Возвращение графа - Эдит Лэйтон

Он кивнул:

– И не только.

Джулиана закрыла глаза и умолкла. Когда эта новость дойдет до особняка, ей либо перестанут доверять, либо сочтут проституткой.

– Я работаю на всех, но храню верность только некоторым. Один из них – Кристиан. Ваш визит – это ваш и его секрет. Если не хотите подниматься наверх, я скажу ему, что вы здесь. Подождите, мне еще надо его разбудить, причем тихо. Он вечером слишком много выпил. Это полностью моя вина, я считал, что ему нужно отдохнуть после ярмарки. Ждите здесь. И ни звука.

Джулиана мерила шагами задний двор, как ей казалось, полчаса, потом, чтобы скоротать время, начала про себя напевать старую песенку о несчастной любви. Наконец открылась кухонная дверь.

– Черт! – воскликнул Кристиан. – Это мне не снится? – Он подошел к ней, взял за руки; капюшон упал с ее головы, и он уткнулся лицом в волосы. – Господи, Джули. Зачем ты здесь? Как ты догадалась, что нужна мне? Я так рад!

Волосы у него были влажные, лицо холодное, от него пахло мылом и кофе.

– Вечером я напился как извозчик и, когда Энтони меня разбудил, спал как убитый. Но я не пьяница, – торопливо сказал он, заглядывая ей в лицо. – Мне нужно очень много выпить, чтобы отключиться. А вчера это было необходимо. Вот идиот. Теперь расплачиваюсь. Вроде воскрешения из мертвых – голова трещит, а уж живот... Зачем ты здесь?

– Я отправляюсь в Лондон, – выпалила она. – Баронет настаивает. Софи говорит, будет дознание. Дело о графстве. Сэр Морис сказал, что в ближайшее время на тебя наденут кандалы. Я должна была тебя предупредить.

– О, и это все? Спасибо. Что-то я знал, до остального додумался. Тебе понравится Лондон. Я тоже скоро там буду.

Он провел рукой по волосам.

– Ты поедешь в Лондон? – У нее упало сердце. Какая же она дура. Он собирался уехать и ни слова ей не сказал.

– Да, я хотел тебе сказать, когда дело будет решено. Надо ехать. Предстоит последнее дознание насчет титула.

– Но сэр Морис сказал, что не пройдет и месяца, как ты будешь в кандалах.

– О, не смотри так. – Он прижал к себе ее руки. – В мои планы не входит попасть в тюрьму. Пусть сэр Морис думает что хочет. Я вернусь графом Эгремонтом. М-м, ты такая теплая, а перед рассветом так холодно. Не можем же мы стоять здесь у всех на виду. – Он поднял глаза к небу: – Звезды здесь не так расположены, но я все равно пойму. Не могу пригласить тебя к себе в номер, Энтони будет шокирован. – Он ухмыльнулся. – Ты права, какое-то время мы не сможем видеться. Не хочешь прогуляться?

– В темноте?

– Отойдем немного, я устал шептаться.

Он взял ее за руку, и они пошли в глубь сада к скамейке.

– Здесь нас никто не увидит. – Они сели. Он обнял ее за плечи и глубоко вздохнул. – О чем ты хотела поговорить? Давай, Сокровище. В этой красивой головке десятки вопросов, когда я прикладываю к ней ухо, то слышу, как они ворочаются. Спрашивай о чем хочешь.

– Кто ты?

Он тихо засмеялся:

– Я тебе уже говорил. Хочешь верь, хочешь нет. Что бы я ни сказал, ничего не изменится.

– Ты говорил, кем был, а не кем стал, – осторожно заметила она. – Ты ни слова не говорил о... – Она осеклась и, помолчав, продолжила: – Ты никогда не говорил о Ньюгейте, о Халксе, о тюрьме, здешней или на той стороне земли.

– Не говорил, – согласился он. – Не хотелось. Это не для ушей юной леди. Почему для тебя это так важно?

– Потому что о моем детстве любой мог узнать.

– Правда, правда. Но любой старый каторжанин мог бы рассказать о тюрьме, любимая. Что это доказывает? Только то, что где-то на долгом пути я потерял душу и стараюсь ее найти. Но если хочешь... Ньюгейт – это ад. Богатые везде хорошо устраиваются, у них там отдельные камеры, хорошая еда, чистая вода, даже посетители. Денег у нас было мало, но все ушло на дом и адвокатов. Нас бросили в клетку, пригодную для четверых, но там было двадцать человек. Мерзкие и хорошие, умирающие и отчаянные, взрослые и мальчики, и все терзали друг друга. Мой отец был сильным человеком, но не мог жить с людьми, не знавшими морали. Если бы не два мальчика, с которыми я познакомился в первый же день, мы бы не пережили ночь, тем более неделю. Мальчики, имевшие тюремный опыт, объединились с отцом, и мы заботились друг о друге. Против ожиданий мы выжили. Промучились год, а потом нас отправили в Халкс. В Халксе, – мягко продолжал он, – нам захотелось вернуться в Ньюгейт. Когда-то это были военные корабли. Они стояли на якоре, никому не видимые и не известные. Почти все они отвозили людей прямо в могилу. Сначала отправляли на нижнюю палубу. Ни света, ни воздуха. Тех, кто выживал, переводили на палубу повыше. Если останешься жив после всех болезней и драк и тебе повезет, днем будут отправлять работать на дороге или в грязи на реке, а на ночь опять запирать. В конце концов, могут отвезти в Ботани-Бей. И если ты выживешь в пути, то достигнешь земли и будешь работать на солнечном свете. Будешь умным и удачливым – доживешь до конца срока заключения. Немногие это выдерживают. Мы выдержали.

Джулиана не нашлась, что ответить. Он сказал все и ничего, а просить большего она не могла.

– Так что, как видишь, для меня очень важно стать полноправным графом Эгремонтом. Мало что можно изменить в законах этой страны или в том, как Англия обращается с заключенными, ни за год, ни за всю жизнь, но у человека, имеющего деньги и влияние, больше возможностей, и некоторые этим пользуются. Я один из них. Я должен. Поэтому я здесь. Титул дает силу. Эгремонт дает богатство, от которого у баронета текут слюни. Меня не прельщают ни табакерки из перегородчатой эмали, ни Ван Дейк, ни да Винчи. – Он спародировал сухой тон баронета. – Ни любой другой предмет художественной ценности из Эгремонта. Меня прельщает власть имени и титула и то, как они могут работать на перемены. Хотя, конечно, приятно обладать всем этим золотом и серебром. Кстати, я столько часов провел с тобой в разговорах о прошлом не для того, чтобы убедить тебя, кто я такой, хотя и это входило в мои планы. И уж конечно, не потому, что все узнал от других. А потому, что наслаждался воспоминаниями. Ты права, мы достаточно наговорились о прошлом. А теперь о чем будем говорить? Как только замолчим, я поцелую тебя.

– Это было бы ошибкой, – выдохнула она.

– Я думал, ты знаешь, что я прославился своими ошибками, – сказал он и обнял ее.

Поцелуй был долгий, наполненный жаром, тоской и отчаянием. Когда Кристиан оторвался от ее губ, она заплакала.

– Ах, Джули, мой брильянт, – сказал он, гладя ее мокрые щеки, – это ты обо мне? Не плачь, я вытерплю. А теперь тебе пора домой. Вполне возможно, что тебя вызовут давать показания за или против меня. Нам не поможет, если тебя застанут бредущей на рассвете домой после тайного свидания, всю в слезах и в росе. Мы непременно увидимся. Обещаю тебе.