Ночи и рассветы - Мицос Александропулос

Космасу хотелось выбежать вперед и танцевать рядом с бабушкой. Им овладело желание совершить великий, небывалый подвиг, сделать что-то такое, что вновь привело бы в движение это людское море.

Немцы с автоматами в руках стояли в несколько рядов поперек улицы Гомера. Все было точно так же, как утром у министерства труда. Только теперь впереди колонны выстроились коляски инвалидов греко-итальянской войны. Одни держали флажки, другие повесили на грудь маленькие плакаты с лозунгами: «Хлеба и свободы!», «Долой мобилизацию!», «Греки не покорятся фашизму!», «Свой ответ фашизму мы дали в горах Албании!»

Космас сошел на мостовую и стал пробираться между колясками инвалидов. Но тут к нему подбежала Янна.

— Куда ты? Куда ты?.. — крикнула она.

То, что он делал, и в самом деле было бессмысленно. Впереди, между инвалидами и рядами немцев, лежало пустое пространство. Янна схватила Космаса за руку и потащила назад. Он слышал, как дрожит ее голос. Наконец-то в ее взгляде он увидел то, чего так долго ждал! В тяжелые минуты, когда Космас с горечью сознавал, что Янна его не любит, она представлялась ему холодной и безразличной. И тогда он думал, что, возможно, та жизнь, которую вели она и ее отец, преждевременно иссушила ее душу. Фанатическое служение революции, опасности, невзгоды, непосильные для ее возраста, погасили в ней естественную потребность в человеческих радостях, и она отказалась от них, как когда-то это сделал ее отец. Янна вступила в борьбу, которая требовала сильных рук и зрелого ума. Они были сверстниками, но до сих пор, находясь рядом с Янной, Космас чувствовал, что она взрослее и сильнее его. Это было уже не то слабое и нежное существо, которое будило в нем любовь и вызывало желание защитить. Янна во всем была решительнее и отважнее Космаса. Сегодня утром она шла впереди, а Космас покорно следовал за ней. И только сейчас в ее голосе он услышал то, что так давно хотел услышать, — волнение и страх за него; только сейчас он увидел в ее взгляде тревогу и заботу о нем. Ее грудь порывисто вздымалась и опускалась, как у испуганной птицы, губа была прикушена, а черные глаза с мольбой смотрели на него. В эту минуту ему захотелось взять ее на руки и поцеловать в губы.

— Иди сюда, — сказала Янна. — Здесь мой отец.

Перед большими железными воротами стоял Спирос.

Вокруг него собрались демонстранты. Спирос говорил:

— Здесь одной отвагой не возьмешь. Необходимо маневрировать. Мы нападем на них с тротуаров. Инвалиды постепенно начнут отступать и соберутся в середине улицы. А мы займем их прежнее место. Нужно прорваться к дворцу предателей.

Он оглядел товарищей и взмахом руки разделил их на две равные группы.

— Вы, товарищи, — сказал он второй группе, — пробирайтесь на противоположный тротуар. Мы должны напасть на врага одновременно с двух флангов. Когда у вас все будет готово, подайте сигнал флажком. Остальные пойдут за мной.

Заметив Космаса и Янну, он улыбнулся, помахал им рукой и крикнул:

— Идите сюда!

А потом пальцем подозвал Космаса и сказал ему на ухо:

— А ты, Космас, смотри в оба. Я хочу, чтоб сегодня вечером ты отличился как журналист.

Инвалиды стали съезжаться на середину улицы. Тогда демонстранты хлынули на мостовую и заполнили все пространство между немцами и инвалидами. Два потока соединились.

Спирос сделал знак рукой, Первые ряды демонстрантов бросились вперед…

XII

Увидев надвигающуюся на них лавину демонстрантов, немцы отошли в переулок, под прикрытие танков и бронемашин.

Путь был открыт, и колонна двинулась дальше, когда из-за спин расступившихся немцев, итальянцев и полицейских показались два немецких танка. Они шли прямо на демонстрантов и поливали их огнем.

Люди снова прижались к тротуарам. На опустевшей мостовой остался лишь один знаменосец. Это был высокий мужчина с непокрытой головой. Он был ранен. Знамя качалось в его руках.

На него с грохотом надвигались гусеницы первого танка. Еще немного, и они подмяли бы под себя знаменосца вместе со знаменем.

— Знамя! — крикнули тысячи голосов.

Знаменосец упал на колени. Знамя наклонилось.

От толпы отделилась белокурая девушка. Космас увидел ее в то мгновение, когда она подбежала к знаменосцу. На ней было белое платье, пышные волосы струились по плечам. Девушка наклонилась, чтобы подхватить знамя. Из башни танка раздалась короткая очередь. Девушка выпрямилась и обеими руками схватилась за грудь. Пошатываясь, она сделала несколько шагов в сторону, но тотчас же вернулась и встала около знамени, стараясь удержаться на ногах. На белом платье выступили пятна крови.

Толпа бросилась на помощь девушке. Но было уже поздно. Загрохотали гусеницы танка, белое платье исчезло под ними…

Космас видел это своими собственными глазами, но ему казалось, что все происходит в дурном сне. Тем временем какая-то худенькая женщина в черном подбежала к танку и вскарабкалась на него. Одной рукой она ухватилась за приподнявшуюся крышку танка, другой сорвала с ноги ботинок и с размаху ударила высунувшегося из люка танкиста.

Раздался выстрел. Рука, державшая ботинок, на какое-то время задержалась на железном боку машины, в то время как другая, все еще сжимавшая бумажный флажок, взмахнула им в последний раз и упала.

Янна смотрела на Космаса глазами, полными ужаса.

— Бабушка! — крикнула она. — Это наша бабушка!..

Внезапно знамя снова взмыло над толпой. Его поднял и понес какой-то юноша. Но вскоре его ранили, и он, вскрикнув, выронил знамя.

Космас нагнулся, поднял его и, крепко сжимая древко, рванулся вперед. Гусеницы первого танка прогрохотали где-то совсем рядом. Но едва он сделал несколько шагов, как оказался прямо перед вторым танком.

Космас увидел надвигающиеся на него гусеницы, бросился в сторону и почувствовал, как его ладонь разжимается. Знамя падало из рук. Он пытался удержать древко левой рукой, но не смог. Знамя подхватили другие. Космас видел, как полотнище знамени плывет над толпой где-то далеко впереди. Правая рука вдруг стала тяжелой, рукав намок от крови. Голова кружилась, колени подгибались. Янна поддерживала его.

К ним подбежала незнакомая женщина.

— Ничего, сынок, ничего, — сказала она, — не бойся.

Эта женщина и Янна подвели его к тротуару, сняли пиджак и перевязали рану.

— А теперь, дочка, — сказала женщина, — отведи его осторожно на улицу Академии. Там наши санитары.

Янна была растерянна. Она старалась сдерживаться, но нервы ее сдали, и она разрыдалась.

— Глупенькая! — уговаривал ее Космас. — Ну что ты плачешь? Ведь все в порядке, видишь?

Ободряя ее, он забыл о боли. Кажется, и в самом деле рана была не очень серьезной. Головокружение прошло, Космас пошевелил пальцами — они двигались так же, как и на здоровой руке.

— Вот видишь, — сказал он снова, — ничего страшного. Посмотри-ка.

И он медленно поднял раненую руку. Черные брови Янны сдвинулись. Она следила заплаканными глазами за движением его руки.

— Ну вот… Ничего страшного…

Путь к площади Конституции был уже свободен, и колонна двигалась спокойно.

— Все в порядке, — повторил Космас. — Пойдем и мы. Не оставаться же нам посреди дороги.

— А ты сможешь, Космас?

— Смогу, Ты только иди с той стороны, чтобы меня не толкали.

Одну руку Янна просунула ему под мышку, другой поддерживала кисть.

— Больно? — спрашивала она на каждом шагу. — Очень больно?..

И ее рука сжимала его пальцы.

Все пространство перед дворцом было забито народом.

Когда они вышли на площадь Конституции, люди плакали, целовались, танцевали вокруг памятника Неизвестному солдату.

— Что произошло? — спросил Космас.

— Митрополит объявил, что мобилизации не будет. Декрет отменен. Правительство предателей пало!

— Теперь в него войдут новые предатели, — сказала одна из женщин.

Старичок с белой бородкой высоко поднял палец.

— Конец предателям! — произнес он торжественно. — И конец предательству!

Развевались знамена. Взлетали в воздух плакаты, шляпы, платки.

И вдруг толпа упала на колени. Глубокая тишина воцарилась над огромным пространством площади, будто она вдруг вымерла. И словно откуда-то издалека поплыла медленная, скорбная мелодия. Толпа пела, и трагическая мелодия звучала все сильней:

Вы жертвою пали в борьбе роковой…

Космас слышал эту песню впервые. И когда слова песни схватили его за душу и ему открылся их смысл, теплая волна обволокла все его существо, В первый раз за все эти дни он дал волю слезам.

Теперь их осталось только трое. Наборная верстатка бабушки лежала на ящике со шрифтом — она положила ее туда прошлой ночью. Здесь же лежало и ее старинное пенсне в тонкой оправе, пожелтевшей от времени, с дужкой, обвязанной для прочности черной ниткой.