Город моей любви - Саманта Янг

Мой ум кипел от перегрузки.

Малкольм ждал меня у дома, рядом с такси, и я чуть не встала намертво в дверях: настолько странное выражение появилось на его лице при виде моего наряда. Завершив осмотр, мой спутник скупо улыбнулся и быстро поцеловал меня в губы.

— Что такое? — хмуро спросила я, почуяв, что что-то не так, и не радуясь этому.

Мой желудок и без того уже бурлил от предстоящей встречи с Кэмом, и мне совершенно не хотелось волноваться еще и по поводу Малкольма.

Малкольм помог мне сесть в такси и, когда машина тронулась, неторопливо оглядел мои ноги, прежде чем вернуться к лицу.

— Ты сегодня выглядишь очень юной.

Я осмотрела свой наряд и поджала губы. Сегодня я выглядела на свой возраст. Я выглядела собой.

— Тебе не нравится, — тихо сказала я.

Он хмыкнул:

— Дорогая, ты выглядишь адски сексуально, но как юная дикарка рядом со старым брюзгой.

Что-то в его голосе заставило меня посмотреть ему в глаза, и я поймала в них проблески беспокойства. Малкольм казался встревоженным. Лицо Кэма, склоненное надо мной, вспыхнуло у меня перед внутренним взором, и чувство вины накатило сокрушительной волной.

— Ты не старый брюзга. Ты мой сексуальный брюзга.

Его плечи чуть расслабились.

— Ну, раз ты так думаешь…

— Я больше не буду это надевать.

— Хорошо, — мурлыкнул он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в щеку. — Я предпочитаю тебя в платьях, которые мы покупали. В них ты выглядишь старше, глубже, утонченнее.

Раньше такое замечание ничем не зацепило бы меня, но сегодня он попал по больному. Я изобразила улыбку и позволила Малкольму сжать мою руку, чудовищно жалея, что я не осталась дома с хорошей книжкой.

Когда мы приехали к дому Бекки, мой желудок уже бушевал по полной, и я вдохнула сквозь зубы, чтобы сдержать тошноту. Малкольм резко развернулся ко мне, хмуря брови:

— С тобой все в порядке?

— Знаешь, я что-то неважно себя чувствую, — соврала я. — Наверное, какой-нибудь вирус подцепила.

— Хочешь уехать?

«ДА, ДА, ДА!»

— Нет. — Я кивком указала на бутылку вина в его руке: — Давай, по крайней мере, поднимемся и выпьем.

К нашему приезду вечеринка уже была в полном разгаре. Огромная квартира имела не слишком уютный вид «давно-пора-покрасить-отмыть-и-прибраться», которым отличались многие старые студенческие жилища в Эдинбурге. Бекке, похоже, не было дела до беспорядка, потертых ковров, облезлой мебели и желтеющих стен, как и гостям. Ее картины занимали почти все пространство, и это ее приятелей, видимо, тоже не парило.

Признаюсь, мне все эти полосы, пятна и цветовое буйство немного резали глаза, так что приходилось довольно часто моргать. Они напоминали бессмысленные картинки, в которые надо долго и пристально всматриваться, чтобы проявилось настоящее изображение.

— Мэл, Джо! — воскликнула Бекка, как только мы вошли в большую открытую гостиную.

Она пронеслась мимо своих друзей и повисла на шее Малкольма. Потом, отодвинувшись, захлопала в ладоши, как маленькая девочка:

— Ты принес хорошего вина.

— Ага, — ухмыльнулся Малкольм, вручая ей бутылку.

Я осторожно разглядывала Бекку, анализируя, как не делала никогда прежде. Вот она стоит передо мной, мило и приветливо улыбаясь, в ее умных глазах пляшут искорки. Что в ней такого, чтобы человек вроде Кэма ею увлекся? Внезапно все положительные качества Бекки сделались для меня неприятно выпуклыми, а зависть и ревность, которую они пробудили, вызвали убийственное отвращение к самой себе.

Взгляд Бекки скользнул по моему наряду, и она широко улыбнулась:

— Джо, ты выглядишь потрясающе!

— Спасибо, — тихо ответила я, чувствуя себя преступной, как сам грех, за то, что чуть не… ну… за то, что мы с Кэмом чуть не натворили.

— Кэм! — Она развернулась и помахала в толпу: — Иди поздоровайся.

Я ощутила, как бешено забилась жилка на шее, когда Кэм подошел к нам. Вероятно, мне не удалось полностью скрыть свою реакцию, потому что Малкольм обвил рукой мою талию, прижимая меня к себе. Он наклонился и шепнул мне в ухо:

— Что с тобой такое? Ты вся напряжена.

Ой, блин! Вот черт! Я выдала себя. Вдохнув поглубже, я повернулась к нему, решив, что лучше разыграть беспокойство, не расстроился ли он.

— Мне не надо было так одеваться.

Малкольм скорчил рожу и ласково коснулся моей щеки:

— Не волнуйся. Я бы ни за что не сказал ничего такого, если бы думал, что тебе это будет неприятно. Ты выглядишь прекрасно. Ты всегда прекрасна.

Глядя в его добрые глаза, я почувствовала себя еще хуже и решила порадовать его, пусть даже ценой собственного самоуважения:

— Не люблю тебя огорчать.

Глаза Малкольма потеплели — на самом деле лучше сказать, загорелись, — и он крепче прижал меня к себе:

— Ты и не огорчила. Но я с удовольствием тебя раздену, попозже.

Больше чем когда-либо я ощущала, что задыхаюсь от собственной лжи. Я создала этот образ, полагая, что Малкольм хочет, чтобы я была такой, — и я стала такой, какой он хотел.

Иными словами, я перестала быть собой. И хотя от этой мысли на меня навалилась невыносимая тоска, я фальшиво хихикнула, и Малкольм ухмыльнулся в ответ.

— Эй, алло, — фыркнула Бекка, и мы оба вздернули головы, глядя на них с Кэмом. — Нужна комната?

Глаза Кэма буравили меня с едва скрываемой яростью, его лицо закаменело от неловкости и досады. Я ощутила этот взгляд, как удар в живот, и обнаружила, что хочу отодвинуться от Малкольма и пасть на колени, моля прощения у Кэма.

Или бежать со всех ног от обоих.

Иными словами, в голове у меня был полный раскардаш.

К моему облегчению, Бекка отвлекла Кэма, позвав его встречать других гостей. Я осталась с Малкольмом и своими попытками заверить его, что со мной все в порядке — и с нами все в порядке. Я смеялась его шуткам, нежно прижималась к нему и сосредоточилась на нем полностью, даже когда мы попали в группу гостей, болтающих с Кэмом и Беккой.

И, ощущая на себе жаркий взгляд Кэма, я посвящала все свое внимание Малкольму.

Час спустя я уже совершенно вымоталась от этих усилий и, извинившись, направилась в уборную в коридоре возле парадного входа. Я вошла и только стала закрывать за собой дверь, как вдруг ее с силой распахнули. Я в изумлении отшатнулась, а внутрь быстро шагнул Кэм. Он захлопнул и запер дверь, затем повернулся ко мне.

Я пожалела, что не надела каблуки. В сапогах на плоской подошве я была всего десять футов пять дюймов, а Кэм на пару дюймов выше. Не такая уж большая разница, но он весь состоял из сплошных мускулов, а ведомый клокочущей яростью, возвышался надо мной чуть ли не на целый фут.