Моя гениальная подруга - Элена Ферранте

Стефано решительно крутанул руль — меня аж прижало к окну, — и мы развернулись в сторону мастерской.

— Ты куда? — забеспокоилась Лила.

— Ботинки покупать.

Стефано остановился напротив мастерской, вышел, открыл мне дверцу, подал руку и помог выйти. За Лилой он ухаживать не стал: она выбралась из машины сама и чуть от нас отстала. Мы со Стефано подошли к витрине. Из-за окна на нас сердито, но с любопытством смотрели Рино и Фернандо.

Лила догнала нас, Стефано открыл дверь и пропустил меня вперед. Перед Лилой он дверь держать не стал и зашел в мастерскую. Вежливо поздоровался с отцом и сыном и попросил показать ботинки. Рино принес их. Стефано внимательно оглядел оба и похвалил:

— Легкие, но прочные. И фасон удачный. Что скажешь, Лену́?

— Очень красивые, — ответила я, окончательно сбитая с толку.

Он повернулся к Фернандо:

— Ваша дочь сказала, что вы все трое долго работали над ними и что планируете шить и другую обувь, женскую.

— Так и есть, — сказал Рино, с изумлением глядя на сестру.

— Ну да, — растерянно подтвердил Фернандо. — Но не сейчас.

— А нельзя ли взглянуть на какие-нибудь эскизы? У вас ведь есть эскизы?

Рино изменился в лице: испугался, что сестра откажется, но на всякий случай сказал:

— Покажи рисунки.

Лила продолжала его удивлять: без всяких возражений пошла в подсобку, принесла рисунки и протянула брату, который вручил их Стефано. Там были все ее модели, придуманные почти два года назад.

Стефано показал мне рисунок женских туфель на высоком каблуке.

— Ты бы такие купила?

— Конечно.

Он снова стал рассматривать рисунки. Затем сел на табуретку и снял правый ботинок.

— Какой это размер?

— Сорок третий, но подойдут и на сорок четвертый, — соврал Рино.

Лила, продолжая изумлять нас, взяла обувной рожок, опустилась перед Стефано на колени и помогла ему обуть ногу в новый ботинок. Затем сняла с него второй и повторила операцию.

Стефано, до того изображавший решительного делового человека, заметно волновался. Он подождал, пока Лила поднимется, и еще несколько секунд сидел, переводя дыхание. Потом встал и прошелся.

— Тесноваты, — сказал он.

Рино разочарованно нахмурился.

— Можем чуть растянуть на специальной машине, — неуверенно вмешался Фернандо.

Стефано посмотрел на меня и спросил:

— Как они на мне?

— Хорошо, — сказала я.

— Тогда я их беру.

Фернандо хранил невозмутимость, зато Рино сиял:

— Только смотри, Стэ́, это эксклюзивная модель «Черулло». Они недешевые.

Стефано по-дружески улыбнулся и сказал:

— Как ты думаешь, если бы это не была эксклюзивная модель «Черулло», стал бы я их брать? Когда будут готовы?

Рино, не скрывая радости, смотрел на отца.

— Подержим в машине дня три, — решил Фернандо. Он мог бы назвать срок и в десять, и в двадцать дней, и в месяц, лишь бы потянуть время и свыкнуться с новостью.

— Отлично. Определитесь пока с ценой, чтобы меня тоже устроила, а через три дня я за ними зайду.

Он у нас на глазах сложил рисунки и убрал их в карман. Затем пожал руку Фернандо и Рино и направился к двери.

— А рисунки? — холодно спросила Лила.

— Я верну их тебе через три дня, хорошо? — дружелюбно сказал Стефано и, не дожидаясь ответа, открыл дверь. Пропустил меня вперед и вышел следом.

Я уже сидела рядом с ним в машине, когда из мастерской выбежала Лила. Она была в бешенстве:

— Ты что, думаешь, мой отец идиот? И брат идиот?

— Что ты имеешь в виду?

— Если ты вздумал перед нами паясничать, то не на тех напал.

— Ты меня обижаешь. Я не Марчелло Солара.

— А кто ты?

— Я коммерсант. Такой обуви, какую ты нарисовала, еще никто никогда не делал. Я не только про ботинки, я про все твои модели.

— И что теперь?

— А теперь дай мне подумать. Увидимся через три дня.

Лила смотрела на него не отрываясь, будто пыталась разгадать, что у него на уме, и не отходила от машины. Наконец она — у меня ни за что не хватило бы смелости сказать что-то в этом роде — произнесла:

— Ну смотри. Марчелло уже пытался меня купить. Но я не продаюсь.

Стефано уставился на нее долгим взглядом.

— Я не потрачу ни одной лиры, если не уверен, что она принесет мне сто.

