«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994 - Борис Гедальевич Штерн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слава Будде, повелителю калия и натрия! — радостно запричитал Минос Радаманфович. — Никакого осмысления и толкования, — зашептал безответственный судья на ухо шоферу. — Харе Кришна! Харе Рама! — закричал судья в окно черной «Волги» на всю ивановскую. И был неправ.
Вот Восток. Вот вся эта цивилизация и философия, уходящая через пупок в необыкновенные глубины и перевоплощающаяся в необыкновенные чудеса и возможности, не сулящие ничего хорошего, а не врешь ли ты? А поможешь ли ты освободить от тотальной лжи голову неизвестного перевоплощенца Вити Цубербиллера, непосредственно проистекающего из моей головы? Если весь мир вокруг — ложь лукавого, поставившего продажное Божье творение на службу своим темным целям, если все это — ложь и только ты сам и жизнь твоя и гибель — правда, а тут оказывается, что и это обман, мимолетная игра случая, — то Боже, Боже, Боже, куда мы попали? Скажите, как выбраться отсюда? Извините, мы — пришедшие, мы — пришельцы. Как выйти?!
У Эака Зевесовича, вобравшего в себя блуждающего Витю Цубербиллера, была тьма власти и обе руки — правые. Он подумал — что бы ему такое совершить, чтобы пела душа и сердцу тревожно в груди? И он позвонил министру среднешкольного образования и сказал:
— С сегодняшнего дня калий и натрий вычеркиваются из таблицы Менделеева!
И потом позвонил министру конфетной торговли вразнос и навынос и сказал:
— С сегодняшнего дня детям до 18 лет жвачка раздается повсюду бесплатно!
И потом позвонил учительнице Веронике Дударовне и сказал:
— Бе-бе-бе-бе-бе-бе!
Но тут с радостным воем и уважительным трепетом вбежали сотни секретарш, референтов и помощников, перескакивая через тело поверженного Миноса Радаманфовича и вешаясь на шею Эака Зевесовича. Он из последних сил отмахивался обеими десницами. Махнет налево — улочка, махнет направо — переулочек.
— Эак Зевесович, да вас же выбрали народным депутатом от Общественной организации неподкупных!..
И Эак Зевесович из уважения ко всему сущему поцеловал прах у собственных ног.
И я думаю — что же не прах еще и не тлен в окружающем времени, непрерывно проистекающем в шестимерное пространство? Отчизна моя, тризна наша, не тлен ли ты еще окончательный? И родина, изнасилованная-переизнасилованная, встает, отряхивается, отряхивается… Интересно, что там под отряхом? О Русь, жена моя, нам совершенно неясен твой дальнейший путь. Ясно только, что с болью. И вся ты, в общем неясная. И будешь еще неяснее, когда блуждающая, мечущаяся душа Вити Цубербиллера вознесется на самый верх.
И настал третий день. Витя поднял голову Эака Зевесовича, оглядел мир квартиры дальнозоркими глазами, ну, там, увидел гадов подземных, ангелов горних, споткнулся о столик с завтраком, предусмотрительно пододвинутый секретаршами и референтами под самый нос, опрокинул, да так, не жрамши, и поехал в Кремлевскую цитадель.
«Блям-блям-блям» — зазвонил дарвалдаевский колокольчик и заседание началось. Председатель сказал:
— В связи с тем, что в стране революционная перестройка, надо все менять. И начать с самого основного, главного процедурного вопроса на все времена. Как нам и прочим жителям страны обращаться друг к другу? Председательский комитет в целях борьбы со СПИДом предлагает вместо бесполого «товарищи» ввести «товарищ» и «товарка». Какие будут иные прения?
На трибуну вышел Эак Зевесович, и Витя из мозжечка скомандовал ему решительно сложить обе десницы на груди.
— Какие могут быть прения? Строим мы или не строим правовое государство, где все будет по закону? А что сказано в Основном законе? «Граждане». И да будет обращение законным — «гражданин» и «гражданка», в крайнем случае — «подсудимые»…
Но тут подле оказался аграрий Иван Самосадович. Метнул взор в глаз Верховного судии и, сам того не желая, высосал всего Витю Цубербиллера без остатка.
— «Граждане» и «гражданки» — суть жители града, а жителей сел, кормильцев, опять забыли? Да будет коренное, от земли — «земляк» и «землячка». На том прении стояла и стоять будет Русская земля!
И опять не смог выселиться с трибуны малообразованный, плохо воспитанный, консенсусонеспособный Витя Цубербиллер…
Чингиз Ханович от имени народов: «Человек» и «человечина».
Валентина Терешковна от имени женщин: «Мужчина» и «женщина».
Борис Можаевич от имени мужиков: «Мужик» и «баба»…
И прели так до бесконечности, а страна рушилась, и кровь лилась. И горе множилось. И звезды падали. И многие познания умножали скорбь.
Наконец вышел на люди громила и убийца Влоб Позубамович, депутат от темного элемента и улыбнулся скабрезно, и вякнул:
— Предлагаю: «сволочь» и «сука».
И часть Влоба, бывшая Витей, все-таки покраснела. И как трахнет кулаком по трибуне, и как — раз! Деревянная, крепкая, добротная, гербоносная трибуна по имени Витя Цубербиллер как трахнет в ответ доской по кулаку Влоба Позубамовича, так что тот даже рукой затряс и потерял мандат депутатской неприкосновенности. Так-то вот.
И застыл, и насупился, и одеревенел.
И покатилась жизнь по стране сама собой. Торговали, учились, молились, совершали подлости и благородства и сходили в могилу, получая воздаяния от Будды, который и думать не думал ни о чем. И все бы в порядке вещей, только мама Вити Цубербиллера иногда плакала — где-то мой сыночек, не подозревая, что почти каждый день видит его в образе деревянной трибуны по программе ЦТ. И никто не мог этого объяснить, кроме меня. А я, к сожалению, не знаю ни ее телефона, ни адреса, ни имени, ни отчества, ни даже фамилии и молекулярного веса. А Витя Цубербиллер иногда думает, что покой и квадратность и есть достойный итог.
Но только помните, когда кто-нибудь из депутатов в избытке чувств трахнет кулаком по Вите Цубербиллеру, все начнется сначала, и я уже не знаю, к каким последствиям это может привести. Знает только просветленный, но никогда не скажет, поелику ему до нас дела нет.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
№ 11
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Сергей Каштанов
Материальный стимул
— Бараны, дверь освободите, — прорычал в микрофон шофер. Интеллигент, висевший на последней ступеньке, попытался сохранить достоинство:
— Господа, давайте все дружно выдохнем!
Бараны и господа, видимо, выдохнули, потому что дверь наконец закрылась и автобус тронулся. «Вот и отлично, — подумал Пилюгин, бодаясь с кожаной петлей, за которую положено держаться тем, кто пониже, — только контролер-самоубийца решится обнаружить себя в такой обстановке, билет можно не брать».
Все бы ничего, с голоду не помирало пилюгинское семейство, но на днях пронесся слух, что место из-под его дома приглянулось какой-то фирме, сносить будут дом, и Пилюгин струхнул. Жилье взамен, конечно, дадут,
