СМЕРШ. Один в поле воин - Николай Лузан

В отличие от Геринга, хитрый лис Канарис, конечно, не преминул посетовать на возможные невосполнимые потери среди личного состава и колоссальные материальные затраты. Гитлер с этим не стал считаться — война требовала и не таких жертв. Поэтому адмирал получил полный карт-бланш на проведение операции и неограниченные материальные средства. На ее выполнение подчиненным Канариса было отведено две недели. Накануне летней военной кампании на Восточном фронте, в которой Гитлер намеривался взять реванш у советского вождя Сталина за сокрушительное поражение на Волге, поэтому жизни десятка лучших диверсантов и разведчиков рейха были вполне приемлемой ценой.

В тот же день из штаб-квартиры абвера в Берлине за подписью адмирала в адрес командира спецбатальона «Бергман» капитана Оберлендера и исполняющего обязанности начальника абвергруппы 102 обер-лейтенанта Штайна были направлены срочные шифровки. Канарис требовал от них сделать все возможное и невозможное, чтобы обеспечить в кратчайшие сроки подготовку и направление наиболее надежных и проверенных групп диверсантов для выполнения особой задачи на объектах «Д» в городах Туапсе, Поти и Батуми, взамен сулил самые высокие награды из рук фюрера.

Связь в абвере пока еще работала без перебоев, и спустя короткое время за две с половиной тысячи километров от Берлина в далекой и мало кому известной кубанской станице Крымской шифраппарат выплюнул на стол дырявую, будто швейцарский сыр, бумажную ленту. Прошло еще полчаса, и полная расшифровка приказа адмирала лежала перед Бруно Штайном.

Он еще не успел как следует протереть газа и тупо смотрел на листок бумаги. Шифровальщик переступил с ноги на ногу и застыл под его холодным немигающим взглядом. На худом непроницаемом лице Штайна трудно было прочесть какие-либо эмоции, лишь в глубине водянистых глаз на мгновение вспыхнули и погасли желтые искорки, а тонкие и бескровные губы сжались в темную щель. Он провел по лицу ладонью, словно прогоняя остатки сна, и пододвинул к себе шифровку.

Перечитав ее дважды, Штайн не сдержался и чертыхнулся. До этого дня он с уважением относился к Канарису. За четыре года службы под его началом он не раз убеждался в незаурядных способностях адмирала как разведчика и поразительной дальновидности как руководителя. Операции, кажущиеся на первый взгляд рутинными, после его вмешательства получали самое неожиданное развитие и давали блестящие результаты. Железный Крест II степени за разведывательную операцию под Моздоком, полученный Штайном из рук самого Канариса, являлся тому лишним подтверждением. Но в сложившейся обстановке, когда под натиском русских фронт на Северном Кавказе трещал по всем швам и абвергруппа вместе с войсками Клейста не сегодня, так завтра могла быть уничтожена, приказ Канариса был чистым безумием.

Шифровка взорвала Штайна. Он выскочил из-за стола и заметался по кабинету. В этой богом и чертом забытой казацкой станице Крымской, где временно разместился штаб группы, ему предстояло сделать за неделю то, что не удалось выполнить его предшественникам за все предыдущие месяцы. Четыре самые боеспособные и подготовленные группы агентов, направленные капитаном Гессом, а ранее — подполковником Гопф-Гойером для совершения диверсий в Туапсе, Поти и Баку, как в воду канули. Последняя — Загоруйко, на которую было потрачено столько сил и нервов, несколько дней назад бесследно исчезла в этих, ставших для Штайна ненавистными, горах.

«Идиоты! Безмозглые тупицы! Только из одной петли вылезли, так в другую толкают! О чем в Берлине только думают?» — он в душе проклинал адмирала, а вместе с ним всех чиновников от разведки, отсиживавшихся в теплых кабинетах.

И было за что. Наступление большевиков развивалось столь стремительно, что он, не дожидаясь команды сверху, на свой страх и риск принял решение: пока не поздно вывести всю группу из Краснодара. Эвакуация скорее напоминала паническое бегство, впопыхах забыли про трех лазутчиков-партизан, оставшихся в камерах, а на переправе через реку Кубань утопили машину связи.

Подобное самоуправство Штайна возмутило Гемприха. Он грозился прислать комиссию и провести служебное расследование. Но дальше слов дело не пошло — Краснодар перешел в руки большевиков. Штайн оказался прав, его оставили в покое и он, наконец, смог заняться группой. Неделя ушла на то, чтобы мало-мальски разобраться, кого и где разместить, а потом организовать работу. Вместе Райхдихтом, лейтенантом Рейхером, фельдфебелем Бокком, радистом Куном и русскими инструкторами Самутиным и Петренко он в пожарном порядке занялся подготовкой разведывательно-диверсионных групп для заброски в тыл 47-й армии под Геленджик и Новороссийск. Теперь же, после приказа Канариса, работа с ними отходила на второй план.

