Демогоргон - Брайан Ламли

— Расскажите мне еще о Родосе, — попросил Трэйс. Он заказал вторую бутылочку рецины, поскольку они были небольшими, да и напиток не казался таким уж смертельным.

— Значит вам все-таки было интересно! — воскликнула она.

— Ну еще бы, конечно! (Хотя, на самом деле, больше всего ему нравилось слушать ее голос.)

— Здесь в свое время побывал даже ваш Ричард Львиное Сердце, — начала она. — Он нанимал родосский флот для своего крестового похода. Затем, в начале двенадцатого века появились византийцы. И пятьдесят лет спустя остров все еще оставался византийским, хотя его полностью контролировали генуэзские адмиралы. В 1306 году они продали его иерусалимским рыцарям-иоаннитам. А после этого… в 1480 году остров осадили турки, а сорок лет спустя Сулейман Великолепный наконец захватил его, и после этого турки правили на острове почти четыреста лет. Между 1912 и 1945 годами здесь была итальянская территория, но в 1947 остров наконец снова отошел Греции.

— Ну и история… — вздохнул Трэйс.

— Вот именно! Хотите сигарету? — Она протянула ему пачку купленных еще в аэропорту греческих.

— Вообще-то я курю редко, — сказал Трэйс, — но сейчас, пожалуй, одну выкурю с удовольствием. Спасибо.

Они выкурили по сигарете и допили горьковатое тягучее вино. Пришло время возвращаться в отель.

На обратном пути она уже не держала Трэйса за руку, почти всю дорогу молчала и вообще казалась какой-то ушедшей в себя. Он решил, что разговор хоть немного поднимет ей настроение и произнес:

— А ведь я так ничего о вас и не знаю.

— Мой отец был немецким евреем, — ответила она. — Я хочу сказать, был и есть, если вы понимаете, что я имею в виду, только живет не в Германии. Мать — швейцарская еврейка. Во время войны отцу удалось перебраться через границу, и в Люцерне он познакомился с матерью. Перед концом войны они поженились, а в 1950 году переехали жить в Тель-Авив. Особых трудностей им испытывать не пришлось, поскольку у обоих были деньги. В принципе, они и вообще поначалу не собирались заводить семью, но я все-таки родилась. Это было в 1955 году. Мать два года назад умерла, а отец по-прежнему живет в Израиле. Сейчас он уже вышел на пенсию, но неофициально — можно сказать, что это его хобби — как бы присматривает за местами археологических раскопок в районе Тиверии и Эль-Хаммы.

Но у Израиля тоже всегда были проблемы. С некоторыми из них отец мирился, но, предвидя появление новых, отправил меня учиться за границу. Мало-помалу я приобрела вкус к путешествиям, знакомствам с разными людьми. Такая моя жизнь устраивает и меня и моего отца. Он очень меня любит, но предпочитает, чтобы я побольше находилась в безопасности, за пределами Израиля, понимаете? Время от времени я навещаю отца, как например, собираюсь сейчас, после отдыха на Карпатосе, но в основном живу в Ричмонде, в Лондоне. В принципе, этот дом принадлежит папе, а я лишь слежу за ним на случай, если отцу вдруг понадобится убежище.

— А вы… вы сами по себе? То есть, вы все еще не замужем?

— Приятели, конечно, у меня были, но ничего серьезного. Во всяком случае, ничего длительного.

— Прямо как у меня, — заметил Трэйс.

— Да неужели? — удивилась она. — Что ж, у нас впереди уйма времени — у нас обоих. — Сказав это, она снова замолчала и, казалось, еще больше замкнулась в себе.

— А как насчет сегодняшнего вечера? — поинтересовался Трэйс.

Она удивленно подняла брови.

— Что вы имеете в виду?

— Я хотел спросить, какие у вас планы на вечер? Думаю, его можно очень неплохо провести вместе. Здесь наверняка полно ночных клубов, дискотек и всякого такого. Не исключено даже, что где-нибудь имеется и казино.

Она одарила его мимолетной и даже, как ему показалось, печальной улыбкой.

— Нет, Чарли, я не играю. Согласитесь, жизнь и так достаточно азартная игра? А насчет ночных клубов и прочего, так просто не хочется. Ведь я прилетела сюда именно намереваясь хоть немного побыть в тишине и покое. К тому же, завтра нам рано вставать. Лично я предпочла бы выспаться. Вы знаете, что на Карпатос мы полетим не в современном самолете?

— То есть как это?

— Правда, правда. Это скорее похоже на летающую кроличью клетку! Впрочем, завтра сами увидите.

Остаток пути они почти не разговаривали, а лишь несколько раз обменялись ничего не значащими фразами. Оказавшись в отеле, Амира сразу поднялась к себе в номер, а Трэйс снова вышел на улицу. В общем-то, он изрядно устал, но сомневался, что сможет заснуть. Пока еще нет. Сначала он должен хоть частично пережечь излишнее возбуждение. Сексуальное? Возможно…

К тому же, на обратном пути случилось нечто очень странное и Трэйс все никак не мог выкинуть это происшествие из головы. Оно относилось к разряду таких, которые даже частично осмыслить удается лишь через некоторое время, а окончательно понять — гораздо позже и по здравом размышлении.

В районе доков, когда они проходили мимо старой гречанки, сидевшей за столиком с разложенными на нем кружевами, Амира остановилась и взяла тонкую кружевную салфетку, чтобы полюбоваться искусной работой. Старуха тут же вскочила, подняла свое кружево — продемонстрировать его качество на фоне голубого неба, при этом случайно встретилась с Амирой взглядом…

… и тут же отпрянула, пошатнулась и едва не упала. Трэйс услышал, как она пробормотала:

— Ай! Калликанзарос! КАЛЛИКАНЗАРОС!

Какой-то паренек — возможно старухин внук — подхватил ее и осторожно усадил обратно на стул. Амира развернулась и быстро пошла прочь. Трэйсу пришлось догонять девушку едва ли не бегом.

И вот теперь ноги сами несли его обратно на то место. Старухи уже не было, но юный грек все еще стоял у столика, складывая кружева и видимо готовясь уносить товар в дом. Трэйс обратился к нему:

— Эээ, ты говоришь по-английски?

— А? — парнишка поднял голову. — Англиски? О, да, мой говорить. — Тут он узнал Трэйса и на мгновение глаза его расширились. — А! Ваш леди, да? Мой извиняться. Бабка… — Он почесал за ухом, затем развел руками, склонил голову на плечо и пожал плечами. — Мой извиняться.

Трэйс вытащил бумажку в пятьдесят драхм — в сущности мелочь — и протянул парню. — Скажи мне, что такое эээ… Калликан… ээ… Калликан…

— Калликанзарос?

— Да, точно, Калликанзарос! Что это?

— Ошень плохо, — тут же отозвался. — Дьябол! — И он сделал пальцами рожки над головой.

Трэйс нахмурился, повернулся было, чтобы уйти и пробормотал:

— Сумасшедшая старуха!

Но парень услышал его слова и, выскочив из-за столика, преградил ему путь.

— Нет сумашедший! — Он отчаянно помотал лохматой головой как бы яростно отрицая услышанное. — Она нет. Она есть "i kali gynaikes! "