Книга для родителей - Антон Макаренко

другого;

Все достояние их в вавилонские ткани уходит,

Долг в небреженьи лежит, и расшатано доброе

имя.

На умащенных ногах сикионская обувь

сверкает,

Блещут в оправе златой изумруды с зеленым

отливом,

Треплется платье у них голубое, подобное

волнам,

И постоянно оно пропитано потом Венеры.

Все состоянье отцов, нажитое честно, на

ленты

Или на митры идет и заморские ценные ткани.

...Итак, заранее лучше держаться

Настороже, как уж я указал, и не быть

обольщенным,

Ибо избегнуть тенет любовных и в сеть не

попасться

Легче гораздо, чем там очутившись, обратно

на волю

Выйти, порвавши узлы, сплетенные крепко

Венерой.

Тит Лукреций Кар. "О природе вещей".

(1 век до н.э.)

Познакомился я с Любой Гореловой случайно: она зашла ко мне по короткому делу. Пока я писал нужную записку, она тихонько сидела в крсле и изредка вздыхала про себя, сложив руки на коленях и поглядывая куда-то с далеким прицелом. Ей было лет девятнадцать и принадлежала она к тем девушкам-аккуратистсткам, которые даже в самом тяжелом горе не забывают вовремя разгладить кофточку.

- Чего вы так грустно вздыхаете? - спросил я. - У вас неприятности?

Лба невко вздернула чистенько причесанной головкой, вздохнула пиниссимо и страдальчески улыбнулась:

- Нет... ничего особенного. Были неприятности, но уже прошли.

В своей жизни я достаточно повозился с девичьими неприятностями и привык о них разговаривать. Поэтому я спросил дальше:

- Прошли, а вы вздыхаете?

Люба повела плечами, будто в ознобе, и посмотрела на меня. В ее карих честных глазах вспыхнуло оживление:

- Хотите, я вам расскажу?

- Ну, рассказывайте.

- Только это длинное!

- Ничего...

- Муж меня бросил...

Я с удивленим на нее глянул: кажется, ее длинный рассказ был окончен, а подробности можно было увидеть в ее личике: маленький розовый рот дрожит в улыбке, а в глазах тонкая сверкающая слеза.

- Бросил?

- Угу, - сказал она еле слышно и по-детски кивнула головой.

- Он был хороший? Ваш муж?

- Да... очень! Очень хороший!

- И вы его любили?

- Конечно. А как же? Я и теперь люблю!

- И страдаете?

- Вы знаете... ужасно страдаю!

- Значит, ваши неприятности не совсем прошли?

Люба посмотрела на меня задорно-подозрительно, но мой искренний вид ее успокоил:

- Прошли... Все прошло. Что же делать?

Она так наивно и беспомощно улыбнулась, что и для меня стало интересно: что ей делать?

- В самом деле: чтио вам делать? Придется забыть вашего мужа и начинать все сначала. Выйдете снова замуж...

Люба надула губки и изобразила презрение.

- За кого выходить? Все такие...

- Позвольте, но ваш муж тоже хорош. Вот же бросил вас. Собственно говоря, его и любить не стоит.

- Как не стоит? Вы ж его не знаете!

- Почему он бросил вас?

- Другую полюбил.

Люба произнесла это спокойно и даже с некоторым удовольствием.

- Скажите, Люба, ваши родители живы?

- А как же! И папа, и мама! Они меня ругают, зачем выходила замуж?

- Они правильно вас ругают.

- Нет, неправильно.

- Да как же: вы еще ребенок, а уже успели и замуж выйти и развестись.

- Ну... чего там! А им что такое?

- Вы не с ними живете?

- У меня своя комната. Муж меня бросил и пошел жить к своей... а комната теперь моя. И я получаю двести рублей... И совсем я не ребенок! Какой же я ребенок?

Люба смотрела на меня с сердитым удивлением, и я видел, что в своей жизненной игре она совершенно серьезна.

Вторая наша встреча произошла в такой же обстановке. Люба сидела в том же самом кресле. Теперь ей было двдацать лет.

- Ну, как ваши семейные дела?

- Вы знаете, так хорошо, что я и сказать не умею!

- Вот как! Значит, нашелся человек лучше вашего... этого...

- И ничего подобного. Я вышла замуж за того самого. Второй раз вышла!

- Как же это случилось?

- Случилось. Он пришел ко мне и плакал. И сказал, что я лучше всех. Но это же неправда? Я же не лучше всех?

- Ну... кому что нравится. А чем же вы такая... плохая?

- Вот видите! Значит, он меня любит. А папа и мама сказали, что я делаю глупость. А он говорит: давай все забудем!

- И вы все забыли?

- Угу, - так же тихо и незаметно, как и раньше, сказала Люба и кивнула головой настоящим детским способом. А потом посмотрела на меня с серьезным любопытством, как будто хотела проверить, разбираюсь ли я в ее жизненной игре.

