Среди красных вождей том 1 - (Исецкий) Соломон

Поздно ночью моя приятельница еле-еле добралась домой в самом жалком состоянии, с вывороченной от наклонений и подниманий тяжелой лопаты поясницей, с распухшими и окровавленными ногами и ладонями рук и, что было самое ужасное в то время, с совершенно истерзанными ботинками, ибо мускулы, кости и нервы были свои некупленные, а обувь… Но зато она принесла фунт плохо испеченного, с соломой и песком хлеба…

Описываю все это со слов моей приятельницы.

Другой случай я наблюдал лично. Было лето. Я возвращался в "Метрополь". Я был утомлен, а пото­му, прежде чем подняться к себе в пятый этаж, note 226присел передохнуть на одну из скамеек, стоявших в сквер против "Метрополя". Я обратил внимание на группу женщин, которые топтались и суетились неподалеку от меня с лопатами, мотыгами и граблями, подчи­щая дорожки, клумбы с цветами и пересаживая растения. Это была нетрудная и, в сущности даже приятная работа. Но тут же находился надсмотрщик - красноармеец с винтовкой и штыком, — здоровый и распоря­дительный парень. Он все время покрикивал на работавших… И вдруг он с ружьем наперевес бегом бросился к присевшей женщине. Это была молодая девушка в легком, заштопанном, но чистеньком белом платье…

— Ты что это, стерва, села? — накинулся он на нее. — А? Вставай, нечего тут!…

— Я, товарищ, устала, села передохнуть, — отвечала девушка.

— Устала! — грубо передразнил он ее. — Уу, шлюха (площадная ругань) небось… а тут устала!.. Марш работать, бл… окаянная, загребай, знай, траву, — грубо хватая ее за руку и сдергивая со скамьи, кричал солдат. — А в Чеку не хочешь, стерва?… это брат у нас недолго!..

Меня взорвало и, хотя это было неблагоразумно, ибо я мог повредить девушке, я вмешался. Но и вмешиваясь, я не должен был подрывать авторитет власти в глазах «буржуев". Я подозвал красноармейца и стал ему выговаривать так, чтобы не слыхали «бур­жуи". Мой начальнический тон сперва огорошил его, но вслед затем он яростно накинулся на меня:

— А ты, что за указчик, чего суешься куда не спрашивают?.. Я, брат, сам-с-усами.. Нечего, note 227проходи, а то я тебя живым манером предоставлю в Чеку клопов кормить!..

Я вынул свой партийный билет, разные удостоверения, из которых видно было, что я заместитель народного комиссара и предъявил их ему. Он испугался и униженно стал просить меня "простить" его… Я пригрозил ему товарищем Склянским (помощник Троцкого), который жил в "Метрополе" и с которым я был знаком, потребовал от него его билет (удостоверение), записал его, ту часть, в которой он служил, и его имя. Пригрозив и настращав, сколько мог и умел, я поднялся к себе в "Метрополь" и из окна наблюдал за этим красноармейцем, и видел, как он стал услужлив в отношении «буржуев"… А меня взя­ло раздумье, хорошо ли я сделал, вмешавшись в дело? Ведь этот красноармеец имел тысячу возможностей выместить полученный им от меня нагоняй на беззащитных людях… Да, читатель, было страшно вмешиваться в защиту бесправных людей, не за себя страшно, а за них же…

Я ограничиваюсь описанием этих двух случаев из практики трудовой повинности. И, кончая с этим вопросом, лишь напомню читателю, что при исполнении этой трудовой повинности, творились "тихие" ужасы че­ловеконенавистничества и издевательства. Мне рассказывали о тех поистине ужасных условиях, в которых работали люди, командированные ранней весной в примосковские леса для рубки и заготовки дров, где они проводили под открытым небом в снегах и грязи, плохо одетые и измученные всеми лишениями своей бесправной жизни, и скудно питаемые, целые недели… А советские газеты устами своих купленных сотрудников, описывая эти лесные работы, захлебываясь от note 228продажного восторга, рисовали весенние идиллии в лесу, настоящие эльдорадо… "Настроение у работающих бодрое, все полны энергии, все охвачены сознанием, что творят ве­ликое дело — дело строительства социалистического строя!…" — надрываясь кричали эти поистине "разбой­ники пера"…

XVI

Я уже говорил выше о моей партийной работе (см. гл. XIV) в ячейке "Метрополя". Надо упомянуть, что партия в лице ячейки все время наседала на меня, стре­мясь использовать мои силы и мой опыт, как старого партийного работника, в разных направлениях. И, ес­ли бы я не сопротивлялся, я был бы втянут в эту "ра­боту" по уши, так что для чисто советской деятельности у меня не оставалось бы ни времени, ни сил. Но, остав­ляя в стороне всякого рода принципиальные соображения — они завели бы меня очень далеко — скажу, что вся партийная работа, как читатель видел из краткого описания того, что мне приходилось делать, проходила, как и сейчас проходит, в какой то постоянной истерике.

