Судьбы и фурии - Лорен Грофф

Чолли. Что? Да мы с тобой старые друзья! Я знаю тебя очень давно. Ты не помнишь, но я видел тебя как-то раз в городе, лет сто назад. Вы с Матильдой тогда еще были вместе.

Ланселот (после долгой паузы). Вместе? Матильда и Ариель? Что?

Чолли. Мне не стоило этого говорить? Прости. О, эта история стара как мир. Вы женаты уже миллион лет, какая теперь разница. А эти канапе испытывают мое терпение. Извините меня. (Отходит к официанту с подносом.)

Ланселот. Вы были вместе?

Ариель. Что ж. Да. Я думал, ты знаешь, что Матильда и я… у нас была связь.

Ланселот. Связь?

Ариель. Если тебе станет от этого легче, то это был чистый бизнес. По крайней мере, для нее.

Ланселот. Бизнес? И ты был… ее покровителем? О, я понял. Ты имеешь в виду галерею. Когда я пытался стать актером. По большей части неудачно. Да, это правда. Ты годами поддерживал нас финансово, и слава богу. Кажется, я так и не отблагодарил тебя за это? (Смеется с облегчением.)

Ариель. Вообще-то нет. Мы были… м-м-м… любовниками. Я был ее парнем. У нас была связь. Мне очень жаль. Это так неловко. Я думал, у вас с Матильдой нет секретов. В любом случае я бы не сказал ни слова.

Ланселот. У нас нет. Секретов.

Ариель. Ну конечно. О господи, если тебе от этого будет легче, с тех пор у нас ничего не было. Да, она разбила мне сердце, но это было миллион лет назад. Теперь это не имеет значения.

Ланселот. Стой. Стой-стой-стой-стой– стой.

Ариель (пауза затягивается, и он волнуется все больше и больше). Слушай, мне нужно вернуться к…

Ланселот (взрывается). Стой, где стоишь! Ты видел Матильду голой? Ты занимался любовью с моей женой? Сексом? У вас был секс?

Ариель. Это было очень давно. Теперь это не…

Ланселот. Отвечай мне!

Ариель. Да. Наша связь длилась четыре года. Слушай, Лотто, мне жаль, что ты узнал об этом так неожиданно. Но теперь это касается только тебя и Матильды. Ты победил, она твоя, а я проиграл. Мне нужно вернуться к гостям. Поверь, после всех этих лет это почти не имеет значения. Если захочешь поговорить, ты знаешь, где меня найти. (Уходит.)

Ланселот стоит в одиночестве, в лучах своей славы, толпа кружит на почтительном расстоянии, но никто не приближается. Его подсвеченное лицо кажется голубоватым.

Матильда (подходит, затаив дыхание. В том месте, куда пролилось вино, – прозрачное пятно). Вот ты где. Готов идти? Не могу поверить, что ты каким-то образом снова затащил меня в эту галерею. Господи, это просто знак какой-то: нам не следовало сюда приходить. Хорошо, что это шелк, вино просто соскользнуло. Лотто? Лотто Саттервайт. Лотто! Ты в порядке? Алло, любовь моя? (Касается его лица.)

Лотто смотрит на нее – как будто с очень большой высоты.

Матильда (ее голос звучит тише). Любимый?

ЗАКАТ. Домик, притаившийся в дюнах, напоминает выброшенную на берег ракушку. Пеликаны чертят узоры на ветру. Под пальмой прячется черепашка-гофер.

Лотто обнаружил, что стоит у окна.

Он был во Флориде. Флориде? В доме матери. У него не было ни малейшего понятия, как он там оказался.

– Ма? – позвал он.

Но его мать мертва уже шесть месяцев. Место все еще пахло ею – детской присыпкой и розами. Пыль серой пленкой покрыла ситцевую обивку мебели и фарфоровые статуэтки. Словно плесень, повсюду – морской запах подмышек.

Думай, Лотто. Последнее, что ты помнишь.

Дом, лунный свет скользит по поверхности стола, костлявые пальцы зимних деревьев ощипывают звезды с неба. Вокруг разбросаны бумаги. Под ногами вертится сопящая собачка. Этажом ниже спит его жена – ее белокурые волосы на подушке похожи на чалму. Он коснулся ее плеча и пошел к себе наверх, неся в ладони лоскуток ее тепла.

А затем словно темный пузырь раздулся в его памяти, и он вспомнил все плохое, что в последнее время было между ними, вспомнил великую историю того, как угасла и утратила вкус их любовь. Вспомнил, в какой ярости он был и как эта ярость покрыла собою все вокруг.

Последний месяц он балансировал на тонкой жердочке между желанием уйти от нее и желанием остаться. Как невыносимо трудно было снова подняться на ноги и пытаться понять, где же он упал.

Он заработал состояние на создании таких историй. Он знал, как одно слово может обрушить целый дом. [Хорошая женщина! Честная женщина! Милая женщина!]

Двадцать три года он пребывал в уверенности, что встретил девушку, чистую как снег, грустную и одинокую. И что он спас ее. Две недели спустя они поженились. А затем, словно глубоководный осьминог, их история вывернулась наизнанку. Его жена вовсе не была такой уж чистой. Она была шлюхой. Ее содержали за деньги. Ариель содержал. В этом нет никакого смысла. Она была шлюхой, а он, Ланселот, – рогоносцем. Он, тот, кто всегда, с самого начала, хранил ей верность.

