Среди красных вождей том 1 - (Исецкий) Соломон

Что им суд современников, раз у них брюхо полно!…

Суд истории… Но что им за дело до истории — ведь большинство их самое то слово "история" путают со словом "скандал"… Чуждые сознания ответственно­сти, исповедуя единственный актуальный лозунг ста­рой пригвожденной к позорному столбу историей и ли­тературой, торжествующей свиньи — "Чавкай", они, эта кучка насильников и человеконенавистников, были неуязвимы. Казнями, мученьями, вошедшими в нормаль­ный обиход, как система, они добывали для себя лично все… Они чавкали… и могли чавкать и дальше, сколько угодно и им была нипочем блокада, которая била по народу..

Они смеялись над этими санкциями, которыми гуманные правительства гуманных народов и стран ста­рались обломать им рога. Удар был не по оглобле, а коню, не по насильникам, а по их жертвам.

Санкции, преподносимые "любящими" руками человеколюбцев, всей своей силой, всем своим ужасом обрушивались на тех страдальцев, имя же им легион, которые извивались в предсмертных мучениях в подвалах Чеки и просто в жизни, которая и вся то обрати­лась в один сплошной великий подвал Чеки…

Таковы гримасы истории!

Таковы гримасы гуманизма!..

И гримасы эти продолжаются…

note 241Но перехожу к моим воспоминаниям, оставляя в стороне этих гуманистов — история, беспристрастная история скажет в свое время свое слово, произнесет свой беспристрастный приговор.

Блокада, в сущности, аннулировала комиссариат внешней торговли. И лишь в предвидении, что когда-ни­будь мы должны будем вступить в мирные деловые сношения с соседями, диктовалась необходимость сохранения его аппарата, в который входили и такие, в дан­ный момент ненужные учреждения, как таможня и по­граничная стража, а также и пробирная палата мер и весов. Мне, стоявшему во главе наркомвнешторга, это­го выморочного учреждения, приходилось самому решать вопрос, что должен делать этот комиссариат. И вскоре я нашел ответ — сама жизнь подсказала мне его.

Как-то ко мне на прием пришел один человек. Не знаю, от кого и как — очевидно, слухом земля пол­нится — он узнал, что может говорить со мной откро­венно. По понятным причинам я не назову его имени. Он пришел ко мне с предложением, сперва ошарашившим меня своею неожиданностью. А именно. Сообщив мне конфиденциально, что у него имеются необходимые значительные средства в "царских" пятисотрублевках (Напомню, что советское правительство объявило все частные денежные запасы собственностью государства, разре­шая иметь лишь (кажется) только 10.000 рублей на одно лицо. Остальное подлежало реквизиции. Находя при обыске деньги в размере, превышающем этот лимит, власти отбирали их, а виновные засаживались в ЧЕКУ. Это касалось, главным образом, "царских" денег, так как ни "керенки", ни тем боле советские деньги, печатаемые на ротаторах и выпускаемые в чисто космических количествах, не имели никакой цены. "Царские" же котировались на заграничных биржах, хотя и по весьма низкой цене. — Автор.) и люди и связи заграницей и небольшой note 242кредит, в частности в Германии, он предложил мне ко­мандировать своих людей заграницу для покупки и про­воза контрабандным путем в Poccию разных товаров, главным образом, медикаментов, медицинских термометров, топоров, пил и т. под.

Я говорил уже выше, что при свирепствовавших эпидемиях у нас не было самых необходимых меди­каментов, не было также разных хозяйственных инструментов… В частности, ощущался крайний, чисто бедственный недостаток в аспирине, вообще всякого рода салициловых препаратах, хинине, слабительных, йодистых препаратах, а также мыла и вообще дезинфицирующих средствах и т. под., а кроме того в термометрах: бывали целые больницы, в которых они со­вершенно отсутствовали… Равным образом, не было топоров, пил поперечных (для распилок дров)… Все эти предметы ценились на вес золота… Я привожу толь­ко те товары, недостаток которых ощущался остро­-злободневно в виду эпидемий, отсутствия дров.

Правда, упомянутые товары просачивались через фронты и попа­дали на Сухаревку, где их "из под полы" можно бы­ло достать за бешенные деньги с риском попасть в ЧК (провокации свирепствовали не хуже сыпного тифа и его возбудителей — вшей)…

Словом, предложение это было таким, о котором стоило подумать.

Но скажу откровенно, я и сам боялся, за себя лич­но боялся, не было ли в этом предложении провокации.

