Наваждение - Джонатан Келлерман

Швейцар выполнил свою основную обязанность, и Корвуц вышел из дома, направляясь на юг и все еще держа собаку на руках. Несмотря на маленький рост, ногами он перебирал быстро.

Я догнал его, и шпиц, восторженно залаяв, лизнул мне руку.

Корвуц заметил:

— Все считают вас хорошим парнем. — Этот маленький мужчина обладал густым баритоном, а его акцент в относительной тишине чувствовался куда сильнее.

— Дети и собаки, — кивнул я. — Иногда они хорошо разбираются в людях.

— Чушь полнейшая! — заявил Корвуц. — У меня был ротвейлер, так он всех обожал, даже явных подонков.

— Может быть, эта собачка умнее?

— Гиги, — сказал Корвуц, — ее так зовут. — Он пристегнул розовый поводок к ошейнику собаки и поставил ее на землю.

— Как в фильме?

— Моя жена любит этот фильм.

Гиги помчалась вперед.

Мы прошли целый квартал. Корвуц подождал, пока его любимица обследовала фонарный столб.

— Спасибо, что встретились со мной, — поблагодарил я.

Он не ответил.

— И простите, что испортил вам ужин.

— Если не вы, было бы что-нибудь еще. Моя дочь… Ей там очень нравится, но она еще не готова для таких мест.

— Ее слишком часто заставляют вести себя тихо?

— Иногда она, как они говорят, перевозбуждается.

— Знаете, я ведь не лукавил. Она милый ребенок со всех точек зрения.

Корвуц внимательно посмотрел на меня:

— Вы действительно психиатр?

— Хотите взглянуть на мою лицензию?

Он засмеялся.

— Елена — мой единственный ребенок. Я поздно женился.

Собачонка потянула поводок.

— Ладно, ладно, — сказал хозяин и позволил ей вести себя.

Десятью шагами дальше он поинтересовался:

— Этот тип, Брайт, действительно кого-то убил?

— Может быть, даже несколько человек.

— Безумие.

— Вы никогда не подозревали, что он разделался с Сафранами?

Он предупреждающе поднял ладонь:

— О них я не говорю. С ними только дерьмо связано.

— Меня всего лишь беспокоит, не могли Брайт…

— Брайта я видел дважды. Ясно? Только и помню, что он большой и жополиз. «Мистер Кей то, мистер Кей сё…» Тогда в моих домах было четыреста пятьдесят жильцов, точнее, четыреста семьдесят пять. Мне это надо — покупаться на мистера Кея?

— Зачем же он лизал вам задницу?

— Хотел быть моим лучшим другом. Как будто я не знал, когда меня пытаются обвести вокруг пальца. — Корвуц замедлил шаг и, подождав, пока собака не обнюхает очередной столб, поправил очки. Гиги передумала, и мы снова двинулись в путь. — Ей всегда надо много времени, чтобы сделать свои дела. Давай, собака. У меня дома работа ждет.

Я повторил вопрос. В ответ Корвуц прищурился:

— У Брайта были идеи мне на пользу. «Заведите правление жильцов, мистер Кей, все пойдет глаже». Я думал, что все это чушь.

— Но согласились.

— Если кто-то хочет помочь, зачем отказываться? Я так подумал: Брайт будет просить что-нибудь мне нужное, я скажу «нет». Но не понадобилось.

— Он никогда ни о чем не просил?

— Так получается.

— Даже снизить арендную плату?

— Да ну, — сказал Корвуц, — я это раньше сделал.

— Вы сделали ему большую скидку?

— Разве запомнишь… может, пару тысяч в целом.

— По доброте душевной? — не поверил я.

Корвуц повернулся ко мне:

— Я уже сказал, я видел его дважды. Он хотел помочь, зачем отказываться? В итоге ничего полезного не вышло. Дурацкое правление жильцов.

— Не помогло в перестройке в кондоминиумы?

Он усмехнулся и зашагал быстрее.

— Это здание довело меня до ручки. Брал деньги с других проектов для его финансирования. Надо было быть идиотом, чтобы связаться с этим куском дерьма! Затем деньги кончились, ставки выросли, а банки не давали кредит, если при этом не ухватят вас за… Все уходит на бумажную волокиту — с ума сойти, сколько нужно времени, чтобы что-то сделать в этом городе. Вам ни черта до этого дела нет. Хотите знать про Дейла Жополиза? Я уже все рассказал, и точка!

— Как вышло, что он снял у вас квартиру?

— По рекомендации.

— От кого?

— Какая разница?

Мы шли, пока Гиги не остановилась, завороженная ароматом помойного бака, на углу Шестьдесят девятой улицы.

— Вперед, хватит, — сказал Корвуц.

— Так кто порекомендовал вам Брайта?

— Опять?

— Что тут скрывать?

