Реквием по Германии - Филип Керр

– Так что же остается мне, Господи Боже?

– Этот американский агент, с которым я работаю, обещал мне отпустить тебя, если мы сможем на твое место посадить Мюллера, попытаемся выманить его.

– А до этого процессу позволят продолжаться. Может быть, и приговор тоже будет вынесен для пущей убедительности?

– Что-то вроде этого.

– И ты просишь меня пока ничего не говорить.

– А что ты можешь сказать? Что Линден, возможно, убит человеком, который вот уже три года, как мертв?

– Это так. – Беккер отшвырнул сигарету в угол комнаты. – Чертовски жестоко.

– Ты что, хочешь снять с головы берет? Послушай, они знают, что ты вытворял в Минске, а потому и не настолько щепетильны, чтобы не играть твоей жизнью. Честно говоря, им все равно, будешь ты висеть или нет. Это твой единственный шанс, так и знай.

Беккер угрюмо кивнул:

– Хорошо.

Я уже встал, чтобы уйти, но меня остановила внезапная мысль.

– Интересно, – спросил я, – почему тебя освободили из советского лагеря для военнопленных?

– Ты был в плену и знаешь, что происходило с теми, кто служил в СС.

– Так почему, я спрашиваю.

Мгновение он колебался. Потом сказал:

– Со мной вместе сидел человек, которого собирались освободить. Он был очень болен и скоро бы умер. Зачем его репатриировать? – Беккер пожал плечами и посмотрел мне прямо в глаза. – Поэтому я задушил его. Наглотался камфары – кстати, чуть себя не убил – и занял его место. – Он пристально смотрел на меня. – Я отчаялся, Берни. Ты же помнишь, как лихо там было.

– Да, помню, – сказал я, стараясь скрыть свое отвращение, и не смог. – Но знаешь, расскажи ты мне все это раньше – с удовольствием дал бы им тебя повесить.

Я взялся за дверную ручку.

– Еще есть время. Что же ты?

Скажи я ему правду, Беккер вряд ли бы понял. Он, возможно, подумал бы, что метафизика – это нечто используемое для производства дешевого пенициллина на потребу черного рынка. Поэтому я покачал головой и сказал:

– Считай, я заключил кое с кем сделку.

Глава 30

Я встретился с Кенигом в кафе «Шперл» на Гумпендорферштрассе, которая находилась во французском секторе, но близко к Кольцу. Это было большое мрачное заведение в новом стиле, с многочисленными зеркалами, от которых светлее не становилось, и несколькими бильярдными столами в полразмера. Каждый из них был освещен лампой, свисавшей с пожелтевшего потолка на медном креплении, которое выглядело, как будто его сняли со старой подводной лодки.

Терьер Кенига смиренно восседал недалеко от хозяина, наблюдая за его одинокой, но глубокомысленной игрой. Я заказал кофе и приблизился к столу.

Он тщательно примерился к шару, а затем принялся натирать конец кия мелом, молчаливо приветствуя мое появление кивком.

– Моцарт особенно любил эту игру, – сказал он, опуская глаза на сукно. – Он, без сомнения, находил ее подходящим воспроизведением четкого динамизма своего интеллекта.

Он глянул на шар, точно прицеливающийся снайпер, и после долгой паузы ударил белым шаром в первый красный, а тот в свою очередь – в другой. Этот второй красный шар прокатился вдоль всего стола, закачался на краю лузы и, вызвав тихий шепот удовлетворения у игрока, так как более изящного проявления законов тяготения и движения не существует, бесшумно скользнул, скрывшись из виду.

– Я же люблю эту игру по гораздо более эстетическим причинам. Мне нравится звук шаров, ударяющихся друг о друга, и мягкость, с которой они катятся. – Кениг достал красный шар из лузы и, к своему удовлетворению, положил его обратно. – Но больше всего мне нравится зеленый цвет. Вы знаете, что у кельтов зеленый считается несчастливым цветом? Нет? За ним идет черный. Может, все объясняется тем, что англичане вешали ирландцев за ношение зеленого. Или шотландцев? – Какое-то время Кениг, точно сумасшедший, таращился на поверхность бильярдного стола, будто хотел лизнуть его языком. – Только посмотрите на него! – выдохнул он. – Зеленый – цвет честолюбия и молодости. Это цвет жизни и вечного отдыха. Reguiem aeternam dona eis[11]. – Он неохотно положил свой кий на сукно и, достав большую сигару из кармана, отвернулся от стола. Терьер выжидательно поднялся. – Вы сказали по телефону, что у вас есть для меня кое-что. Нечто важное?

Я передал ему конверт Белински.

– Извините, что написано не зелеными чернилами, – сказал я, наблюдая, как он достает бумаги. – Вы читаете кириллицу?

Кениг покачал головой.