Он завел машину, и мы уехали. У меня исчезли последние сомнения: прогулка на машине была нужна им, чтобы заключить своего рода сделку, ставшую итогом многих встреч и переговоров. Я тихо сказала по-итальянски:

— Стефано, пожалуйста, высади меня на углу. Если мать увидит меня с тобой в автомобиле, мне влетит.

За сентябрь жизнь Лилы решительно изменилась. Счастливой она не стала, но стала другой. Что до меня, то я вернулась с Искьи, влюбленная в Нино и оскверненная губами и руками его отца, в полной уверенности, что буду плакать день и ночь из-за того, что счастье у меня в душе мешается с ужасом. Но я ошибалась: приключения лета моментально потускнели, а воспоминания о наших встречах с Нино и даже отвращение к усам его отца отодвинулись куда-то в глубь сознания. Все затмили события, связанные с Лилой.

В следующие три дня после прогулки на машине с откидным верхом она под благовидным предлогом ходила в лавку Стефано и каждый раз брала с собой меня. Я соглашалась ее сопровождать, но с замиранием сердца: боялась столкнуться с Марчелло. В то же время я гордилась ролью конфидентки, сообщницы и советчицы; кроме того, мне льстило внимание Стефано. Мы оставались девчонками, хоть и казались себе коварными интриганками, свободными от предрассудков. Мы с нашей обычной страстью обсуждали Марчелло, Стефано и обувную затею и верили, что сумеем все уладить. «Так я ему и скажу!» — восклицала Лила, а я добавляла свои коррективы: «Нет, лучше скажи вот так». Потом они со Стефано уединились для беседы в правом углу прилавка; я пока болтала с Альфонсо, недовольная Пинучча обслуживала клиентов, а Мария сидела за кассой, неодобрительно поглядывая на старшего сына, который в последнее время мало интересовался работой и давал соседкам повод для пересудов.

Разумеется, мы импровизировали. Я старалась понять, что задумала Лила, и вести себя в соответствии с ее целями. Поначалу складывалось впечатление, что она просто хочет помочь отцу и брату немного заработать на продаже Стефано единственной пары ботинок «Черулло», но вскоре я начала догадываться, что с помощью молодого колбасника она прежде всего пытается избавиться от Марчелло Солары. Один раз я, набравшись смелости, спросила ее:

— Кто из них двоих нравится тебе больше?

Она пожала плечами:

— Марчелло мне никогда и не нравился. Отвратительный тип.

— А ты согласилась бы стать невестой Стефано ради того, чтобы выгнать из дома Марчелло?

Она секунду подумала и кивнула.

Итак, она поставила перед собой цель любым способом покончить с вторжением в ее жизнь Марчелло, и я была на ее стороне. Возникали и другие проблемы, но мы пока от них отмахивались, посвящая все силы решению главной. По крайней мере, мы в это верили. На самом деле реальные шаги предпринимал один Стефано.

Он был верен своему слову: через три дня пришел в мастерскую и купил ботинки, хотя они были ему малы. Фернандо и Рино после долгих колебаний назначили цену в двадцать пять тысяч лир, договорившись, что сбавят ее до десяти. Но Стефано не стал торговаться и выложил еще двадцать тысяч за рисунки Лилы — они, сказал он, так ему нравятся, что он закажет для них рамки.

— Рамки? — переспросил Рино.

— Да.

— Как для картин?

— Да.

— А ты сказал моей сестре, что покупаешь ее рисунки?

— Да.

Стефано на этом не остановился. Несколько дней спустя он снова заглянул в мастерскую и объявил отцу и сыну, что арендовал соседнее с ними помещение: «Если надумаете расширяться, оно в вашем распоряжении».

В доме Черулло долго обсуждали, что означает слово «расширяться», пока Лила, понимая, что до них не доходит, не объяснила:

— Он предлагает вам превратить мастерскую в предприятие по пошиву обуви «Черулло».

— А деньги? — осторожно спросил Рино.

— Он даст.

— Он сам тебе это сказал? — встрепенулся Фернандо, не веря собственным ушам. Нунция придвинулась ближе к мужу.

— Он сказал это вам двоим, — ответила Лила, кивая на отца и брата.

— А он знает, что обувь ручной работы дорого стоит?

— Вы ему это продемонстрировали.

— А если она не будет продаваться?

— Значит, вы напрасно трудились, а он потеряет деньги.

— И все?

— Все.

Несколько дней они пребывали в крайнем возбуждении. Внимание к Марчелло заметно ослабло: он приходил в половине девятого, а ужин еще даже не начинали готовить. Перед телевизором сидели только Мелина с Адой, а члены семейства Черулло шушукались в другой комнате.