В третий раз я встретил Любу Горелову на улице. Она выскочила из-за угла с какими-то большими книгами в руках и устремилась к трамваю, но увидела меня и вскрикнула:

- Ах! Здравствуйте! Как хорошо, что я вас встретила!

Она была так же молода, так же чистенько причесана, и на ней была такая же свежая, идеально отглаженная блузка. Но в ее карих глазах туманились какие-то полутоны, нечто, похожее на жизненную усталость, а лицо стало бледнее. Ей был двадцать один год.

- Она пошла рядом со мной и повторила тихо:

- Как хорошо, что я вас встретила.

- Почему вы так рады? Я вам нужен для чего-нибудь?

- Ага. Мне больше некому рассказывать.

И вздохнула.

- У вас опять жизненные неприятности?

Она заговорила негромко, расматривая дорогу:

- Были неприятности. Такие неприятности! Я плакала даже. Вы знаете, она подала в суд. И теперь суд присудил, и мы платим сто пятьдесят рублей в месяц. Алименты. Это ничего. Муж получает пятьсот рублей, и я получаю двести пятьдесят. А только жалко. И так, знаете, стыдно! Честное слово! Только это неправильно. Это вовсе не его ребенок, а она выставила свидетелей...

- Слушайте, Люба, прогоните вы его.

- Кого?

- Да этого самого... мужа вашего.

- Ну, что вы! Он теперь в таком тяжелом положении. И квартиры у него нет. И платить нужно, и все...

- Но ведь вы его не любите?

- Не люблю? Что вы говорите? Я его очень люблю. Вы ж не знаете, он такой хороший! И папа говорит: он - дрянь! А мама говорит: вы не записывались, так и уходи!

- А вы разве не записывались?

- Нет, мы не записывались. Раньше как-то не записались, а теперь уже нельзя записаться.

- Почему нелья? Всегда можно.

- Можно. Только нужно развод брать и все такое.

- Мужу? С этой самой, которой алименты?

- Нет, он с той не записывался. С другой.

- С другой? Это что ж... старая жена?

- Нет, почему старая? Он недавно с нею записался.

Я даже остановился:

- Ну, я ничего не понимаю. Так, выходит, не с другой, а с третьей?

Люба старательно обьяснила мне:

- Ну да, если меня считать, так это будет третья.

- Да когда же он успел? Что это такое?

- Он с той недолго жил, с которой алименты... Он недолго. А потом он ходил, ходил и встретил эту. А у нее комната. Они стали жить. А она говорит: не хочу так, а нужно записаться. Она думала - так будет лучше. Так он и записался. А после, как записался, так они только десять дней прожили...

- А потом?

- А потом он как увидел меня в метро... там... с одним товарищем, так ему стало жалко, так стало жалко. Он пришел тогда и давай плакать.

- А может, он все наврал? И ни с кем он не записывался...

- Нет, он ничего не говорил. А она, эта самая, с которой записался, так она приходила. И все рассказывала...

- И плакала?

- Угу, - негромко сказала Люба и кивнула по-детски. И внимательно на меня посмотрела. Я разозлился и сказал на всю улицу:

- Гоните его в шею, гоните немедленно! Как вам не стыдно!

Люба прижала к себе свои большие книги и отвернулась. В ее глазах, наверное, были слезы. И она сказала, сказала не мне, а другой стороне улицы:

- Разве я могу прогнать? Я его люблю.

В четвертый раз встретил я Любу Горелову в кинотеатре. Она сидела в фойе в углу широкого дивана и прижималась к молодому человеку, красивому и кудрявому. Он над ее плечом что-то тихо говорил и смеялся. Она слушала напряженно-внимательно и вглядывалась куда-то далеко счастливыми карими глазами. Она казалась такой же аккуратистской, в ее глазах я не заметил никаких полутонов. Теперь ей было двадцать два года.

Она увидела меня и обрадовалась. Вскочила с дивана, подбежала, уцепилась за мой рукав:

- Познакомьтесь, познакомьтесь с моим мужем!

Молодой человек улыбнулся и пожал мне руку. У него и в самом деле было приятное лицо. Они усадили меня посередине. Люба действительно была рада встрече, все теребила мой рукав и смеялась, как ребенок. Муж со сдержанной мужской мимикой говорил:

- Вы не думайте, я о вас хорошо знаю. Люба говорила, что вы - ее судьба. А сейчас увидела вас и сразу сказала: моя судьба.

Люба закричала на все фойе:

- А разве неправильно? Разве неправильно?

Публика на нее оглядывалась. Она спряталась за мое плечо и с шутливой строгостью сказала мужу:

- Иди! Иди выпей воды! Ну, чего смотришь? Я хочу рассказать, какой ты хороший! Иди, иди!

За моей спиной она подтолкнула его рукой. Он пожал плечами, улыбнулся мне смущенно и ушел к буфету. Люба затормошила оба мои рукава: