Слово арата - Салчак Тока

— Здесь будете ждать посадку, — сказал провожающий, рассадив нас на скамьях. — Когда объявят, за вами придут. А я поехал. Счастливого пути!

Мы остались в гудящей толпе. Мимо нас бежали люди с таким видом, словно каждый или кого-нибудь искал, или за кем-нибудь гнался. Попривыкнув к сутолоке, Шилаа расхрабрился. Он поднялся со скамейки, шагнул в проход и стал приветливо здороваться с каждым проходившим мимо:

— Эки, эки, амыр-ла!

Почти никто не отвечал на его приветствие. Некоторые ошалело оглядывали его с ног до головы. Кое-кто бросал сердито:

— Такой здоровый детина, а побирается!

Были и такие, что молча совали ему в руку монеты.

Творилось что-то несуразное.

Шилаа растерялся, сел. В руке у него позвякивало несколько мелких монет.

— Почему они сердятся? — недоумевал он. — Я же здоровался с ними. Одни ругаются, другие копейку бросают…

— Беда с тобой, друг. Ну как же ты успеешь поздороваться с таким множеством людей? И не до тебя им. Каждый торопится, а тут ты на дороге бормочешь что-то непонятное. Вот люди и принимают тебя за бродягу или попрошайку. Видишь, — ухмыльнулся Монге, — сколько добрых сердец пожалело тебя, денег дали.

Мы расхохотались:

Шилаа рассердился:

— Что вы надо мной смеетесь? Я же по-доброму.

— Разве ты, дорогой, шуток не понимаешь? — успокоил его Монге.

Тут кстати подоспел железнодорожник.

— Ну, товарищи, поезд ваш прибыл. Пойдемте занимать места.

Подхватили мы немудреные свои пожитки, а шагу ступить не можем: разве пробьешься в этакой толчее?!

— Посторонитесь, граждане! — крикнул железнодорожник и, раздвигая толпу, подался вперед.

Народ расступился, образовав коридор.

— Смотри, смотри: иностранцы!

— Не по-нашему одетые…

— Какие еще иностранцы — арестованные!

«Хорошо, что Шилаа не понимает, — подумал я. — Совсем обиделся бы. То за нищего приняли, теперь арестантами всех назвали…»

Кое-как протиснулись к выходу.

И опять — удивление! На железных полосках стояли прицепленные один к другому длинные зеленые домики с колесами и маленькими окошками. Как бабки на кону. По лесенкам люди лезли в эти домики, толкаясь, шумя, пихая впереди себя вещи.

Железнодорожник прикрикнул, и нам снова дали дорогу. Мы забрались внутрь одного домика. В маленьких комнатках по обе стороны были одна над другой по три койки — до самой крыши. Мы втиснулись на свое место. Наш провожатый снял форменную фуражку, вытер пот, присел на краешек нижней скамейки.

— В этом вагоне, ребята, поедете до самой Москвы. Если что надо будет — проводника спросите. — Он поманил старичка в черном пальто и с очками на носу, показал ему на нас, отвел его в сторону, зашептался с ним. Тот сказал:

— Ладно. Доедут… Погляжу, чтоб никто не мешался, не лез.

Шилаа, захвативший место у окошка, оторвался от стекла:

— Как этот дом называется? Маган, что ли?

Я вдруг, строя из себя знатока, принялся объяснять:

— Не маган, а ва-гон. Понял? Ва-гон. Слушай меня. Все слушайте. Впереди этих домов есть еще один, самый большой. Паровоз называется. Плюет, харкает. Так тяжело дышит, словно конь после скачки. Сильная машина! Все вагоны тащит. У него спереди большое колесо, а к хвосту все меньше и меньше… Сверху — труба. Изнутри дым идет, шипит… Чудное дело, ребята. Сами увидите.

Монге, загадочно улыбаясь, поглядывал на меня. И мне почему-то расхотелось говорить.

Поезд между тем тронулся и, набирая скорость, пошел, пошел… За окнами убегал назад город, мелькали столбы и деревья.

День и ночь, день и ночь, и все — Россия. Какая же это большая страна!

Ребята говорили между собой:

— По Туве проедешь пять-шесть уртелей — все степь да степь. Пару юрт увидишь. А тут чего не насмотришься.

— Да-а. Сколько у нас в Хем-Белдире домов — пятьдесят, не больше? В Сарыг-Сепе десятка три наберется. В Туране, Бай-Хааке еще меньше. Все вместе собрать — одного русского города не получится. А мы уже сколько городов проехали!..

Шестеро суток мчался наш поезд, но мы не замечали времени. Ехали бы еще и еще. И вдруг:

«Через три часа — Москва!»

Вот когда дорога показалась необыкновенно длинной! За окном вагона вскоре стало совсем темно, и в вечерней мгле зажглись звезды электрических огней столицы России. Сердце громко стучало. Чувство нетерпения стало еще сильнее.

