СМЕРШ. Один в поле воин - Николай Лузан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В те дни Петру и Самутину приходилось трудиться не разгибаясь. Они сутками не покидали кабинетов, оформляя документы на шпионов и диверсантов. Дополнительно их работу осложняли советские комендатуры, которые еженедельно вносили специальные пометки и изменяли формы командировочных предписаний красноармейцев и командиров, чтобы затруднить действия вражеских агентов. Петру порой ни один раз в день приходилось мотаться в типографию и заказывать новые бланки.
Очередное его появление ее начальник Николай Бойко, обычно приветливый, встретил холодно, если не сказать враждебно. Мрачный вид и осунувшееся лицо Николая Пантелеевича не располагали к разговору. Кивнув головой, он даже не пригласил Петра к себе в кабинет и позвал наборщика.
— Погоди, Пантелеич, ты че, на меня волком смотришь? — не мог понять такого отношения к себе Петр.
— А как еще? — с ожесточением произнес Бойко.
— Я что, у тебя что-то украл? Понимаю, достали тебя со своими бланками, но это же не от меня зависит.
— Давай, что там еще? — не стал объяснять причину своего поведения Бойко.
— Не, погоди, Пантелеич, так дело не пойдет. Мы же договаривались…
— Дело?! Договаривались?! Вот где вы у меня сидите! — Бойко рубанул рукой по горлу. Здесь ему изменила выдержка, и он выпалил: — Пропади вы все пропадом!
— Да ты че, Пантелеич? Я-то тебе чего плохого сделал? — опешил Петр, так как не мог понять подобного отношения к себе обычно спокойного и уравновешенного Бойко. Повода для конфликта он не давал, более того в последнее время у них сложились добрые отношения. Зная, что его жена больна туберкулезом, он помогал им с лекарствами. Бойко тоже не оставался в долгу, и, несмотря на скромное материальное положение, предлагал то курицу, то кролика, и отказывался брать за них деньги. Петр с укором смотрел на него и недоумевал. Бойко также быстро потух, как и вспыхнул, и понурясь, тихо обронил:
— Извини, Петр Иванович, плохо мне.
— А что так? — смягчил тон Петр.
— Горе в семье.
— Какое?
— Сына в гестапо забрали.
— Когда?!
— Сегодня ночью.
— За что?
— Не знаю.
— Может, случайно. Разберутся и отпустят.
— О чем ты говоришь, Петр Иванович! Тут как бы самого не забрали, — махнул рукой Бойко.
— Да погоди ты себя и сына хоронить. Как-нибудь все утрясется.
— Ага, утрясется, если только наши… — Бойко осекся и нервно затеребил пояс.
Петр сделал вид, что пропустил фразу мимо ушей, достал из папки бланки и попросил:
— Пантелеич, это надо срочно.
Тот повертел их в руках и лишенным интонации голосом обронил:
— Сделаем.
— Ты меня не понял. Срочно! К утру они должны быть у меня на руках.
— Будут.
— Договорились, — Петр не стал больше травить душу Бойко и отправился в группу.
Там ему не дали перевести дыхание. Райхдихт сразу же отправил его в полевой лагерь разбираться с группой Завадского. Один из ее участников, которого Петр подобрал из числа военнопленных краснодарского лагеря, взбунтовался. Возвратился он в Краснодар поздно, но докладывать о конфликте Завадского с подчиненным было некому. Райхдихт выехал с проверкой в пункт заброски в Афипскую, а Штайн еще не возвратился из поездки в Крымскую. На следующее утро им было уже не до докладов.
9 февраля 1943 года 37-я армия Северо-Кавказского фронта, сокрушив оборону гитлеровцев под станицей Ладожская, начала охват Краснодара с северо-востока. Не менее успешно с востока к столице Кубани продвигались части 46-й армии. С юга им оказывала содействие 18-я армия Закавказского фронта. К исходу дня 11 февраля передовые группы 40-й мотострелковой бригады под командованием генерал-майора Цепляева и 31-й стрелковой дивизии, которую вел полковник Богданович, вышли на подступы к Краснодару.
Генералы Бутлар и Пикерт бросили против них последние резервы. Но они уже ничего не решали. Падение Краснодара было уже не вопросом дней, а часов. Это становилось очевидным и для Штайна. Он пытался связаться с Гемприхом и получить разрешение на передислокацию группы в запасной район — станицу Крымскую. Связь с Запорожьем отсутствовала, и он на свой страх и риск самостоятельно принял решение об оставлении Краснодара. Под грохот артиллерийской канонады и разрывы авиационных бомб Штайн довел до личного состава группы приказ об ее эвакуации и распорядился приступить к его выполнению немедленно.
Эвакуация скорее напоминала паническое бегство. Все, что не могли увезти с собой, сжигалось прямо во дворе в пламени огромного костра. Петр вместе с Самутиным паковали картотеку на курсантов, агентов и сдавали заместителю Штайна обер-лейтенанту Краузе. Вместе с ней в отдельные металлические ящики складывались отчеты разведывательно-диверсионных групп. Все это им предстояло вывезти подальше от линии фронта и не допустить, чтобы архив не попал в руки советской военной контрразведки. К обеду они были готовы к отправке и ждали команды на погрузку, но ее не поступало. Штайн находился в штабе генерала Бутлара и выбивал там транспорт для перевозки личного состава и документации в Крымскую.
