Туманы сами не рассеиваются - Карл Вурцбергер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но дети?
— Ты тут ничего не поделаешь. Они попались вместе со всеми! Отмщение, камрад! — Сунув Фреду в руки бинокль, солдат стал спускаться с холма.
«Отмщение?.. Да это безумство, — думая Фред. — За такое они будут еще больше мстить нам, и так пойдет дальше, пока на земле камня на камне не останется».
В селе догорали последние домики. Над холмом стояло густое облако дыма. В лесу стало тихо.
В три часа солдат снова посадили на машины и повезли, но не назад, как надеялись многие, а дальше в северном направлении, в район густых лесов, которые простирались до берегов Днепра.
На каждую машину село по нескольку эсэсовцев.
Барлах примостился возле фельдфебеля, присев на грубо оструганную скамью. Напротив сидел шарфюрер, который время от времени с любопытством посматривал то на Резуса, то на Фреда.
Все устали и молчали. И хотя дорога становилась все хуже, некоторые солдаты умудрились даже уснуть.
Фред чувствовал, как его тело наливалось свинцом, однако уснуть все же не мог. Чтобы не видеть больше несимпатичной физиономии шарфюрера, он оперся на руки, закрыв лицо ладонями.
Когда они миновали цепь невысоких холмов, где в воздухе уже не пахло больше ни дымом, ни паленым, Фред начал постепенно успокаиваться и вновь задумался о своем положении,
Через полчаса после того как он сменил часового, стоявшего на холме, его пришел проверить фельдфебель. Он встал рядом с Фредом и, закурив сигарету, молчал.
Фред растерянно посмотрел на начавшего уже толстеть фельдфебеля и сказал:
— Господин фельдфебель, я прошу вас извинить меня. Когда началась стрельба, я подумал, что…
— Что вы тогда подумали, Барлах, мне и без вашего объяснения ясно, — перебил его Резус. — Да и то, о чем вы думаете сейчас…
— Господин фельдфебель…
— Ради бога, никаких речей! Я и без того знаю, что вы хотите сказать. Но не забывайте, Барлах, что кругом нас враги. Все!
— А дети? И их тоже?
В уголках глаз у Резуса показалась чуть заметная усмешка.
— Мы друг друга поняли, Барлах. В наше время все приказы нужно выполнять, даже если эти приказы касаются ненависти или любви. Германский солдат, Барлах, обязан любить свой народ и фюрера и ненавидеть врагов. И ничего другого, Бардах!
— Господин фельдфебель…
— Момент, я еще не закончил говорить, — снова перебил его фельдфебель и тихо добавил: — Готов биться об заклад, что вы еще полностью не поняли всего того, что здесь происходит. Иногда мне кажется, что у вас перед глазами доска, которая мешает вам видеть, Бардах! Отбросьте вы эту доску, я вам откровенно советую, пока не поздно. И еще одно: в определенной ситуации, Бардах, нет никакого различия в том, сам ли человек говорит или же он безо всяких возражений слушает других. Я надеюсь, что вы, по крайней мере, начинаете понимать, сколько стоит человеческая жизнь в наше время. Я не хочу, чтобы у меня были неприятности, в том числе и из-за вас.
Фельдфебель повернулся кругом и пошел с холма вниз, к месту, где отдыхали солдаты.
«Он, конечно, прав, — думал Фред. — В наше время человеческая жизнь действительно ничего не стоит. Она намного дешевле ящика с патронами, дешевле тарелки супа или куска тряпки. И тот, кто хочет спасти собственную шкуру, тот должен стрелять и убивать, если не хочет сам быть убитым. Нет никакого смысла думать о других, их жизнях, когда твоей собственной со всех сторон грозят опасности. Я думаю о людях, чьи дома в селе сгорели в пламени пожара, так их уже нет в живых, а мертвому никакая крыша не нужна».
В этот момент к подножию холма подъехала машина, и солдатам было приказано садиться в нее. Разморенные сном, солдаты тяжело поднимались с земли.
Фред заметил, что позади их машин, а их было только две, ехала машина с эсэсовцами.
— Что случилось? А где же остальные? — спросил Резус.
Шарфюрер усмехнулся и заметил, что в предстоящей операции они поменяются ролями с теми, кто уехал уже вперед. В остальном все будет проходить точно так же.
Они находились в неглубокой долине, по центру которой текла маленькая речушка или ручей.
Один из солдат подошел к воде, чтобы вымыть руки, но сразу же с руганью отскочил от нее:
— Тьфу, черт возьми! Там валяется дохлая лошадь!
Солдаты захихикали.
— За мной! — приказал Резус.
