Последняя любовь Скарлетт - Джулия Хилпатрик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И лицо – будто бы посмертная гипсовая маска, будто бы восковое изображение из музея фигур мадам Тюссо…
Он смотрит не на нее, а куда-то вглубь, в сторону, вправо, влево…
Она не может понять, что выражает теперь его взгляд, пытается, но не может…
И опять эти жестокие слова:
– Да, теперь я не люблю тебя, Скарлетт… Извини, если это причиняет тебе боль… Да, я понимаю, понимаю, как тебе теперь тяжело, но с моей стороны было бы бесчестным скрывать это от тебя.
– Ретт!..
Он склонил голову на бок.
– Что, Скарлетт…
– Ретт!.. Но ведь мы с тобой столько прожили вместе… У нас с тобой семья, дети…
Голос Ретта по-прежнему звучал отрешенно, как будто бы он был не живым человеком, а какой-то механической игрушкой:
– Да, Скарлетт… Я знаю, что ты теперь хочешь мне сказать: семья, дети… Да, я люблю наших детей… Да ты и сама это прекрасно знаешь… Хотя бы ту же Кэт… Но с тобой… Извини, но я долго пытался найти в себе хоть какой-то остаток чувства, хоть что-нибудь, похожее на элементарную человеческую привязанность, я долго пытался найти в себе это, разбудить эти давно угасшие чувства… Но у меня это никак не получилось… Скарлетт, ты ведь достаточно взрослый человек, ты и сама прекрасно должна понимать, что я не могу насиловать себя… Любовь, Скарлетт – очень тонкая субстанция… Я и теперь никак не могу понять, за что полюбил тебя тогда, после нашей встречи в Двенадцати Дубах, я и теперь не могу понять, почему это чувство не угасало во мне все это время… Никто на целом свете никогда не скажет, за что один человек любит другого, за что так быстро привязывается к другому… Никто, наверное только – Господь Бог… Да, я не могу объяснить, почему тогда полюбил тебя, Скарлетт… Также, как и того, почему же оно так внезапно угасло теперь… Хотя… Она быстро спросила:
– Что – хотя?..
– Хотя, Скарлетт, – продолжал он, – ты и сама в немалой степени приложила к этому руку. – Ты, Скарлетт, своими мелочными придирками, своим эгоизмом…
Скарлетт покачала головой.
– Да… Когда решила избавить наш дом от этого гадкого грызуна?..
Ретт неожиданно улыбнулся.
– Почему гадкого?.. Он очень милый, этот зверек… Очень даже милый…
Скарлетт прищурилась, будто бы от яркого света – несмотря на то, что в комнате царил вечерний полумрак. Они не включали свет – им было все равно, светло вокруг них или темно…
Ретт продолжал – теперь интонации его стали неожиданно теплыми:
– А этот горностай – очень даже милый зверек…
Скарлетт нахмурилась.
– Милый?..
Он едва заметно кивнул.
– Конечно…
– Но ведь после появления в доме этого горностая все пошло прахом!.. – неожиданно громко воскликнула она. – Ничего себе – «милый»… Знаешь, я почему-то вспомнила свою детскую считалочку…
Ретт посмотрел на свою жену несколько удивленно и спросил:
– Считалочку?..
– Ну да… Ты, наверное, ее знаешь…
Овечки – маленькая раса,Но очень любят волчье мясо.Волк – волчья сила, волчья стать.Овечки – Божья благодать.
Овечки блеют, волки – млеют,И мысль об ужине лелеют.Мясцом поужинав, овцаВсегда благодарит Творца…
Ретт передернул плечами с деланным недоумением и спросил:
– А к чему ты это?..
– А все к тому же… Ведь все наши неприятности начались только после того, как ты принес в дом этого грызуна… такой милый и безобидный, как овечка… Только питается человечиной.
Ретт, пружинисто поднявшись, включил электрическое освещение. Скарлетт на мгновение зажмурилась – так сильно резанул ее зрение этот желтый яркий свет…
– Знаешь что, Скарлетт, – произнес он, усаживаясь на прежнее место, – твоя главная ошибка в том, что ты никогда не умела мыслить абстрактно… Ты ведь по своей натуре практик и циник… А практический склад ума не располагает к обобщениям…
Скарлетт напряженно посмотрела на него.
– То есть…
Ретт продолжал:
– Понимаешь, этот горностай, которого ты так возненавидела – это ведь не причина…
– Что же тогда?..
Улыбнувшись, Ретт произнес:
– Следствие… Да, я думал, что ты и без меня сможешь понять такие очевидные вещи… Я бы даже сказал, Скарлетт – слишком очевидные… Да, я не старый маразматик, каким, может быть, кажусь тебе иногда… Эти привычки к изысканному комфорту, эта страсть к благородным старинным вещам, страсть коллекционера…
Она осторожно перебила Ретта:
– И горностай?..
– Да, и этот горностай… Да, Скарлетт, я ведь неоднократно говорил тебе об этом – я старый человек… Слишком старый… А люди в моем возрасте очень часто выдумывают себе какую-нибудь игрушку… Когда чувствуют, что нити, которые связывали их с жизнью раньше, или перетерлись, или уже давно оборвались… Так вот я придумал сперва для себя всех этих старых итальянских мастеров, все эти коллекционные часы, все эти милые вещицы безвозвратно ушедшей эпохи… А потом, неожиданно для самого себя – и этого горностая. Да, Скарлетт, я не так глуп, каким, наверное, иногда кажусь тебе. Я ведь все прекрасно понимаю… все эти мои игрушки, Скарлетт, не прихоть, а нормальная отдушина человека, который, идя всю жизнь в каком-то одном направлении, под конец понял, что избрал неправильный путь… То, что я сошелся с тобой тогда, после твоей измены – моя роковая ошибка. О, как я тогда мучался, как переживал, как страдал!.. За ту памятную ночь я, наверное, выкурил десять сигарет. Как теперь помню – часы бьют три часа ночи. Я зажигаю настольную лампу, потому что никак не могу заснуть… Тянусь за очередной сигаретой… За окном – темно и холодно, этот самый недобрый предрассветный час, когда все вокруг кажется каким-то обманчивым и неверным. Над городом висит какая-то сырая, ватная тишина… А я, не в силах уйти от своих воспоминаний, представляю, что ты теперь, в этот самый момент, когда я так страдаю, крепко спишь в своей кровати, представляю твои рассыпавшиеся по подушке волосы, представляю твое гибкое и все еще стройное тело и чуть пульсирующую голубую жилку у левого виска… Я помню тот день, будто бы он произошел вчера…
Когда Ретт закончил, Скарлетт спросила:
– А теперь?..
– Что – теперь?.. – удивился Ретт. – Тогда я был совершенно другим человеком…
– Теперь ты уже не скучаешь по мне, ты не представляешь меня… как тогда?..
Ретт поморщился – до того неприятным показался ему этот вопрос.
– Теперь… Скарлетт, я же сказал тебе честно: я не люблю тебя.
Скарлетт после этих слов выпрямилась и негромко спросила:
– Тогда почему же ты жил со мной все это время?.. Почему не ушел?..
То, что она услышала, заставило ее на какой-то момент обезуметь от горя и невыносимого, пронзительно-острого отчаяния:
