Вечная ночь - Полина Дашкова

Все только разводили руками — как это раньше не догадались? Кстати, первым, кто обратил внимание на психические отклонения учителя физкультуры, был Кирилл Петрович Гущенко. Он приезжал в интернат в составе одной из комиссий Минздрава, после того как нашли четвёртый труп.

Но вначале никто, кроме Гущенко, не подозревал Пьяных. Слишком он был тихий, маленький, убогий. Про него говорили: «Мухи не обидит».

Вопрос о том, насиловал он детей или нет, так и остался открытым. Официально следствие утверждало, что да, насиловал. Но некоторые эксперты высказывали сомнения. Эксперты считали, что убитые дети подвергались насилию неоднократно, ещё задолго до убийства. Даже у самой маленькой девочки, семилетней, оказалась порвана девственная плева. И мальчика кто-то активно употреблял.

В теле четвёртой жертвы удалось обнаружить остатки спермы, которая очевидно не могла принадлежать Пьяных.

Он признался и в убийствах, и в изнасилованиях.

Оля входила в состав экспертной комиссии, видела Пьяных и считала большой ошибкой, что его признали вменяемым и отправили после стационарной экспертизы в тюрьму. Он страдал тяжёлой реактивной депрессией. Ему всё было безразлично. Он отказывался от еды, его кормили через желудочный зонд.

Перед комиссией во время судебно-психиатрической экспертизы Пьяных говорил как робот, без всяких эмоций. Ничего не отрицал. Лобов рассказывал, что на следственных экспериментах он вёл себя странно. Ему давали муляж, объясняли, что надо делать, и он послушно выполнял.

Не дождавшись суда, Пьяных повесился в камере. Дело закрыли.

Теперь возле города Давыдова, в тридцати километрах от Москвы, престижный, дорогой дачный посёлок. Там виллы очень богатых людей. Красивое место, берег Москвы-реки, сосновые рощи, озеро Чистое. Говорят, правда чистейшее озерцо, до сих пор в нём много рыбы. Вокруг никаких промышленных предприятий. Есть несколько родников с целебной водой.

«Я туда поеду, — думала Оля, — вот приведу в порядок машину и поеду. А может, и просто на электричке. Давыдово всего в тридцати километрах от Москвы. Интернат давно сгорел, но остались люди, местные жители, которые там работали. Остались бабушки из ближайшего посёлка. Вечные бабушки, они должны что-то помнить».

Выйдя из душа, в чистом чужом халате, доктор Филиппова столкнулась с медсестрой Иришей. Ириша держала в руке её мобильник.

— Ольга Юрьевна, он вопил детским голосом: «Мама, возьми трубку!» Я сначала не поняла, что это телефон. Так вообще свихнуться недолго. Это ваша дочь, я сказала, что вы принимаете душ, но она сказала, что это очень срочно.

— Мама, ты совсем офигела! Сегодня было родительское собрание в семь, ты обещала прийти! Ну сколько можно, мама? И кушать дома нечего совершенно! — Катин голос дрожал от обиды и возмущения.

— Катюня, во-первых, не кричи. О собрании я правда забыла. У меня был сумасшедший день.

— У тебя все дни сумасшедшие! Ты же в психушке работаешь!

— Что ты несёшь? Не стыдно?

— Ну ладно, ладно, извини. Просто это было важное собрание. Мы с Андрюхой как беспризорники, у всех родители пришли, а у нас — никого.

— Ты папе звонила? Он тоже мог бы сходить.

— У него учёный совет. Мам, Андрюха пару получил за контрольную по математике. И сейчас у него, кажется, температура. Я градусник не могу найти. Слушай, зачем ты на работе принимаешь душ? Езжай домой сейчас же! Я умираю от голода! А папа сказал, он раньше одиннадцати не придёт.

— Градусник в аптечке в ванной или в тумбочке у кровати. Посмотри, пожалуйста, прямо сейчас.

В трубке слышалось сердитое сопение, потом что-то грохнуло и зашуршало.

— Катя, что случилось?

— Ничего. У вашей тумбочки ножка отломилась, и какие-то бумаги попадали. О, это распечатка папиной статьи о ритуальных убийствах у древних инков! Я давно хотела почитать, а он не разрешал. Вот, градусник нашла.

— Умница. Теперь измерь Андрюхе температуру. И пожалуйста, не читай папину статью, если он не разрешил.

Опять сопение. Потом голос сына: «Катька, отстань, я сплю!»

После того, как Оля ушла из команды Гущенко, семья успела привыкнуть к почти домашней маме. Доктор Филиппова стала получать в два раза меньше денег, зато больше времени и сил могла отдавать семье. Работа специалистов в команде оплачивалась вполне прилично, из каких-то специальных фондов. Обычный врач в государственной клинике, пусть даже доктор наук, получает копейки.

Муж не раз намекал ей, что за деньги, которые ей платят в последние полтора года, она могла бы вообще сидеть дома. Сам он тоже получал смехотворную зарплату, но подрабатывал консультациями, читал лекции по древней истории и языческим религиям в частных вузах, иногда готовил абитуриентов. Он уверял, что, если бы Оля сидела дома, он мог бы зарабатывать ещё больше, поскольку был бы полностью освобождён от домашних хлопот.

— Мама, ты придёшь, наконец? — просипел в трубке голос сына. — У меня горло болит, а Катька даже чаю не может сделать. Сует мне этот градусник. Я и без градусника чувствую, что не меньше тридцати восьми.

— Андрюша, лежи спокойно и не злись. От этого будет только хуже. Что ещё болит, кроме горла?

— Голова. И тело все ломит. Мам, приходи скорей, пожалуйста, мне правда плохо.

— Мама, ну в чём дело? — трубку вырвала Катя. — Это связано с тем, что сегодня утром по телевизору показывали? С трупом девочки, да? Тебе звонил Дима Соловьёв? Ты опять будешь заниматься маньяками? Ты же обещала!

— Катюня, ты поставила ему градусник? — Оля старалась говорить спокойно, но еле сдерживалась.

Так сложилось в её семье, вернее, она сама так все сложила, что дети и муж считали её своей собственностью. Полтора года всем было удобно, что мама сравнительно рано возвращается с работы, не так сильно устаёт, не сидит ночами на кухне за компьютером. Сейчас ничего ещё не произошло, а Андрюха уже заболел, и Катя злится, чуть не плачет.

— У меня съёмка на телевидении, — произнесла Оля самым жёстким тоном, на какой была способна, — программа «Тайна следствия». Сегодня съёмка, завтра эфир. Тебе, Катюня, придётся заварить для Андрюхи липу с ромашкой, а для себя ты можешь пожарить картошки или возьми пельмени в морозилке. Все, мне надо собираться. Позвони, пожалуйста, когда измеришь ему температуру.

— Так я и знала! — выкрикнула Катя. — Между прочим, пельмени кончились, а картошка вся проросла! И у меня, кажется, тоже температура. Голова раскалывается и тело ломит!

— Есть макароны и гречка. Катя, успокойся сейчас же. Прекрати. Убили ещё одну девочку. Ты понимаешь это или нет?

— Убийствами занимается милиция и прокуратура. При чём здесь ты?

— Все, я сказала, успокойся.

— Это ты успокойся, мамочка! Ты нас вообще не любишь, ни капельки!

В трубке послышались частые гудки. Оля захлопнула телефон.

Из окна ординаторской видны были ворота. Возле будки охранника стоял синий «микрик» с эмблемой телеканала. Оставалось всего пятнадцать минут, чтобы высушить волосы и одеться.

Глава пятнадцатая

— Я вспомнила про пустышку, — произнёс хриплый незнакомый женский голос.

Соловьёв не сразу понял, кто говорит. Физкультурница Майя была так возбуждена, что забыла представиться.

— Не знаю, насколько это важно, но я вспомнила. Пустышка Никиткина. Никитка — сводный брат Жени. Ему четыре месяца. Женя его очень любит… то есть любила. Иногда гуляла с ним. Положила соску в карман и с тех пор таскала, все забывала отдать. Слушайте, может, я не вовремя? Вы сказали, если что-нибудь вспомню, звонить в любое время.

— Да, спасибо. Как Нина?

— Напилась и спит. Я не знаю, хорошо это или плохо. У неё были серьёзные проблемы с алкоголем, она лечилась два года назад. И до последнего времени держалась.

— А сейчас сорвалась, — пробормотал Соловьёв и, прижимая трубку к плечу, насыпал в чашку растворимый кофе, сахар.

— Сорвалась. Это вполне понятно. Не представляю, как она будет жить дальше. Она ведь совершенно одна. Знаете, я догадываюсь, откуда у Жени столько денег. Не хотела говорить, во-первых, при Нине, во-вторых, я тогда ещё не до конца осознала, что девочки больше нет.

— Да. Я вас слушаю.

— Женя лет с двенадцати встречалась со взрослыми мужчинами. И они платили ей.

— Откуда вам это известно? — Соловьёв чуть не расплескал кофе, пока нёс чашку к столу.

— Неважно. Это к делу не относится. Но я знаю точно.

— И всё-таки, откуда? — спросил Соловьёв. — Поймите, то, что вы сказали, — очень важно. Я должен знать, насколько достоверна эта информация.

Майя вдруг перешла на шёпот.

— Я сейчас, по телефону, не могу. Но информация точная. Возможно, кто-то из них её и убил. А устроила это все Маринка.

— Кто, простите?

— Ну последняя жена Качалова. Вы её видели?

— Да.

— Значит, уже имели счастье. Она небось сокрушалась, жалела Женечку. Учтите, все это гнусное лицемерие. Я не удивлюсь, если окажется, что она напрямую причастна.