Они пролезли сквозь густые заросли и увидели невдалеке деревушку, в которой было не больше двух-трех десятков домов. Крайние домики стояли на опушке высокого леса, которому, казалось, нет ни конца ни края.
Командир взвода отдал приказ прочесать все село, задержать всех жителей, а при оказании хоть малейшего сопротивления открывать огонь без всякого предупреждения.
Со стороны леса и с флангов деревню оцепили другие подразделения. Отделению фельдфебеля Резуса было приказано осмотреть дома по левую сторону улицы.
— Остальное доделаем мы сами, — добавил штурмфюрер, стоявший рядом с командиром взвода.
Спустя несколько минут появились связные, которые доложили, что село полностью оцеплено и можно начинать операцию.
Машины на такой скорости подъехали к селу, что солдатам пришлось крепко держаться за борта, чтобы не упасть.
«Сейчас я увижу лица людей, которых через час уже не будет в живых, — с горечью подумал Фред. — Словно скот на бойню, их погонят на верную смерть. И сколько может вынести человек?! А может, в деревне и нет никого? Как было бы хорошо, если бы на нашей стороне улицы никого не было… хотя бы это…»
Резус отдал последние распоряжения: двоих солдат он выделил для охранения тех, которые пойдут по домам. Барлаха он оставил при себе в качестве связного. Улучив удобный момент, фельдфебель шепнул ему:
— Если будет трудно, думай об Лизинге. Все время думай о нем!
Фред удивился, что в тот момент ему показалось: со дня гибели Вернера прошло несколько лет.
В деревне царила тишина. Лишь в одном или двух дворах затявкали собаки.
Солдаты ворвались в крайние дома. Большинство их оказались пустыми, так как с приближением фронта люди, как правило, старались эвакуироваться в тыловые районы страны. Оставались на своих местах немногие. В большинстве это были старики и старухи, которые не хотели уходить из родных мест. Только в шестом или седьмом доме на чердаке нашли дряхлую старуху. Она вся тряслась от страха и постоянно крестилась.
Солдаты, обшарившие дома на противоположной стороне улицы, вытащили из подвалов нескольких стариков. Им было приказано заложить руки за голову, и в таком виде эсэсовцы прогнали их через всю деревню.
Когда солдаты из отделения Резуса дошли до центра деревни, на окраине эсэсовцы подожгли крайний дом. Дым, гонимый ветром, дошел до Резуса. Он закашлялся и начал ругаться:
— Проклятье! Неужели они не могли подождать, пока мы не прочешем все село?!
Огонь тем временем разрастался. Клубы дыма стали более густыми и ядовитыми.
Когда солдаты подходили к крайним домам, из одного дома с противоположной стороны вытащили длиннобородого старика, который упирался руками и ногами. Кто-то из солдат ради смеха ткнул его прикладом карабина. Старик бросился бежать, однако не пробежал и нескольких шагов, как за его спиной раздались выстрелы. Старик упал на дорогу и больше уже не поднялся.
В этот же миг на опушке леса забило несколько автоматов.
— В укрытие! — закричал Резус. — Бегом в ближайший дом!
Сам фельдфебель укрылся за большой поленницей дров, а Барлах, бежавший за ним, залег в канаве.
Воздух становился все хуже: горело уже полсела. Ничего нельзя было разглядеть даже вблизи. Арестованные жители остановились посредине улицы.
Откуда-то со стороны раздавались отдельные автоматные очереди, но никто не знал, кто и откуда стрелял.
Вскочив на ноги, Фред бросился к ближайшему сараю. Перескочил через порог и, остановившись, огляделся. В сарае было полутемно. Дым с улицы проникал сквозь щели и больно щипал глаза.
«Долго я здесь не просижу, — подумал Фред. — Тут чувствуешь себя, как мышь в мышеловке».
Неожиданно где-то рядом раздались автоматные очереди, затем одиночные выстрелы. Несколько пуль попало в бревна, из которых был срублен сарай, и отщепило от них куски дерева величиной с ладонь.
Фред бросился на пол и подполз к двери, но в этот момент кто-то приглушенно, словно накрыв голову подушкой, закашлял у него за спиной.
Фред испуганно вскочил и, прыжком подскочив к балке, спрятался за нее. Он снял карабин с предохранителя и, присмотревшись к полумраку, сделал два шага вперед и отодвинул ногой в сторону доску в перегородке. В образовавшейся дыре он увидел двух детей: маленькую девочку и мальчика-подростка. Девочка лежала на куче какого-то тряпья, уткнувшись лицом в тряпки, чтобы не так сильно был слышен ее кашель. Пареньку на вид можно было дать лет пятнадцать. У него были светлые волосы, цвета ржаной соломы, и испуганные глаза, которыми он уставился на Фреда.
