Стая - Виктор Точинов

Он рассказал – сбивчиво и путано.

Ну пошли они, значит, на болото. За весенней клюквой – за самой сладкой, подснежной… Он, да Любка, да Зинка Дулева, да Санька Гладышев. Хотел Юрчик, Зинкин брат, увязаться, – не взяли, мелкий, заноет быстро, домой запросится…

(Их четверка была самой закадычной, не разлей вода, компанией. Других сверстников в Омуте нет: вместе ездили в школу – за пятнадцать километров, на разбитом «ЛАЗе», собиравшем ребятню с пяти окрестных деревень. И после школы держались вместе…)

Ну, значит, клюкву собирали… Разошлись по болоту, друг друга не видели, перекрикивались. А потом… Потом не иначе как медведя черти с лесу вынесли. Он-то сам не видел, значит, слышал только: кусты трещали. Может, и не медведь. Лось может. Или вообще человек. Ну вот… Но Гладыш, значит, заорал во всю мочь: медведь, тикаем! Ну, он и побёг. Вдруг и вправду… И другие побегли, кто куда.

Рассказ Костика соответствовал реальным событиям лишь отчасти. Клюкву они с Любкой не собирали, успеется, – целовались на небольшом пригорке, прогретом и высушенном апрельским солнышком. И не только целовались… Любка, не иначе как от весны задуревшая, даже под лифчик залезть позволила – не шутка, с Нового Года такого не было, когда вчетвером втихаря бутылку портяшки опростали. И он, Костик, уж размечтался сдуру: может, как раз сегодня… Тут, на пригорочке… И вдруг Гладыш со своим «медведем». Костик в медведя не поверил. Услышал треск кустов и решил, что это их Сазон выследил, жлобина злоёбистая. Он, с армии вернувшись, вокруг Любки, как кот вокруг сала, а Костику, значит, ноги грозил выдергать, педофил хренов.

Ну Костик и дунул с пригорка, ноги спасаючи, а Любка отстала, одежку в порядок приводила…

Но самое главное Костик не хотел вспоминать. Твердил себе: почудилось, почудилось, почудилось… Почудился ему – когда уже отбежал изрядно – истошный, дикой болью напоенный крик, донесшийся с болота. Девичий крик.

– Пошли, – сказала Марина. Очень нехорошим голосом сказала.

Потащились на болото. По дороге завернули за Тимофеичем – старый хрыч повонял, как положено. Но тоже с ними поплелся – двустволку прихватил, пару патронов в карман сунул. Всю дорогу трундел: не было, дескать, этим годом берлог в округе, не должо́н бы медведь забресть, он зверь основательный, за угодья свои держится… Но Марина знай подгоняла.

Вышли к тому пригорку, от него по болоту пошли. Покричали – не отзывается никто. Разошлись по сторонам, невдалеке друг от дружки. Клюквы под ногами хватало, да толку-то, – не в карман же собирать, Костик свое ведро пластмассовое впопыхах уронил, споткнувшись, когда бежал без оглядки.

Потом глянул: никак краснеется что-то за кочкой дальней? Не его ли ведрышко? Скорей туда, а там…

Оцепенел Костик. Крикнуть – не получается, убежать – не получается… И смотреть на ЭТО не может, и отвернуться – никак…

Тут Тимофеич с другой стороны подбрел – так на кочку и сел. И – обед себе под ноги… Скорчился, разогнуться не может, вроде уж и нечем – а всё ж пёрхает, пустой желудок вывернуть пытается…

А Костик тихонько взгляд отвести попробовал. Хитро так: что б не на всё сразу смотреть, а на что-то одно, не страшное. Вот сучок лежит, обычный сучок, еловый… а рядом что? – шишка, нормальная почти, ничего, что красным заляпана; а еще чуть в сторону…

Не стоило ему в ту сторону – то самое углядел, что издаля за красное ведро принял… Лифчик Любкин… По одной чашечке только и узнать – вторую будто кто пожевал, да не понравилась, выплюнул.

Странно вот – остальное вроде и страшнее, а сломался Костик на том лифчике, заплакал-зарыдал, словно пацан малолетний…

Но тут Марина подбежала. И за ее криком Костикова плача не слышно стало.

Глава первая. Развлечения в чикагском стиле

Держитесь как можно дальше от воды, чтобы чего-нибудь не случилось, потому что вам на роду написано, что вы кончите жизнь на виселице.

1.

Была ночь.

А может, утро – в июне месяце в этих краях разобрать трудно. Но было светло.

И был мост.

Который Джазмен использовал для своих любимых развлечений в стиле чикагских мафиози двадцатых годов.

Для убийств.

Мост начали ремонтировать очень давно, чуть не двадцать лет назад, еще при социализме с человеческим лицом… Собирались года за два-три укрепить опоры и заменить перекрытия, восстановленные после войны на скорую руку и совсем обветшавшие.

Но благое начинание подкосила перестройка вкупе с новым экономическим мышлением: стройматериалы дорожали, инфляция растворяла выделенные фонды, как политура растворяет печень алкоголика; поставщик металлоконструкций оказался вдруг за границей – как следствие, долларовые цены, предоплата и возня с растаможиванием. Потом приватизированное РСУ – подрядчик долгостроя – как-то подозрительно быстро обанкротилось, уступив по остаточной стоимости наиболее ценное оборудование в частные фирмочки бывших своих руководителей… Потом дефолт на пару с банковским кризисом прикончили очередного генподрядчика… И в конце концов подряд на реконструкцию оказался в руках Джазмена, у которого были свои причины не спешить с ее завершением.

Нет, конечно, совсем уж без моста город не остался – как-никак проходило по нему шоссе бывшего союзного значения, связывавшее город аж трех революций со столицей союзной республики, а ныне ни от кого, кроме МВФ, не зависимого прибалтийского государства.

И автомагистраль немного удлинили, пустив в объезд, по другому мосту, в нескольких километрах ниже по течению. Местным приходилось давать изрядного крюка, чтобы попасть в заречную часть города (по виду – в настоящую деревню). Но ничего, привыкли, даже радовались, что «евролайновские» автобусы и дальнобойные фуры в объезд города газуют к границе, неожиданно оказавшейся в двадцати с небольшим верстах к западу.

А недостроенный (вернее, недочиненный) мост Джазмен использовал для своих любимых развлечений в чикагском стиле.

Для убийств.

Была ночь…

Наполненная соловьиными трелями белая ночь… Нет, все-таки, пожалуй, раннее утро – солнце всходило, и только высокие обрывы восточного берега не пускали прямые солнечные лучи на мост…

Утро начиналось славное – тихое, безветренное, прохладное – но обещавшее жаркий денек. И умирать в такое шикарное утро совсем не хотелось. Хотя трудно найти время суток и погоду, при которых это занятие покажется подходящим личности, не мечтающей о суициде.

…Макс изобразил все на славу – реагировал именно так, как должен был бы отреагировать человек, постепенно доходящий до того, что с ним хотят сделать и проникающийся убеждением, что все это всерьез.