Дороги в неизвестность - Марик Лернер

— Какая гадость! — с чувством сказала Лена.

Я усмехнулся:

— Это для тебя гадость, а они в такой системе жили — это совершенно нормальное поведение было. Хочешь понять образ мыслей чужой расы, не ходи в музей на скульптуру тамошнего Аполлона или Давида смотреть. Лучше всего посетить Хиросиму после взрыва или заглянуть на огонек, когда миролюбивые демонстранты ломают магазины и поджигают машины. Хотя неплохо еще концлагерь посетить. Там цену человеческой жизни и смерти видно прекрасно. Красивые слова предназначены только замазывать глаза. Но Народ про себя прекрасно знает, что их вывели искусственно, в порядке эксперимента, и только поэтому они и выжили, когда те друг друга стали травить биологическим и химическим оружием. И нормальных людей ненавидят. Очень редко рождаются у них такие. — Я посмотрел на Найденыша. — Так его родная мать выбросила, а я вот подобрал. Поэтому он мне сын.

— А ты ведь что-то недоговариваешь, — задумчиво сказала Лена. — Людей ненавидят, а ты для них не только свой, но еще и можешь что-то поперек правил делать.

— Правильно. Догадалась. Ты наливай, выпьем за встречу. — Я помолчал, глядя, как Рафик разлил по стаканам водку. — Главное в жизни — удача. Не всегда она такая, как мы хотим, но без нее тебе не поможет ничего. Выпьем за то, чтобы она нас не оставила.

Мы чокнулись и дружно выпили. Я осмотрелся, что там стоит на столе, и стал накладывать в тарелку.

Кошка подняла голову и внятно спросила:

— Мне?

— А ты только сырое мясо ешь или еще что? — поинтересовалась Лена.

— Сырое гораздо лучше, но можно и жареное, хотя желательно пореже, творог можно, даже сырые овощи иногда ест, но не любит — только с голодухи, чтобы в животе что-то было, — пояснил я.

Лена полезла в шкаф, служивший холодильником, и, достав кусок мяса с костью на пару килограммов, с сомнением на него посмотрела.

— Пойдет, — сказал я. — Только не здесь, а во дворе.

Красавица фыркнула и, осторожно взяв мясо зубами, вышла за дверь.

— Все время надо воспитывать, — пояснил я, глядя ей вслед. — Вечно проверяет — что можно, а что нельзя. Чуть слабину дашь — моментально на голову садится и ноги свешивает. Если сильно по-умному — время от времени надо напоминать, кто доминат, а кто подчиненный.

Когда дверь за кошкой закрылась, я продолжил:

— Да, Лен, ты правильно догадалась. Я тоже меченый. Поймал в подземелье. Очень удачно вышло, а то бы сразу зарезали. Они это дело прекрасно видят. Я по… М-да… профилю очень близок к Народу оказался. Все равно потом пришлось доказывать, что я весь из себя такой отморозок. Но об этом говорить пока не буду. — Я усмехнулся, глядя на их лица. — Мы, меченые, — я подчеркнуто демонстративно обвел взглядом хозяев, — не любим об этом рассказывать. Очень уж дело такое… интимное.

Рафик вопросительно глянул на дверь, за которой Черепашка увлеченно читала про ведьмака Геральта.

— Ага, то же самое, — кивнул я. — Она только выглядит такой симпатичной и невинной девочкой. Ей убить — как тебе высморкаться, и людей точно так же не любит, как и остальные. Просто она очень любознательная и умеет четко проводить границу между чувствами и действиями. А кроме того, я для нее тоже доминат. Старший. Вожак. Я ведь недаром сказал — она маг-лекарь. У них нет деления на черную или белую магию. Маг находится вне привычных рамок добра и зла и не обязан объяснять свои мотивы никому, кроме как высшему по рангу. Так что может вылечить, а может и убить. Хотя на самом деле это называется у них не маг, а паук.

— Как-то это звучит не очень приятно, — поежилась Лена, — «Черная вдова» и прочие гадости.

— Нет, никакого отношения. Самые близкие к Народу — это индейцы, хотя любые аналогии всегда соответствуют не полностью. Там, на востоке, лежит огромная степь, заросшая травой по пояс и кустарником. Редко когда деревья встречаются. Там бродят огромные стада диких животных. Бизоны, антилопы, дикие лошади, олени разных видов, птиц множество и маленьких зверьков, но главное — бизоны. Я, впрочем, не уверен, что это бизоны, может, зубры, а может, еще что похожее. Не приходилось раньше видеть в натуре, только на картинках. Дикие животные всегда ходят определенными путями. Вот вдоль этих путей и стоят рощи, в которых живет Народ группами по двести-триста разумных. В основном охотятся, но и огороды с полями имеют. Ремесла там очень развиты, скот домашний имеется и табуны лошадей. Все рощи посаженные, а не случайно выросшие, и деревья там генетически измененные, ну это, может, еще увидите, такое объяснить сложно. На дерево это меньше всего похоже. Главное, что они специально ограничивают рождаемость, для того чтобы не выбить всех животных. А решают, кто достоин произвести на свет потомство, а кто нет, — пауки. Генеалогическое древо они не придумали, а семейные связи рисуют черточками от одного имени к другому. Шестьсот лет назад, когда Война между людьми кончилась, очень мало было уцелевших, вот многие и женились внутри рода. Когда рисуют, получаются такие перекрещивающиеся линии, как паутина. Вот с тех пор и пошло название — паук. Мало того, в каждой роще паук знает не только родственные связи, но и возможности. Там каждый второй — маг разного уровня, но паук всегда сильнее — ведется специальный отбор еще с детства. Если хотите, можно назвать его экстрасенсом. Они постоянно проводят селекцию и выводят особые специализированные породы в собственном племени. Какая там любовь-морковь, — я хотел плюнуть, но удержался, — паук сказал: «Надо!», молодежь ответила: «Есть!»

Друзья слушали молча, видно было, что мой рассказ захватил их всецело.

— Ребенок должен быть от правильных производителей, зато гулять можно сколько угодно, только не рожать. Вся жизнь у них опутана множеством правил, традиций и законов. Туда нельзя, сюда нельзя, этого не делай, а вон то делать обязательно. Только постоянно держать пружину сжатой опасно, лопнуть может. Так придумали отдушину для желающих — война. То есть это не обязательно, можно всю жизнь мирно прожить, но уважать не будут. Заодно и лишних поубивают, а у кого-то появится возможность родить, чтобы восполнить потери и поднять численность до прежнего уровня.

Лена хотела было что-то спросить, но Рафик остановил ее жестом, а я продолжил:

— Это ведь только кажется, что степь однообразна и уныла. О, кто там живет, прекрасно знает, где проходит граница какого рода, где чужая роща и чужие табуны. Самое удальское дело — это украсть лошадей. Если сделал это чисто, без крови — почет и уважение обеспечено. Если пришлось драться с охранниками, потом подробно выясняется, кто и что сделал. Кто убил и кого, каким способом. Как в компьютерной игре — все подсчитают и выяснят количество очков у каждого. И такие вещи на всю жизнь, не дай бог сплоховать, очень долго помнить будут. Имен, в нашем понимании, у них нет. Одним называет мать, второе дают при совершеннолетии или за удачный поступок. А потом так и дальше идет. Можно десяток имен сменить за жизнь.