Орест и сын - Елена Чижова

Дверь захлопнулась. Чибис приник к филенке. Помягчевшая цепочка билась изнутри. “Подожди. — Инна выглянула в окно. Дворовый квадрат размыкался черной аркой. — Может, парадная с улицы?.. У нас тоже — на старой квартире. Два входа: парадный и черный. Парадный забили. Так и осталось”. — “Почему?” — Чибис удивился: в их квартире черный ход отошел соседним жильцам. “Откуда я знаю? Я, что ли, забивала? Давай оттуда попробуем. Постучим, скажем: соседи снизу — протечка. Пошли. Пусть видит, как выходим. Подумает, насовсем”.

Пройдя по двору, они вышли на бульвар. Слева от арки темнела парадная. “Подождем, а то догадается”. — “У нас, — Чибис нахмурился, — тоже два выхода было, но теперь один — парадный. Отец говорил: черным мусор носили — до революции”. — “Ага. Я читала. Еще кухарки ходили. Слушай, если вы такие баре, чего ж у вас кухарки нету?” — “Отец сам готовит”, — Чибис ответил доверчиво.

Он взялся за ручку двери — петли запели натужно. Запотевшая ручка вырвалась. Створка ахнула, захлопываясь с размаху — Инна не успела перешагнуть. Чибис вцепился и распахнул рывком. Скорчившись между дверями, она цеплялась за задники. “Давай вернемся”, — он чуть не плакал. “Разнылся! Барин и есть. Мне что — ноги отрезало?” Она поднялась, вошла в парадную и двинулась вверх, считая этажи.

“Четвертый”. Они стояли у забитой двери. Чибис дернул. Сидело мертво. Инна приникла ухом: “Ни черта не слышно. Может, он вообще сюда не подходит”. — “Надо подарить что-то... купить...” — Чибис тер подбородок. “Купить?” — Инна переспросила удивленно. “Ага. Съедобное. — Он рылся в кармане. Выбрав до последней монеты, сосчитал: — Семьдесят шесть копеек”. — “Правильно. Колбасы. Хватит грамм на триста. — Она села на подоконник. — Иди. Я посижу и спущусь. Болит…”

“Триста граммов, ничего, тяжелая”. Как собачонку приманивать... Инна развернула, взвешивая на ладони. “Пахнет”. — Не заворачивая, она встала у двери. Чибис занял место в углу.

Дверь раскрылась на ширину цепи. “Чего опять?” — “Мы вам колбаски принесли”, — она заговорила елейно. За дверью кряхтело. Инна поскребла по филенке. Чибис встал наизготовку. Божественный колбасный запах лился в щель. “Давай”. — Тараканьи пальцы тянулись к колбасе. “Вы цепочку-то сбрось-те — тогда дам”. Дверь закрылась. Раздался металлический скрежет. “Ну!” — Инна пихнула Чибиса. Подпрыгнув на месте, он вцепился в створку. Дверь, распахнувшись, вбила его в угол. Мелкие шаги бежали в глубину квартиры.

Из комнаты слышалось бормотание. Инна указала глазами: “Пошли. Стена — там”. Чибис вошел за ней.

Под чучельной полкой шевелилось. “Эй, вы! Выходите и зажгите лампу!” — Инна окликнула грозно.

Два рожка протекли грязным светом. “Вот. Теперь смотри”. — Она следила за Тараканом. На Чибисовом лице проступало недоумение: грязный свет заливал пустоту. Инна обернулась. “Где?.. Где?” — Она подбежала и принялась шарить по обоям. Таракан сел на стул у притолоки.

“Я пришел…” — Чибис выступил вперед и начал тихо и вежливо, ловя пустые тараканьи зрачки. Не поймав, перевел взгляд на Инну. Она приблизилась к столу и взяла собачью голову. Рука покачивалась мерно. “Мы пришли… — Чибис начал снова. Тараканьи зрачки тянулись к мерно ходящей руке. — ...узнать про моего деда. Отец говорил, он погиб на войне. Я…” Чибис замолчал и обернулся к пустой стене.

“Ничего не известно, ничего не известно”, — Таракан повторял монотонно. Свободной рукой Инна развернула бумагу, открывая розовый колбасный срез. Он сглотнул: “Передачи запрещены”. Инна стукнула подставкой. “Не положено! Мертвякам не положено!” — Таракан гаркнул, как сорвался с цепи.

“Сейчас! Сейчас я тебе покажу!” — Она обходила стол, держа собачью голову наизготовку. Таракан метнулся и, подтянув за бумажный угол, принялся ломать на куски. Из розовых разломов торчали колбасные нити. “Целую... целую не положено... — Мелкое крошево плясало под тараканьими лапами. — Теперь — можно”.

Остановившимися глазами Чибис следил, как пальцы, подхватывая рваные куски, закладывают их между голыми деснами. Губы лоснились от колбасного жира. Кадык дернулся и замер. Таракан скалился, надвигаясь на Чибиса. Розовые колбасные нити прилипли к деснам. Чибис слышал едкую вонь, смешанную с запахом колбасы.