Поезд замедлил ход. Протяжный гудок паровоза. Остановка.

Москва!

Давно уже собраны вещи, опустел вагон, а мы все стояли, не зная что делать.

Наконец появился высокий человек в белой рубашке и с черной повязкой на шее.

— Здравствуйте, товарищи!

— Эки! Эки! Амыр-ла! — загалдели обрадованно мы.

— Ну, кто из вас учиться приехал?

— Мы!

На привокзальной площади спокойно расселись по ожидающим нас легковым автомобилям — этим нас теперь не удивишь! Но это только кажется, что мы уверены в себе. Куда ни бросишь взгляд — все огромно и непривычно. В скопище снующего народа, позванивая неслись по большой площади домики — вагоны из сплошного стекла. Это еще что такое? Пароход знаем, к чычану будто к коню привыкли, в поезде почти неделю жили… Сколько же всего на свете!

Подудукивая, машина быстро пробиралась сквозь поток людей. Я представил ущелье Урбун-Кашпала. Там, если голову задерешь, хоть небо видно. А тут несемся по узкой — саженей в десять, не больше — улице, меж высоких домов, над которыми все черным-черно. Неужели до самого неба дома? Почти во всех окнах огни, но различить что-нибудь невозможно — улица крутится огненной лентой перед глазами. Я в страхе зажмурился: а ну, как машина стукнется об эти дома-утесы?.. Не-ет, на плоту Савелия, когда нас несло мимо скал Кашпала, было не так боязно…

— Заждались мы вас! — певуче встретила нас розоволицая старушка в белом халате. — Как доехали? Хорошо? Ну, после обо всем поговорим. Переночуете, а утром разберемся, что к чему.

Показав каждому его койку, старушка пожелала спокойной ночи и ушла.

— Давайте спать! — Монге улегся на кровать и, уже засыпая, пробормотал: — Пораньше уснем — раньше встанем, больше увидим.

Посмотрел я на койку: очень уж чистая. А у меня волосы, словно кочка растоптанная, и сам за дорогу такой чумазый стал. Посидел, подождал, пока все уснули, и лег на пол.

Проснулся я раньше всех и сразу кинулся к окну. Очень уж хотелось увидеть, какая она, эта Москва! Торопясь я рванул на себя створку. От звона и грохота разбитого стекла все вскочили с постелей.

— Что ты за непутевый человек!

— Ты в своем уме?

— Наведешь на нас беду!

На шум прибежала старушка, которая встречала нас, Наталья Михайловна.

— Доброе утро! Ну что у вас тут стряслось? — приветливо спросила она.

Я молчал, стараясь заслонить окно.

— Ночевали благополучно, — сказал Шилаа.

— Хорошо, значит, ночевали? Ну и ладно. А кто из вас на полу спал?

Я признался:

— Посмотрел на койку — такая она чистая. Подумал, может, какое начальство тут жить будет… Вот и лег на пол.

Наталья Михайловна только руками всплеснула.

— Какое такое начальство? Для вас все приготовили, чтобы с дороги лучше отдохнули.

Неожиданно она увидела осколки.

— Во-он что тут случилось-то! Стекло разбилось.

Решившись, я сказал:

— Тоже я виноват… И на полу ночевал, и окно поломал. Простите…

Выглядел я, должно быть, таким несчастным, что Наталья Михайловна улыбнулась:

— Ничего страшного. Нечаянное дело.

Собрала битое стекло (я даже помочь не успел), вынесла и вернулась с листком бумаги и карандашом.

— Раз все равно пробудились, давайте-ка запишу я, как вас звать-величать. Получите сейчас у коменданта талоны в столовую, а после — в баню. Но сперва разберемся, кто из вас который, и все само собой пойдет… С тебя, что ли, начнем?

— Тока, — выдавил я.

— Монге… Шагдыр… Шилаа… Капшык… Седип-оол… Барылга… Достак-оол… Чамыян… Анай-оол, — повторяла она, не вдруг выговаривая непривычные имена, и записывала.

После завтрака Наталья Михайловна повела нас куда-то широкой улицей.

Поднялись по лестнице. Ступеньки сверху донизу цветными дорожками застелены. Идешь — шагов не слышно, мягко так… В коридоре стояли широкие кожаные скамейки. Наталья Михайловна показала на них:

— Посидите пока, а я доложу.

Не успели мы присесть, как она уже вернулась.

— Пожалуйте. Приглашают вас. Ступайте, ступайте!.. Скоро увидимся, не прощаюсь.

В просторной комнате, куда мы вошли по обе стороны длинного стола было расставлено много стульев. В дальнем углу за столом поменьше сидел тарга в черной гимнастерке. Еще молодой, но уже начавший лысеть, с маленькими усиками, он живо вскочил и чуть ли не бегом направился нам навстречу, подтыкая гимнастерку под узкий ремешок.