Дьявол не любит ждать - Себастьян Фолкс

— Вода? — спросил Бонд.

Шагрен плеснул воды в миску.

— Как собака, — сказал он. — Как англичане с рабами.

Бонд встал на колени и вылакал теплую воду.

Во дворе караван-сарая стояло десять — двенадцать стреноженных верблюдов. Солдаты приставили специальные лесенки к их бокам, взобрались и запустили руки в тщательно обработанные и прикрытые разрезы на горбах. Окровавленными руками они доставали оттуда завернутые в полиэтилен пакеты вроде тех, которые Бонд видел в Ноушехре. Он предположил, что верблюдов приучили пересекать пустыню с подобным грузом и с обильным водопоем в конце каждого перехода.

— Иди, — сказал Шагрен, подталкивая Бонда в сторону армейского вездехода, который ждал их с уже работающим мотором.

Ехать по пустыне пришлось часов шесть; впрочем, ехать — это не то слово, которое точно передает способ передвижения по сильнопересеченной, усыпанной камнями местности; затем машина поползла в горы, где впервые стали попадаться признаки человеческого обитания. Бонд вспомнил, как он изучал карты: по южному краю пустыни Деште-Лут шла дорога от Бама на Захедан и далее на приграничный Заболь. Но там, где есть дорога, могут быть и армейские патрули, и полицейские облавы, так что для целей Горнера путь через необитаемую пустыню подходил гораздо лучше.

Наконец вездеход перебрался через горы, и пейзаж изменился: здесь было гораздо больше зелени. Дальнейший путь пролегал по каменистым осыпям в направлении Заболя. Еще миль через десять грузовик остановился, и солдаты пересели в десяток открытых джипов, которые их уже поджидали. С учетом водителей джипов, а также самого Бонда и Шагрена отряд составлял теперь двадцать два человека. Джипы покидали общую стоянку с трехминутным интервалом и ехали дальше по одному: видимо, они надеялись, что так им будет легче проскочить незамеченными, предположил Бонд. Армейский грузовик легко вместил бы в кузов и весь личный состав, и несколько сотен пакетов с опиумом в придачу, но такой транспорт слишком бросался бы в глаза на улицах Заболя.

Через несколько минут Бонд оказался в городишке, который, как он воображал, сидя в своем номере отеля в Тегеране, находился на краю света. Городок был пыльный, без единого деревца, и представлял собой лабиринт узких переулков и проходов между стенами и заборами, сложенными из необожженного кирпича. Улочки были до того тесные и извилистые, что могли с непривычки вызвать приступ клаустрофобии. Дома без окон, составлявшие стены этих каменных ущелий, до того нагревались на солнце, что жара становилась уже совершенно невыносимой. Хотя порой на улицах городишка, как и в Тегеране, попадались персы, одетые на западный манер, но куда больше здесь было смуглокожих представителей различных полудиких племен в традиционных афганских головных уборах и с черными неухоженными бородами. По размеру Заболь оказался примерно таким, как Бонд себе и представлял, но он никак не мог избавиться от ощущения, что попал не только на край света, но и в другую эпоху: в этом старинном приграничном городе не действовали законы государства, а царили полная анархия и беззаконие, структурируемые лишь одним универсальным правом — правом сильного диктовать свою волю слабому.

Бонду приказали выйти из джипа, который развернулся и уехал. Пленника повели через базар, причем дуло пистолета Шагрена все время упиралось ему в спину. Рынок был очень странным. Вместо традиционного для этих мест шелка на прилавках лежали контрабандные сигареты и подделки под западные товары: пластинки, духи, разные пластмассовые изделия — всё китайского производства. В продовольственной части рынка были сложены горы систанских сахарных дынь и винограда рубинового цвета, большие коробки бамских фиников и каких-то ярко-оранжевых специй; но над всем этим великолепием, перебивая любые ароматы, отчетливо ощущался сладковатый удушливый запах опиума — продукта обработки мака Papaver somniferum.

— Тальяк, — не то прошипел, не то просвистел в самое ухо Бонду какой-то старик, жестом предлагая войти в лавку, за висевшую в дверном проеме занавеску. Седая борода старика пожелтела от многолетнего курения того самого тальяка, или опиума, который он надеялся продать.

Шагрен толкнул старика в грудь, и тот упал навзничь, перелетев через порог за свою занавеску. Бонда удивило, что на улицах Заболя почти не видно полицейских. Из этого он сделал вывод, что основная контрабандная торговля наркотиками ведется вдали от базара, а полиция смотрит сквозь пальцы на мелкие сделки, заключавшиеся здесь, прямо в центре города; впрочем, не приходилось сомневаться, что терпимость полицейских не была бескорыстной.