[Трагедия или комедия – это совершенно неважно. Все зависит от точки зрения.]

ОН ПОЧУВСТВОВАЛ ХОЛОДНОЕ ДЫХАНИЕ ДЕКАБРЯ сквозь оконное стекло. Как долго здесь садится солнце? Даже время вело себя не так, как он ожидал. На пляже не было ни души. Где же все прогуливающиеся старички, собачники, пьяная молодежь, романтики и охотники за лотосами? Все исчезли. Песок был невероятно, неправдоподобно гладким, прямо как кожа. Лотто почувствовал, как растет его страх. Он вошел в дом и шелкнул выключателем.

Лампы были мертвы. Как и его мать.

Ни электричества, ни телефона. Он взглянул вниз. Он был в пижамной курточке, но почему-то не надел штанов. Лотто услышал шипение предохранителей – лампы зажглись. Он почувствовал, как паника сходит на нет.

Словно с высоты он видел, как носится по маленькому дому и заглядывает в шкафы. Потом он отправился в комнату Салли, опустевшую после смерти Антуанетты.

Солнце тем временем село, мрачные тени выбрались из моря, точно амфибии, и двинулись в сторону Гаалфа, по внутриостровным водам к реке Св. Иоанна. Пробежались по ледяным источникам и топям аллигаторов, высохшим бирюзовым фонтанам в печальных зданиях дешевых и наполовину закрытых предприятий. Над мангровыми деревьями, ламантинами и моллюсками в ракушках, один за другим открывающими и закрывающими свои створки точно маленький хор в конце оперы. Затем тени углубилась в Гаалф, покружились голубями в подводном мраке и направились в Техас.

– Что, мать вашу, происходит? – пробормотал он в темноту дома. Первый раз в жизни он позволил себе выругаться. Он чувствовал, что заслужил это. Но дом ему так и не ответил.

ОН ОСТАНОВИЛСЯ ПЕРЕД ДВЕРЬЮ В КОМНАТУ МАТЕРИ, поводя лучом фонарика. Лотто сам не знал, что хочет там найти. Салли и Рейчел говорили что-то о том, будто она копила какие-то вещи. Что в минуты ночных запоев Антуанетта скупала в интернет-магазинах все, что могло приглянуться. Старая комната Лотто была забита коробками со средством для ухода за ногами и часами со сменными ремешками.

– Откроешь дверь в свою комнату – и тебя накроет лавиной американского потребительства, – предупредила его Рейчел. И все это – за те небольшие деньги, которые Антуанетта позволяла себе тратить на всякое барахло.

– Ты хочешь, чтобы мы прибрались в доме? – спросил он, когда они говорили по телефону на следующий день после смерти матери.

Они уже успели поплакать, после того как Салли рассказала, как все было: она встала посреди ночи попить воды и увидела огромное тело Антуанетты, лежащее на полу посреди комнаты.

– Нет. Оставь все, как есть. Надо нам сжечь этот дом, – мрачно сказала тетушка Салли. Она уже высказала свое пожелание совершить кругосветное путешествие. Брат оставил немного денег и для нее, и она не видела смысла сидеть на месте.

– Хорошо, что у ма была аллергия на животных, – сказал Лотто. – А то ведь там могли бы остаться кошки. И разъедающая глаза кошачья вонь, расстилающаяся по всему пляжу.

– Их бы передавили все эти коробки.

– Получился бы гербарий из расплющенных кошек. Букет. Могли бы вставить его в рамку и повесить на стену. Мементо мяу, – сказал он тогда.

Лотто сделал глубокий вдох и открыл дверь в материнскую спальню.

Она была очень аккуратной. Цветочное покрывало, пол, выкрасившийся в темный цвет из-за небольшой протечки в водяном матрасе. Над изголовьем – позеленевшее от времени распятие.

Печальная у нее была жизнь. Бедная мать. Все это напомнило ему что-то из Беккета. Женщина-золотая рыбка, выросшая до размеров своего аквариума, и единственный выход – последний прыжок.

Внезапно Лотто показалось, что ему в грудь влезла ледяная лапа. Ему показалось, что на тумбочке покоится голова его матери. Он видел ее профиль, глаз за линзой очков казался огромным, одна щека, половина рта.

Его сотрясла дрожь, он отбросил фонарик. Луч крутанулся два раза, а затем раздался звон стекла, и свет крест-накрест упал на кровать, слепя Лотто. Он подошел к тумбочке и нашел на ней дневник в белой обложке, кучу разбросанных монеток и мамины очки. Стеклянную чашку. Должно быть, все эти вещи были специально составлены так, чтобы получилась иллюзия головы. Но ведь он видел ее так четко, это была Антуанетта, вне всяких сомнений, даже несмотря на то что у нее был один глаз. Лотто пробрала дрожь, и он принялся шарить по ее ящикам в поисках денег, на которые мог бы вернуться домой [сплошные пустые пузырьки из-под таблеток], а затем вновь сбежал на кухню.