Ленин без грима - Лев Ефимович Колодный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крупская, искажавшая не раз истину, когда дело касалось материального положения, достатка, ресурсов семьи, не смогла не приукрасить картину, когда вспоминала об отношениях Ленина и Арманд. Такова уж особенность партийного метода восприятия мира, который представляется не таким, каким он есть, а таким, каким бы хотелось его видеть. Точь-в-точь как в методе «соцреализма» в литературе, чуть было не раздавленного горой лживых романов.
Тридцать раз упоминает Надежда Константиновна в «Воспоминаниях о Ленине» имя Инессы Арманд. Такой чести она удостаивала немногих, самых близких друзей Ильича — Зиновьева и Каменева. И почти всякий раз недоговаривает, лукавит.
Вот первое упоминание о ней:
«В 1910 г. в Париж приехала из Брюсселя Инесса Арманд и сразу же стала одним из активных членов нашей Парижской группы».
Затем эта дама предстает как один из организаторов и преподавателей партийной школы в Лонжюмо (вела семинары по политической экономии). Прибегал Ленин к помощи Инессы как переводчицы на французский, она перевела его речь, произнесенную им над могилой зятя и дочери Маркса. Все это относится к парижскому периоду эмиграции, после чего Инесса уехала в Россию. По дороге побывала у Ленина и Крупской, когда они обосновались в Кракове, погостила два дня, при этом «сговорились с ней обо всем, снабдили ее всякими адресами, связями, обсудили они с Ильичом весь план работы»… Но связи не пригодились: арестовали нашу революционерку после ее приезда в Россию…
Недолго посидевшая в тюрьме Инесса, взятая по чужому паспорту, вернулась вскоре за границу. Поспешила к Ленину. «Ужасно рады были мы, все краковцы, ее приезду»… А далее следует пространное описание, как к Инессе привязалась мать Надежды Константиновны, с которой они любили посидеть и покурить, как привязался к Арманд и «товарищеский замкнутый кружок», поскольку в этой женщине, партийном товарище, «много было какой-то жизнерадостности и горячности», и от приходов Инессы всегда становилось уютнее и веселее. А чтобы понятно, почему так становилось хорошо и светло душе, далее мы узнаем следующее:
«Вся наша жизнь была заполнена партийными заботами и делами, больше походила на студенческую жизнь, чем на семейную, и мы рады были Инессе. Она много рассказывала мне в этот приезд о своей жизни, о своих детях, показывала их письма, и каким-то теплом веяло от ее рассказов. Мы с Ильичом и Инессой много ходили гулять. Зиновьев и Каменев прозвали нас „партией прогулистов“. Ходили на край города на луг (луг по-польски „блонь“). Инесса даже псевдоним себе с этих пор взяла — Блонина. Инесса была хорошим музыкантом, сагитировала сходить всех на концерты Бетховена, сама очень хорошо играла многие вещи Бетховена. Ильич особенно любил „Sonate pathetique“, просил ее постоянно играть — он любил музыку…»
Да, любил музыку, особенно сонаты Бетховена, это мы знаем хорошо. Но любил Инессу, что от нас скрывали. И она любила внимавшего ее игре Ильича. Псевдоним выбрала не случайно, поскольку на этом-то лугу цвели не только цветы, но и ее любовь. Жизнь нашего вождя оказалась заполнена не только партийными заботами и делами, как пытается внушить нам его верная супруга.
Только после того, как журнал «Коммунист» на закате советской власти начал выходить под названием «Свободное слово», решилась редакция опубликовать письмо Инессы, процитированное мной в предыдущей главе: «Дорогой, я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостно — и это никому не могло причинить боль. Зачем было меня этого лишать?…»
Уехала Инесса из Кракова, как пожелал возлюбленный. «Не на чем было в Кракове развернуть Инессе свою энергию, — продолжает излагать свою версию Крупская, — которой у нее в этот период было особенно много». Мы-то знаем теперь из письма Арманд, почему забурлила энергией и без того неуемная Инесса, которой пришлось переехать в Париж. Перед отъездом она не каялась перед Надеждой Константиновной, они «…много говорили о женской работе. Инесса горячо настаивала на широкой постановке пропаганды среди работниц, на издании в Питере специального женского журнала для работниц»…
В Париж направился и Владимир Ильич, сообщивший матери в письме, что эта поездка освежила его. В этот раз он не особенно ругает великий город, даже находит в нем приятности: «Париж — город очень неудобный для жизни при скромных средствах и очень утомительный. Но побывать ненадолго, навестить, прокатиться — нет лучше и веселее города. Встряхнулся хорошо». Еще бы не встряхнуться, когда в таком веселом городе, да еще живет любимая женщина…
…В Швейцарии, Берне снова начались прогулки втроем, только на этот раз не на лугу, а по лесным дорогам, усеянным осыпавшимися листьями. Во время этих прогулок Ленин развивал перед своими благодарными слушателями «планы борьбы по международной линии», нам уже хорошо знакомые, про превращение мировой войны в гражданскую войну, победу мировой революции и т. д. «Инесса все это горячо принимала к сердцу. В этой развертывающейся борьбе она стала принимать самое непосредственное участие: вела переписку, переводила на французский и английский языки разные наши документы…»
Ходили в горы, на солнечный откос, где Инесса шила какую-то юбку, а «Ильич набрасывал конспекты своих речей и статей, оттачивал формулировки», а заодно изучал итальянский язык. Ну а про совместное житье в курортной деревушке, про занятия в саду и игру на рояле мы уже упоминали… Так вот и жили.
В феврале 1915 года из Берна поехал Владимир Ильич в Цюрих, чтобы поработать в местной библиотеке, более богатой, чем бернская, завершить свой труд об империализме, его стадиях, признаках, где убеждал себя и своих сторонников, что гибель капитализма неизбежна.
Цюрих стал последним остановочным пунктом почти десятилетнего эмигрантского маршрута…
В «Троянском коне»
Как ни комфортна жизнь в столичном городе Берне, как ни хороши его библиотеки, а жить и в нем было не в радость, как в Париже… Почему? Потому что в Берне и в «проклятой Женеве», по признанию Надежды Константиновны, «вся жизнь насквозь пропитана каким-то мелкобуржуазным духом». В чем это проявлялось, отчего Владимира Ильича тянуло к перемене мест?
«Берн очень „демократичен“, — иронизировала в мемуарах Крупская, — жена главного должностного лица республики трясет каждый день
