопрос. Затем, когда Шайлер уже почти оставила надежду получить ответ, Трейс наконец заговорил:

— Когда мне было тринадцать, я убежал из дому.

Очень тихо она спросила:

— Сбежал?

— Да, — произнес он со стоическим смешком.

Стук собственного сердца оглушил ее.

— Почему?

Его голос звучал непримиримо и жестко, как сталь:

— За два года до этого умер мой дед. Затем, в ту зиму, — моя мать. Остались только отец да я. Отец тоже был болен. Сердце. — Трейс Баллинджер приложил руку к своей груди. — Отец снова начал пить, невзирая на предостережения врача. — Потемневшие глаза Трейса сейчас казались скорее черными, чем синими. — Мой папочка становился настоящей скотиной, когда напивался.

Шайлер содрогнулась всем телом. Ее кожа покрылась испариной. Глубоко вдохнув воздух, Шайлер тихо спросила:

— Он оскорблял тебя?

— Такого слова, как «оскорблял», в наших краях просто не знали.

— Как же они говорили?

— Что он требователен.

Шайлер с трудом выговорила:

— Требователен?

Когда Трейс заговорил снова, его голос был тих и холоден, как лед:

— Жалеть розги — портить ребенка. Надо научить этого щенка уму-разуму. Показать ему, кто здесь главный.

Шайлер не могла пошевельнуться.

— Прости, Трейс.

— Не надо меня жалеть, Шайлер.

— Но почему?

— Я был не единственным ребенком, которого поколачивали. В летнее время, в самую духоту, окна и двери держали распахнутыми, и редко откуда не доносились крики. — Его голос дрогнул. — Не стоит себя обманывать, это продолжается и до сих пор.

Шайлер осторожно заметила:

— Поэтому ты и убежал из дому.

Он кивнул:

— Сбежал.

— Куда же ты отправился?

Трейс пожал широкими плечами:

— Куда глаза глядят. Шатался повсюду. Я уже добрался до Техаса, когда местные власти поймали меня и отправили в детский приют.

— И?..

— Затем меня вернули к отцу, в Питсбург. Только за полгода скитаний я превратился в порох. Стал слишком сильным, чтобы отец мог продолжать свои уроки. И он оставил меня в покое.

— Ты вернулся в школу?

Трейс отрицательно покачал головой:

— Я отправился работать на сталелитейный завод.

— Сколько тебе тогда было?

— Четырнадцать.

Тут Шайлер осенило:

— Это был сталелитейный завод Грантов?

— Да, — сухо ответил он.

Она почему-то знала. Не могла объяснить, почему или как к ней пришло это знание; она просто это почувствовала.

— И когда ты вырос, ты возненавидел имя Грантов?

— Да.

— И ты захотел отомстить?

Он кивнул.

Ее глаза округлились.

— И что, уже успел?

— Успел что?

— Поквитаться?

Трейс подошел к ней и протянул руку. Шайлер доверчиво вложила свою ладонь в его и встала с кресла.

— Месть — это не единственное мое намерение, которое потерпело крах, Шайлер.

— Да?

— Я помню, как впервые приехал в Грантвуд восемь лет назад. — В его голосе звучало смирение. — Признаюсь, мысль о возмездии тогда еще не оставила меня, но потом я познакомился с Корой. — Трейс улыбнулся. — Милая, славная, слегка ненормальная и на удивление благородная Кора. И знаешь что?

— Что? — спросила она, глядя ему в лицо.

— Она мне понравилась.

— Держу пари, ты ей тоже.

Трейс кивнул:

— Мы сразу поняли это. Еще до исхода дня Кора попросила меня быть ее поверенным, и я принял это предложение.

— Наверное, иногда так бывает.

— Да. Думаю, да. — Трейс долгим взглядом посмотрел на нее. — Мне было достаточно всего один раз взглянуть на тебя, и я сразу все понял.

У Шайлер перехватило дыхание.

— Что ты понял?

— Что мы созданы друг для друга.

Позже Шайлер размышляла о том, что иногда момент, мысль, простое, казалось бы, незначительное действие могут навсегда изменить чью-то жизнь. Когда Трейс наклонился к ней, он, возможно, просто хотел убрать выбившийся локон ей за ухо или прошептать что-нибудь об этой ночи, возможно, он вовсе и не собирался ее целовать, — но тем не менее поцеловал, а она не отстранилась.

Напротив, она приподняла свое лицо ему навстречу и ждала.

Он не сводил с нее глаз. Его дыхание было свежим и сладким, и в то же время оно было мужским, с привкусом крепкого кофе, который они недавно пили; от него заколыхались завитки волос у ее щек.

Он обхватил ее лицо руками и прижал Шайлер спиной к стене.

— Трейс. — Голос плохо повиновался ей.

— Шайлер. — Его голос тоже был каким-то другим. Охрипшим. Гортанным. Резким. Он прошептал: — Возможно, это не лучшая идея.

Она покачала головой.

— Возможно. А может, и нет. — Она уперлась руками ему в грудь, но этот жест был вялым и нерешительным. — Тогда почему мы…

Трейс сократил расстояние между ними.

— Потому что так должно было быть. Я знал это с того самого дня, когда мы целовались в чулане Коры. — Удар сердца, еще два удара. — И ты знала.

— Да. — Вокруг них сгустились тени. — Я чувствую, что-то должно измениться.

— Так и будет.

— Перемены могут быть и тревожными, — заметила она.

— Перемены неизбежны.

Шайлер пыталась собраться с мыслями.

— Наверное, ты прав.

Трейс посмотрел на нее:

— Я уверен, что прав.

Находясь так близко от него, она не могла избежать его взгляда.

Я не на многих мужчин смотрела снизу вверх.

Уголки его рта, его красивого рта, изогнулись:

— В буквальном или в переносном смысле?

Шайлер сглотнула.

— В обоих.

Проворные пальцы сомкнулись на ее запястье. Трейс поднес ее руку к своим губам. Затем он провел ими взад-вперед по чувствительной коже у основания ее большого пальца, Шайлер задержала дыхание. Глаза Трейса потемнели.

Ее сердце готово было выскочить из груди.

Последний дюйм, разделявший их, исчез.