Описав круг вокруг стола, Штайн снова склонился над шифровкой и перечитал последний абзац. Канарис не оставлял ему ни малейшей лазейки и требовал любой ценой выполнить свой приказ, обещая за это неслыханные награды и повышение по службе.

«Награды! Новая должность в штабе отдела «Валли-2». Какой, к черту, штаб?! Какая должность?! Ни сегодня, так завтра нас всех сметут в море!» — в груди Штайна снова начал вскипать гнев. Он вскинул голову и яростным взглядом окатил шифровальщика.

Ефрейтор вскинулся по стойке «Смирно!», и на его сером от хронической бессонницы лице промелькнула болезненная гримаса.

— Лучше бы ты ее не приносил! — в сердцах бросил Штайн и отшвырнул от себя шифровку.

— Что поделаешь, господин обер-лейтенант, служба, — уныло ответил ефрейтор, забрал ее со стола, положил в красную папку, и, тихо щелкнув каблуками давно не чищенных сапог, неловко повернулся кругом, и скрылся за дверью.

Штайн какое-то время бездумно смотрел ему в след. Львиный рык дежурного, поднявшего на зарядку курсантов группы, вывел его из ступора. Он тяжело поднялся со стула, рванул пуговицы на кителе и, швырнув на диван, прошел в заднюю комнату. В ней комендант на скорую руку организовал нечто, похожее на ванну. Вода в баке за ночь успела остыть, от нее отвратительно пахло чем-то, от чего к горлу подкатывал тошнотворный комок. Несмотря на то что рабочие команды брали воду в дальних от реки колодцах, запах разложившегося человеческого тела, десятки которых ежедневно приносила река с гор, казалось, пропитал не только воду, землю, но и сам воздух. Штайн торопливо поставил на табурет таз, открыл кран на баке и, не дожидаясь, когда тот наполнится, плеснул в воду одеколон. Сполоснув лицо, он принялся сбривать жесткую, как проволока, щетину. Покончив с туалетом, перед тем как отправиться на обход, обильно протер руки водкой, надел китель, а сверху набросил утепленный кожаный плащ.

В комнате дежурного по группе Штайн появился, как всегда, подтянутый и невозмутимый. Фельдфебель Бокк не заметил на лице начальника и тени той бури, что недавно бушевала в его душе. Выслушав доклад, педантичный Штайн на этот раз не сделал замечаний и не отдал каких-либо распоряжений, а сразу двинулся к выходу. Бокк, предупреждая его появление, проскочил вперед, чтобы подать команду инструкторам и курсантам. Штайн остановил его и, не сходя со ступенек крыльца, мрачным взглядом прошелся по двору.

Перед ним находился весь личный состав учебных отделений, а точнее, то, что от них осталось. Десятки серых, в мундирах мышиного цвета фигур, подобно червякам, извивались и болтались на перекладинах, наспех сделанных из водопроводных труб. В глубине двора бегали и срывались с гимнастических бревен курсанты другого отделения. Третья, самая малочисленная группа сгрудилась вокруг инструктора и, повторяя его движения, метала ножи в уродливо нарисованных на дверях склада красноармейцев. Будущие диверсанты, террористы и шпионы, которых Райхдихт, Бокк, Петренко и Самутин нагребли в лагере военнопленных и завербовали из числа полицейских, бежавших из захваченных большевиками станиц правобережной Кубани, — это было все, чем располагал Штайн, чтобы выполнить приказ Канариса.

Болезненная гримаса исказила его лицо. Он с ненавистью и презрением смотрел на снующих по двору курсантов. Их неумелые, угловатые и оттого еще больше резавшие его глаз — глаз профессионала — движения походили на выступления дешевого деревенского балагана. Все они — русские, грузины, армяне, черкесы — казались ему на одно лицо. Лицо дикого, коварного и мстительного азиата. За полтора года работы на Восточном фронте Штайн мог по пальцам перечесть те редкие случаи, когда из подобного сброда получалось что-то дельное, но это было полгода назад. После оглушительного поражения под Сталинградом подходящие экземпляры настоящих агентов-диверсантов попадались все реже.

Отрывистая команда лейтенанта Рейхера, ответственного за утренние занятия, смела курсантов с перекладин и бревна. Ножи перестали барабанить по дверям склада. Гудящая толпа сбилась в три кучки и, подчиняясь выкрикам инструкторов, начала строиться в неровные шеренги. Штайн не мог уже спокойно наблюдать за тем, что происходило перед ним.