Таракан шарил по столу: “Может, еще чего принесли? Чего деду-то передать? А, внучки? — Он подмигнул обоими глазами — попеременно. — Внучка- жучка, внучок-сучок! — Тараканьи пальцы ухватили кусок хлеба. — А мы ему налепим! Во-от. — Пальцы разминали мякиш. — Чего ему на том свете не хватает: сало, мясо, сапоги?” — пальцы катали шар. “Книги”, — Чибис ответил тихо. “Вообще-то запрещены, но покойникам — можно. — О размял шар в прямо-угольник и закинул в рот. — Дошло”. — Сглотнул и прислушался.

“Пожрет — протрезвеет”, — Инна шепнула. “Я тоже буду лепить”. — Она вырвала хлебный клок. “Давай, давай! — Таракан подбодрил. — И ты лепи, внучок!” Под столом Инна пихнула Чибиса. Он вздрогнул и потянулся к хлебу.

Наверное, Чибис вырвал слишком много, потому что мякиш, выходивший из-под пальцев, был большим — больше тараканьего рта. Чибис размял площе, словно раскрыл слепленную книгу. Тараканья пасть разверзлась, как ворота. Раскрытая книга проходила легко. Он перетирал колбасными деснами, жмурясь от сладости. Мякиш канул в желудок, в самую самогонную горечь. Таракан икнул: “Эх, желчью пошла!” Пьяная поволока сходила с глаз, засаленных жиром. На столе лежали пустые корки.

“Расстреляли деда твоего”. — Он водил пальцами по столешнице. Кисти вздрагивали мелко. “Я не понимаю… — Сухие глаза припухли красновато. — Мой дед был крупным ученым, химиком… За что?” — “И-и-и! Власти виднее. У нее на глазах все-е без откупа виноваты. Деду вашему повезло еще: внуки, вишь, остались, правнуки народятся”. — Он наваливался на столешницу, приминая ее кулаками.

Пустые хлебные корки, похожие на лодчонки, качались у края стола. Невидные с Чибисова берега, в них лежали человечки. Мерно, на невской зыби, хлебные корки тронулись в залив. Обойный узор, похожий на водоросли, выстилал речное дно.

Под столом Инна сжимала и разжимала ладони. “Есть тайное общество… Или — было. Я точно не знаю. Они называли себя каменщиками и хотели проникнуть в тайны природы. Но главное — они хотели найти правду и истину. Не только для себя — для всех…”

Чибис поднял голову: об этом он слышал впервые. Она скрыла, воспользовалась смертью деда, чтобы проникнуть в эту квартиру.

“Та-айное?.. — Таракан сморщился. — Было такое. Всех расстреляли”. — Он махнул рукой. “Всех?” — Инна смотрела в стену. “Ну, ясно”, — Таракан подтвердил.

“Эти, которые на стене… Они — каменщики?” — “Кто ж его знает… Может, кого и в каменщики, а может, и так — лопатой махать. Ну, конечно, строили-то много, — всем хватало”. — “И что, — она глядела пристально, — среди них тоже были мастера?” — “Бригадиры, что ли? — Таракан переспросил понятливо. — Были, как же — не было… Нельзя без бригадиров”.

“И куда вы их всех дели?” — Она оттопырила большой палец и провела ладонью по пустой стене. “Сжег. Пустил в расход красным петухом”. — Он осклабился довольно.

“Если это правда, и вы все сожгли, — Инна заговорила тихо, — значит, вы можете показать мне пепел”. Пахло картошкой и лежалой пылью. Уткнувшись в столешницу, Таракан молчал. “Так! — Инна топнула ногой. — Я сама обыщу весь дом — перерою снизу доверху. Ты, — она повернулась к Чиби- су, — хотел быть свидетелем? Вот и будешь”.

“Собирай!” — Инна кидала через плечо. Бочком Чибис подобрался и принялся выбирать из кучи линялые рубахи и штаны. Выбрав, он складывал в стопки. Никогда он не хотел быть таким свидетелем. Таракан сидел покорно. Инна закончила шкаф и перешла к буфету.

Буфет, стоявший по правой стене, был огромный, как собор. Витые дубовые колонны, изрезанные виноградными листьями, поднимались от мраморной полки. Инна распахнула дверцы. Внутренность была забита бумажными пакетами и пустыми склянками из-под лекарств. Инна потянула: нежным цыплячьим стуком посыпалась на пол крупа. “Фу-у! Личинки и жучки. — Она скривилась. — Перебирать надо... Тащи-ка ведра и кастрюли!” Под ногами хрустели катышки крупы. Чибис бросился исполнять. Безобразный обыск, который она затеяла, превращался в обыкновенную уборку.

Склоняя пакет, Инна ссыпала в таз. Зерна клевали дно. “Много порче-ных. — Она смотрела, как льется крупа. — Нет, все не перебрать. Придется выбросить”. Обежав стол, Таракан ухватился за алюминиевый таз. “Я разберу, я сам разберу — по зернышку”, — голос шуршал пустой оболочкой. Пожав плечами, Инна выпустила таз и вернулась к полкам. Забирая в горсть по несколько головок, она складывала в ведро пустые пузырьки. “Тащи на помойку”. — Выловив последние, двинула ведро к Чибисовым ногам.

Чибис поднял. Таракан подкрался сбоку и навалился всей тяжестью. Ведро ударилось днищем. Короткий стук перебился стеклянным звоном. Таракан лез руками. Чибис вцепился в запястья: “Порежетесь, порежетесь... там же осколки!” Тараканьи глаза сочились мольбой. Инна подошла и заглянула. Ее глаза сверкнули.