– Боюсь, с таким же успехом это могло быть написано на галльском. – Однако он все равно развернул бумаги на бильярдном столе, а затем зажег сигару. Собака залаяла, и хозяин, приказал ей сидеть тихо. – Может быть, вы соблаговолите объяснить, что в этих бумагах?

– В них подробно изложено расположение и порядок работы МВД в Венгрии и Нижней Австрии. – Я прохладно улыбнулся и сел за соседний столик, на который официант только что подал для меня кофе.

Кениг медленно кивнул, по-прежнему непонимающе глядя на документы, затем собрал их, положил в конверт и сунул его в карман пиджака.

– Очень интересно, – сказал он, усаживаясь за мой столик. – Предположим на мгновение, что они – подлинные...

– Они действительно подлинные, – быстро сказал я.

Он терпеливо улыбнулся, будто я понятия не имел о том долгом процессе установления подлинности такой информации.

– Предположим, что они подлинные, – с ударением на первом слове повторил он, – как это вы их нашли?

Двое мужчин подошли к бильярдному столу и стали наблюдать за игрой. Кениг отодвинул стул и кивнул мне, приглашая последовать его примеру.

– Все в порядке, – сказал один из игроков. – Здесь хватит места всем. – Но мы все равно отодвинули стулья на более безопасное расстояние от стола, и я стал рассказывать ему историю, которую отрепетировал с Белински.

Выслушав меня, Кениг удовлетворенно покачал головой и поднял на руки собаку, тотчас лизнувшую его в ухо.

– Здесь не место и не время, – сказал он, – но я восхищен вашими успехами. – Приподняв брови, он с отсутствующим видом уставился на мужчин у бильярдного стола. – Сегодня утром я узнал, что вы успешно достали купоны на бензин для моего приятеля-медика, того, что в Центральном госпитале. – Я понял, что он говорит об убийстве Тродл. – И так скоро, мы едва обсудили это дело. Очень квалифицированно, признаю. – Он выпустил клуб дыма для собаки, устроившейся на его колене, которая стала нюхать, а потом чихнула. – Так трудно заполучить надежные запасы сейчас в Вене.

Я пожал плечами:

– Надо знать нужных людей, вот и все.

– Вы-то уж точно знаете, мой друг. – Он похлопал по нагрудному карману своего зеленого твидового костюма, куда спрятал документы Белински. – В таком случае, я чувствую, следует представить вас кое-кому, способному лучше, чем я, судить о надежности вашего источника. Тому, кто, так уж получилось, очень хочет с вами познакомиться и решить, как лучше всего использовать человека с вашим опытом и находчивостью. Мы предполагали подождать несколько недель, прежде чем представить вас, но эта информация все меняет. Тем не менее сначала я должен позвонить. Это займет всего несколько минут. – Он оглядел кафе и указал на один из свободных бильярдных столов. – Почему бы вам не поиграть, пока я отлучусь?

– Признаться, не увлекаюсь играми, в которых залог успеха – умение, – сказал я. – Предпочитаю, чтобы все зависело от удачи, ведь тогда мне не придется винить себя, если я проиграю. Я, знаете ли, весьма склонен к самобичеванию.

В глазах Кенига мелькнул огонек.

– Мой дорогой друг, – сказал он, вставая из-за стола, – это как-то не по-немецки.

Я наблюдал, как он идет в глубь кафе звонить по телефону, терьер преданно следовал за ним. «Интересно, – подумал я, – кому это он звонит?» Человеком, способным по достоинству оценить качество моего источника, мог быть и Мюллер. Но, казалось, слишком рано на это надеяться.

Возвратившийся через несколько минут Кениг показался мне взволнованным.

– Как я и думал, – сказал он, кивая с энтузиазмом, – один человек очень хочет немедленно увидеть материалы и познакомиться с вами. У меня здесь машина. Поедем?

У Кенига оказался черный «мерседес», как и у Белински. И, как Белински, он ехал слишком уж бесшабашно, если принять во внимание, что дорогу утром полил дождь.

Я заметил:

– Лучше приехать позже, чем вообще не приехать.

Однако он не обратил на мое ворчание ровным счетом никакого внимания. Чувство дискомфорта еще более усиливала собака Кенига которая сидела на коленях своего хозяина и возбужденно лаяла на дорогу в течение всего путешествия, как будто зверь давал указания куда нам ехать. Я узнал дорогу к студии «Зиверинг», но в этот самый момент она разветвилась, и мы опять повернули на север, на Гринцигералле.

– Вы знаете Гринциг? – проорал Кениг, перекрывая непрестанный лай собаки. Я ответил, что нет. – Тогда вы на самом деле не знаете венцев, – высказался он. – Гринциг славится виноделием. Летом многие приезжают сюда по вечерам, чтобы посетить одну из таверн, где продают молодое вино. Они пьют вволю, слушают квартет «Шраммель» и поют старые песни.