Петр, оставшись один в пустом кабинет, вскрыл тайник с материалами и поискал взглядом, в чем бы их спрятать. На глаза попалась шинель «Зашить под подкладку! — остановился он на этой мысли, потянулся к ножу, и тут его осенило: — Так близко к своим, как сегодня, ты еще не был! Всего несколько километров и ты у них!»
В следующее мгновение Петра охватили горечь и досада. Бесперспективность и наивность этого его порыва были очевидны.
«Но надо же что-то делать, — не хотел он этого признавать. — А что… если? Нет, это невозможно! Ну, почему? Он порядочный человек. Порядочный? А кто сотрудничал с фрицами? Да ему деваться было некуда. А если откажется взять? Возьмет, куда денется! Придут наши, и они для него станут индульгенцией. А вдруг выдаст Райхдихту? Не должен, сына он им не простит. Только бы ты находился на месте!»
Отправляясь к Бойко, Петр боялся только одного — чтобы не разминуться с ним. Несмотря на то что советские войска вплотную подошли к Краснодару, а их артиллерия подвергала постоянному обстрелу северо-восточные окраины, в городе все еще действовали комендантские патрули. Задержки для проверки документов делали затею Петра все более рискованной. Затянувшаяся отлучка из группы могла вызвать подозрение у Райхдихта, и для него он придумал отговорку — оставшиеся в типографии бланки документов.
Знакомая повозка во дворе типографии придала уверенности Петру. Бойко находился на месте и вместе с рабочими стаскивал в подвал печатное оборудование. Здесь же крутились какие-то личности из городской управы. Внезапное появление Петра вызвало у него неподдельное изумление.
— Здравствуй, Пантелеич! — приветствовал он и, подхватив его под руку, потребовал: — Пройдем к тебе, есть один серьезный разговор.
Бойко безропотно подчинился. И, когда они остались одни, Петр достал из кармана папье-маше и предложил:
— Возьми и спрячь!
— Э-э-то зачем? — опешил Бойко.
— В нем важные документы, — пояснил Петр.
Недоумение Бойко переросло в изумление. Он уже ничего не понимал и растерянно пробормотал:
— А мне-то они зачем?!
— Тебе, нет. Они нужны нашей контрразведке.
— Какой-какой?
— Нашей, советской!
— Советской?! — воскликнул Бойко и округлившимися глазами посмотрел на Петра.
— Тише! — предостерег он его и, сжав руку, продолжил: — Пантелеич, я очень надеюсь на тебя.
— Т-ы, т-ы разведчик?
— Это не важно. Сделай, что я прошу. Ни сегодня, так завтра наши будут в городе. Найди начальника военной контрразведки, передай ему документы и скажи, что Гальченко ждет связи. Запомни, Гальченко!
Тут уже Бойко вовсе потерял голову и был не в силах произнести даже слова.
— Так ты понял, Пантелеич? — тормошил его Петр.
Лицо Бойко дрогнуло, из глаз покатились слезы, а сквозь всхлипы прорывалось:
— Свой! Свой!
— Свой, — повторил Петр и, крепко обняв его, с грустью произнес: — Мне пора.
— Погоди, как же ты теперь? — не мог расстаться с ним Бойко.
— Будем живы — не помрем, Пантелеич. До встречи! — попрощался Петр, чтобы опять один на один продолжить смертельную схватку с абвером.
Очередной ее раунд остался за ним. 17 февраля 1943 года добытые им разведданные и материалы на четырнадцать гитлеровских агентов, заброшенных в тыл Красной армии, стали достоянием военных контрразведчиков Северо-Кавказского фронта. Его отсутствие в группе осталось незамеченным. Штайну, Райхдихту и остальным было не до того. Они думали только о том, как поскорее унести ноги из кольца советских войск, неумолимо сжимавшегося вокруг города.
11 февраля стал последним днем пребывания гитлеровцев в Краснодаре. Зарево бушевавших в городе пожаров превратило чернильную ночь в день. Части 37-й и 46-й армий вели непрерывные и яростные атаки на позиции гитлеровских и румынских войск на северо-восточных и восточных окраинах города. Ураганный огонь артиллерии сметал с лица земли целые кварталы одноэтажных глинобитных хат. Эскадрильи тяжелых бомбардировщиков висели в воздухе и не давали пехоте генералов Бутлара и Пикерта высунуть головы из окопов. Танковые батальоны и штурмовые роты 40-й мотострелковой бригады и 37-й стрелковой дивизии, несмотря на отчаянное сопротивление противника, продолжали вести наступление и метр за метром вгрызались в его оборону. К полуночи накал боев достиг апогея. Порой казалось, что сама земля и воздух пропитались смрадным запахом смерти, а город напоминал собой огромный адский котел, в котором безжалостно сгорали тысячи человеческих жизней.