Ведь описанный мною выше товарищ Зленченко, с его вечными ходульными лозунгами, был далеко не один в партии, — партия была насыщена до отказа этими партийными кликушами - зленчанками в той или иной инди­видуальности. И эта то обстановка, эта вечная крикливая истерика, к которой я всю жизнь имел глубокий отврат и которая с торжеством большевиков, с выходом из подполья на путь открытой жизни, не только не ис­чезла и не ослабела, а, напротив, углубилась и стала обычным явлением, которое убивало душу и утомляло физически. Поэтому то я всеми мерами старался стоять note 229как можно дальше от партийной жизни с ее треском и дешевыми крикливыми фразами и всей шумихой ее.

Не вдаваясь в изложение принципиальных моих соображений, напомню читателю, что, как это видно из указаний, приведенных мною в «введении» к настоящим воспоминаниям, я был, также, как и Красин, не "необольшевик" (или "ленинец", как угодно читате­лю назвать современных актуальных большевиков), а "классический " большевик, не признававший всех тех наростов, которыми снабдил платформу этой фракции российской социал-демократической партии Ленин. Я не скрывал также, как и покойный Красин, что на со­ветскую службу мы пошли по определенному соглаша­тельству и, если можно так выразиться, чисто коалици­онно… Это было известно в партии и этим определялось резко выраженное мнение обо мне, как о ненастоящем большевике, что доставляло мне много тяжелого и тормозило, как это будет видно ниже, мою советскую службу. Скажу кстати, что то же было и в отношении к Красину, несмотря на нашу с ним иерархическую разни­цу. По всем этим соображениям я всеми мерами укло­нялся от разных высоких партийных назначений, отклонив, например, предложение о выборе меня в московский комитет в качестве представителя ячейки, и другие ответственные избрания.

В то время партия, количественно, была невелика — не помню, из какого числа членов она состояла. Знаю только, что в ней сравнительно очень мало было, так называемых, "рабочих от станка", — несмотря на все привилегии, рабочие неохотно шли в партию, — и партийные заправилы жаловались, что партия, по своей ма­лочисленности, не имеет всюду, где это политически не­обходимо правительству, своих людей. И вот ЦК note 230партии по инициативе Ленина решил прибегнуть к оказавшемуся чреватым последствиями "тур-де-форс".

Обычно прием в партию новых членов был обставлен довольно сложной процедурой. Желающие долж­ны были обращаться в ту или иную ячейку с заявлением и указать двух членов в качестве поручителей. В случае благоприятного исхода наведенных справок желающие или сразу зачислялись в партию, или в течение определенного времени должны были состоять в ка­честве кандидатов, которые уже пользовались некото­рыми ограниченными правами. И вот ЦК решил "широ­ко открыть двери" всем желающим. Была назначена "партийная неделя" (или "ленинская неделя"), в течение которой все желающие могли свободно записываться в партию. По всей России были разосланы Ц-м К-м в партийные организации циркуляры с предложением устраи­вать в течение этой недели митинги и собрания, на которых предлагалось вести широкую агитацию, поручая ее испытанным товарищам - ораторам и принимая все меры к наиболее успешному вербованию.

Московский К-т партии заранее стал широко пропагандировать эту неделю: широковещательные афиши и статьи в газетах, в которых пелись дифирамбы и партии и мудрости и вели­кодушию Ц-го К-та. Словом, кричали. Московский К-т издал грозное распоряжение о привлечении, «в ударном порядке» всех сил партии к этому делу. Я лично насилу отклонил от себя честь выступления в каче­стве оратора, но меня обязали председательствовать на нескольких собраниях. Опишу одно из них, устроен­ное в громадном зале "1-го Дома Советов" (бывш. гостиница "Националь").

Все было — надо отдать эту справедливость — пре­красно организовано, были назначены определенные note 231ораторы, президиум и пр. В назначенный день и час зал был переполнен всяким людом. Было много пролетариев и сравнительно мало интеллигенции или «буржуев». В числе ораторов была «введена» А. М. Коллонтай и старик Феликс Кон… Последнего я знал давно, с 1896 года, познакомившись с ним еще в Иркутске. Он был сослан в Сибирь по громкому в свое время делу "Пролетариата". Искренно и бескорыстно преданный делу революции, он вошел в ряды коммунистов. На­сколько я помню, он в то время стоял в сторон от советской службы и не старался делать карьеру. С А. М. Коллонтай я познакомился в 1916-м году в Христиании (Осло), куда я ездил по частным делам. Знал я ее, главным образом, по рассказам Любови Васильевны Красиной, с которой она была очень дружна. Коллонтай — безусловно талантливая женщина, не Бог весть, как глубоко, но блестяще образованная, с поверхностным умом, выдающейся оратор, но любящей дешевые эффек­ты, женщина, обладающая прекрасной, очень выигрышной наружностью с хорошей мимикой и хорошо выработан­ной жестикуляцией, которая у нее всегда кстати. Как пар­тийный человек, она слепо усвоила все доктрины Лени­на, так что, хотя и зло, но вполне основательно одна очень известная писательница, имени которой я не при­веду, называла ее "Трильби Ленина".