Последний вечер в Монреале - Эмили Сент-Джон Мандел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она издала звук, который мог бы сойти за смех. Она нашла помаду; когда Илай взглянул на девушку, она медленно красила губы, которые приобретали оттенок где-то между черным и кроваво-красным.
– Дружище, – сказала она приветливо. – Она что-нибудь тебе объяснила?
– Неохота говорить на эту тему.
Она посмотрела на него, затем повернулась к зеркалу.
– Два приятеля, – сказала она, – два друга, два товарища по несчастью на дрейфующей льдине говорят на нежелательном языке о происшествии шести-семилетней давности в другой стране. – Она покрывала волосы гелем, чтобы они стали жестче и ершистее. – Что в этом плохого?
Он вздохнул.
– Почему бы не сказать мне? Она же тебя предала.
– Нет…
– Она ушла.
Он посмотрел на столешницу.
– Когда ты ее найдешь, – сказала она, – когда ты ее наконец найдешь, ты думаешь, она вернется к тебе домой после всего этого?
– Нет, – ответил он. – Не думаю. Просто я хочу убедиться, что с ней все в порядке.
Наступила долгая пауза, пока она брызгала что-то на волосы, чтобы они торчали во все стороны, затем стала красить глаза серебряными тенями.
– Микаэла, – сказал он наконец, – ради тебя я готов на многое, но не могу сказать то, что ты хочешь знать.
– Знаешь, когда я сегодня красила волосы, то подумала, что у тебя много общего с моим отцом. Лилия бросила вас обоих.
– Тебя тоже.
Она посидела неподвижно, глядя на свое отражение, затем медленно поднялась и подошла к вешалке. На проволочных плечиках висел новый с виду полиэтиленовый мешок; она вскрыла его и вытащила пару черных, отделанных перьями крыльев, пушистых, но небольших, вроде тех, что носят дети на Хеллоуин. Она накинула эластичные петли на костлявые плечи и провела несколько минут, выравнивая их перед зеркалом.
– Жак мне купил. Теперь я буду, как ангелочек с нашей вывески.
Он смотрел на нее. Она улыбалась, глядя на себя, и медленно поворачивалась перед зеркалом, любуясь своими крыльями со всех ракурсов. Она казалась ему красавицей. Он представил, как Микаэла в детстве наряжается к Хеллоуину, надевает пару ангельских крылышек, до того, как ее бросили родители, и закрыл глаза.
– Если я скажу тебе… – начал было он. – Допустим, я расскажу тебе, ты обещаешь… – и тут же пожалел, что сболтнул даже такую малость, но – слишком поздно; она уже обошла стол и присела на колени перед его стулом, на глазах уже проступили слезы, она уже схватила его за руки, и Лилия уже мчалась навстречу аварии на заднем сиденье отцовской машины из своей далекой прошлой жизни.
38
В баре на окраине Эллингтона, штат Нью-Мексико, в нескольких милях от Стиллспелла, Кристофер сидел наедине с виски, планируя возвращение из США. Вечерело. На следующий день после своего шестнадцатилетия Лилия уезжала все дальше. Он догадывался, что она где-то на севере, и его догадливость пугала его. Он не видел, как вошла Клара. Она села на барный табурет рядом с ним и заказала колу, не глядя на него.
– Начнем с того, – сказала она, – что я ничего не знаю.
– Хорошо. – Он силился говорить ровным голосом, растягивая свой акцент, делая его более южным, более американским.
– Но, допустим, я знаю кого-то. Допустим, я знаю кого-то, кто знает еще кого-то.
Он кивнул.
– Предположим, я знала кого-то, кто долгое время, может годами, укрывал беглеца… – Клара театрально оглянулась по сторонам и понизила голос: – Что, если она долгое время укрывала в своем доме беглеца? Преступника. Ее привлекут?
– Нет, если она не знала о его преступлениях.
– А если знала?
– Ну, тогда другой разговор.
– Что, если она видела этого человека… по телевизору, с маленькой девочкой, еще до встречи с ним, что, если она точно знала, кто он такой, когда впервые встретила его собственной персоной, но не донесла и не проболталась?
– Ради бога, Клара, перестаньте говорить о себе в третьем лице. Я не прошу вас его выдавать.
– А мне показалось, просите, – возразила она и побледнела, осознав, что сказала.
– Послушайте, я обратился к вам по делу, но не за тем, чтобы его схватить. Я вовсе не хочу, чтобы вы сообщали в полицию. Понимаете?
– Я и не собиралась, – ответила она невнятно.
– Нет, вы не собираетесь этого делать, но вы можете испугаться, и мало ли какие мысли могут прийти вам на ум. Вы можете повздорить с ним, можете проснуться однажды и решить, что вам надоело гадать, почему он так поступил. Я заметил, что вы беременны. И вы можете забеспокоиться, потому что собираетесь родить от него ребенка и не уверены, что он и этого ребенка не похитит. Вы можете совершить нечто необдуманное и прискорбное, проболтаетесь кому-нибудь, прежде чем поймете, что натворили, так вот, я прошу вас от этого воздержаться.
– Почему вы об этом просите?
– Никогда не бывает только черного и белого. Вы знаете, что это было похищение, но что, если он спас своего ребенка?
– Я не совсем…
– Нет, – прервал он, – вы понимаете. Минуточку терпения. Знаете, опеку над ребенком получает не тот родитель, который лучше, а тот, у кого адвокат круче.
Она молчала.
– Даже если отвлечься от адвокатов, – сказал Кристофер, – опеку почти всегда получает мать. Так повелось. Представьте, его бывшая жена не разрешала ему видеться с дочерью; представьте, что она совершенно безосновательно получила судебный запрет на контакты, и человека по закону лишили права приближаться к ребенку. И после всего этого, представьте, ребенок оказался в опасности и один раз серьезно пострадал. Представляете, его предупредили об этом, и единственное, о чем он мог думать, было похитить ее оттуда посреди ночи. Как только он это сделал, пути назад не было. Как только он ее увез, остановить это стало невозможно. Он и сейчас ее увозит, потому что по-прежнему заботится о ней.
Клара молча смотрела на свой стакан.
– Послушайте, – сказал он, – я расследую это дело много лет. Несколько месяцев назад я наконец-то допросил ее брата, и он…
– Почему так долго? – спросила она невнятно.
– Длинная история. Контракт истек. Клара, послушайте, я знаю, что с ней стряслось. Я знаю, откуда шрамы у нее на руках. Все равно это похищение, все равно незаконно, но, представьте, он спас ей жизнь. Разве это не смягчающее обстоятельство, снимающее с него вину абсолютно за все? – Он замолчал, теребя шляпу на стойке бара. – Отец увез ее, считая это своей обязанностью. И если вам небезразлична их судьба, ни в коем случае не ходите в полицию.