Отряд Шагрена прошел через городок и оказался в квартале, напоминающем промышленно-складскую зону. Здесь Бонд увидел уже знакомые десять джипов, которые стояли перед одноэтажным складским зданием из кирпича-сырца. В здании, если судить по придорожной вывеске и рисункам на стене, должны были торговать дынями. Ржавые ворота со скрипом отворились, и джипы медленно въехали в крытый двор склада.

В полумраке под навесом отряд встретили с десяток афганцев в национальных костюмах, с нагрудными патронташами крест-накрест; они наставили на людей Шагрена автоматические винтовки советского производства и с мрачным выражением на лицах наблюдали, как те грузят товар в грузовые отсеки джипов. Упаковано все было в большие деревянные ящики наподобие тех, в которых обычно перевозят чай. Всего ящиков было двадцать — по два на каждый джип. В них находилось колоссальное, как полагал Бонд, количество опиума-сырца, но даже эти груды сырья не смогли бы заставить крутиться жернова фабрики Горнера в полную силу. «Одному богу известно, — подумал Бонд, — сколько этой дряни он получает самолетами из Лаоса».

Шагрен вышел на середину склада и положил на пустой импровизированный стол, сооруженный из ящиков и поддона, плотный объемистый конверт. Он простоял неподвижно все время, пока один из афганцев, открыв конверт, бумажку за бумажкой пересчитывал пачки американских долларов, которые там находились.

Наконец афганец молча кивнул, Шагрен повернулся и сделал знак своим людям. Десять моторов завелись практически одновременно, и машины конвоя с минутным интервалом стали отъезжать. Бонд и Шагрен сели в последний джип. Водитель — самый молодой и явно нервничавший больше всех — погнал машину по улочкам на окраину города. Через десять минут они уже выехали за городскую черту и присоединились к остальным девяти джипам, остановившимся за песчаным холмом.

Чтобы вновь добраться до вездехода, силуэт которого смутно просматривался в виде едва заметного пятнышка на горизонте, им пришлось проехать через глубокую седловину, с обеих сторон зажатую холмами.

Шагрен вынул из кармана брюк перочинный нож и разрезал веревки на запястьях Бонда.

— Перевал Геенны Огненной, — сказал он.

В этот момент что-то похожее на едва заметную улыбку промелькнуло на мертвенно-неподвижном лице. Бонд подумал о вьетнамских детях, изучавших Библию в воскресных школах.

— Ты вести первый джип, — сказал Шагрен. — Иди.

Солдаты засмеялись.

Бонд перелез на водительское место. Совершать хиджру, то есть отступать из тактических соображений, было некуда, да и некогда. Двигаться нужно было быстро и только вперед. Он ударом ладони вогнал рычаг в положение первой передачи и отпустил педаль сцепления. Из-под всех четырех колес вырвались фонтаны пыли, а затем зубастые «песчаные» шины вгрызлись в грунт. Джип рванулся вперед с такой прытью, что Бонда едва не сбросило с сиденья. Повоевав с непривычно неподвижным рулем, он наконец «поймал» завилявшую машину и, надавив правой ногой на педаль газа, стал переключать передачи. Позади него по грузовому отсеку от борта к борту скакали два ящика с товаром; оставалось только надеяться, что при их весе они вряд ли вылетят за борт, когда машина подпрыгнет на очередной кочке. Едва Бонд загнал джип в ущелье между скалистыми холмами, как на одном из них, слева, сверкнула вспышка. Первый винтовочный выстрел стал сигналом к началу обстрела. Бонд посмотрел вверх и по сторонам и наметанным взглядом определил места, откуда вели огонь бородатые афганцы. Он услышал, как одна из пуль ударилась о капот джипа, и стал энергично крутить руль, чтобы виляющая из стороны в сторону машина стала более трудной мишенью для стрелков. Затем послышался тяжелый хлопок сработавшего ручного гранатомета, и на тропе перед машиной раздался взрыв; осколки, обломки камней и песок разлетелись в разные стороны, разбив ветровое стекло джипа и засыпав глаза Бонда пылью. Ему пришлось вытереть глаза рукавом и хорошенько проморгаться, чтобы полностью восстановить зрение. Длинный осколок ветрового стекла впился ему в щеку и так и остался торчать в ней, вонзившись острием в десну.