— Я говорю с вами совершенно откровенно, господин комиссар, — продолжал этот человек. — Я не скрываю от вас, что мне удалось утаить царские деньги… Я верю вашему благородству… Я ведь рискую головой, я весь в ваших руках… А у меня семья…

note 243— Да, — ответил я, — вы говорите откровенно… пожалуй, даже слишком откровенно для человека, которого я имею удовольствие видеть в первый раз…

— А, вот, в чем дело! — прервал он меня. — Вы подозреваете меня в провокации…

— О, нет, — возразил я, — я слишком высоко стою для того, чтобы бояться вас…

— Вы можете навести обо мне справки, — сказал он, — хотя бы у Леонида Борисовича Красина, который хорошо знает меня… Я был поставщиком у "Сименс и Шуккерт", когда Леонид Борисович был там директором… Но — времена теперь такие — говорю вам и об этом между нами, под ваше честное слово…

В тот же день Красин подтвердил мне, что дей­ствительно хорошо знает этого человека, что мне лично бояться его нечего и что я смело могу принять его предложение.

Таким образом, с этого случая я стал усиленно заниматься делом контрабандной покупки, так что Кра­син шутя называл меня "министр государственной кон­трабанды". Но надо сказать правду, что это было нелегкое дело, что и здесь я встречал значительное противодействие со стороны "товарищей", о чем я уже выше много говорил.

Для того, чтобы дать читателю представление об этих затруднениях, опишу, как осуществлялось командирование этих поистине отважных людей в прифронтовые полосы. Надо упомянуть, что вскоре после то­го, как я занялся этой контрабандной торговлей, ко мне ежедневно стали приходить массами охотники, предлагавшие мне командировать их в прифронтовую (ту или иную) полосу для закупки товаров. И все они являлись не просто с улицы, а с рекомендациями, часто весьма высокопоставленных советских сановников, которые note 244за них ручались. Без таких рекомендаций я не принимал предложений… По доходившим до меня слухам (толь­ко слухам), а подчас и довольно прозрачным намекам самих аспирантов, лица, рекомендовавшие их и за них ручавшиеся, часто сами бывали заинтересованы в деле и снабжали этих охочих и, повторяю, отважных людей даже деньгами… Но я не производил сыска и расследования, и, раз необходимые формальности были соблюдены, я принимал их предложения. К числу этих формально­стей относились оставление отъезжающими за себя заложников, которых он указывал и о которых затем на­водились справки в ВЧК… Но я, признаться, не помню, чтобы с этой стороны были какие-нибудь препятствия…

Как правило, я заключал от имени Наркомвнешторга с таким лицом договор, которым оно обязы­валось за свой счет приобрести такие то товары (следовал перечень товаров) и по доставке их в Москву сдать в комиссариат по ценам оригинальных фактур с прибавлением 15% прибыли в свою пользу.

Я выдавал таким лицам удостоверение в том, что они яв­ляются уполномоченными Наркомвнешторга, командиро­ванными туда то и туда то с такой то целью и, что я им разрешил иметь при себе такие то суммы, что все советские учреждения обязаны оказывать им всяческое содействие, беспрепятственно пропускать их и пр., что ни они сами, ни имеющийся при них багаж, товары и день­ги, аресту и реквизициям не подлежат… Но самым главным документом являлся мандат, который, поми­мо меня, должен был подписывать Наркоминдел и председатель ВЧК, т. е., Дзержинский. С Дзержинским я обыкновенно предварительно сговаривался по телефо­ну и обычно он немедленно же или одобрял моего кан­дидата или отвергал его… Не то было с note 245Наркоминделом, где господами были Чичерин, Литвинов и Карахан. Там всегда дело затормаживалось и иногда про­ходили недели, прежде чем я мог получить необходи­мую подпись… Особенно отличался Литвинов, который учинял форменные допросы моим кандидатам даже уже после того, как мандат был подписан самим Дзержинским… Стремление уловить меня и застопорить мою работу и сделать мне лично неприятность сказыва­лась во всю…

Но вот мандат был подписан. Мой уполномо­ченный уезжал навстречу всяким случайностям… Некоторые из них были и расстреляны по ту сторону фронта, главным образом, в Польше, где их при­нимали за шпионов… Впрочем, может быть, и не по­тому, а просто у людей не было достаточно средств, чтобы выкупиться, ибо контрабандная торговля в Польше была как бы узаконенным явлением и пользова­лась даже почетом.