— Да не нужны мне были новые жильцы! Вы перестраиваете, вам нужно пустое здание. Но Брайт обещал не шуметь, тогда я сказал: «Какого черта, ладно». В этом моя проблема — мягкое сердце.

Гиги отошла от помойки, и мы прошагали еще полквартала, прежде чем я спросил:

— Кто за него поручился?

— Чего вы к этому привязались?

— Соня Глюсевич?

Корвуц облизнул губы.

— Вы знали Соню?

— Я знаю, что она ваша кузина и была членом правления вместе с Дейлом.

— Кузина, — повторил он, как будто в первый раз услышал новое слово. — Второй муж ее матери — племянник одной из моих сводных сестер.

— Она знала Дейла и рекомендовала его вам?

Он неохотно кивнул.

— У нее с ним был роман?

— Соня была замужем.

— Тот же вопрос, — настаивал я.

— Я не суюсь в дела других людей.

— Полагаю, это означает «да»?

— Послушайте, — сказал Корвуц, — Соня пришла ко мне и сказала, что ее приятелю нужно жилье. Я ответил: самое большее — на полгода.

— Это могло прекрасно устраивать Брайта.

— Что вы хотите этим сказать?

— Он любит перемещаться, — объяснил я.

— И правильно делает.

— После того как он покинул ваше здание, о нем нет никаких сведений. Не знаете, где он сейчас может быть?

— А я должен знать?

— Где Соня с ним познакомилась?

— Вот это я знаю, — кивнул Корвуц. — Участвовала в шоу.

— Каком шоу?

— Соня хотеть стать актрисой. Тогда она ужасно говорила по-английски, да и сейчас ненамного лучше. Через год как я приехать из Беларусь, я говорить идеально. Через два года я выучить испанский, на котором говорить пуэрториканцы, через пять лет спокойно говорить с китайцами. Хаста луего инг чанг чанг.

— У Сони нет способностей к языкам?

— У Сони? — Он хихикнул. — Как это говорится, не семи пядей во лбу?

— Но она считала, что может играть?

— Хотеть стать большой звездой.

— В театре или кино?

— Даже сейчас, — объявил Корвиц, — она ходит на занятия в Новую школу. Малюет картины, делает горшки, пепельницы, подсвечники.

— Художественные наклонности?

— Живет на алименты от бывшего мужа, есть время заниматься.

— Богатенький бывший муж.

— Пластический хирург. Он ей сиськи делать, понравится, что получилось, женился, чтобы постоянно иметь перед глазами.

— Как его зовут?

— Разве упомнишь?

— Он женился на вашей кузине, а вы не помните его имени?

— Еврейчик, — сказал он. — Они жениться в Ангуила, никого не звали. Через пять лет она переезжать в большой дом в Лоуренсе, затем развод.

— И до сих пор получает алименты?

— Она живет хорошо.

— Где находится кабинет этого врача?

— Где-то в Пяти городах.

— Каком именно?

— Может, Лоуренс, может, Седархерст.

— И вы не помните имени?

— Еврейское имя, что-то на «виц» — вроде Марковиц или Лейбовиц… нет-нет, Лефтковиц, Боб Лефтковиц. И грает в теннис. — Корвуц изобразил широкий замах.

— Значит, Соня встречалась с Дейлом, когда была замужем за доктором Лефтковицем?

Молчание.

— Вы же сказали, что это так.

— Я только сказал, что она говорила: Брайту нужна квартира.

— Она жила с мужем, но держала квартиру на Тридцать пятой улице?

Корвуц посмотрел в сторону. Жилы на его шее напоминали тросы моста в миниатюре.

— Я дать ей квартиру, ну и что?

Гиги устремилась к новому помойному баку.

— Ну вот опять, — вздохнул Корвиц.

— В каком шоу участвовала Соня, когда познакомилась с Дейлом Брайтом?

— Разве упомнишь?

— Вы это шоу видели?

— Она все говорить: «Приходи, бесплатно». В конце концов пришлось пойти. Какое-то уродское место.

— На окраине?

— Ист-Виллидж. Никакого театра: комната над мексиканским рестораном. Они там поставить пианино, стулья, черную занавеску повесить. Все одеть черное — черные халаты, черные капюшоны, все время бегать вокруг и что-то говорить нараспев. В конце кого-то вырвать. Затем вы хлопать.

— Как называлось это шоу?

— Может, «Черные халаты» или «Блевотина»? — Он хихикнул, довольный собственным остроумием.

Я вытащил список, который составил в библиотеке, начал читать ему названия.

— Да, — сказал он, — это так и называться — «Праздник темного носа». Что, черт возьми, это означать — «темный нос»? Я спросил Соню. Она сказать, что это вход в чей-то мозг, вроде туннеля. — Корвуц дернул ноздрей. — Здесь прячется правда. — Засмеялся. — Апчхи, и все? Никакой больше правды?