Башня. Новый Ковчег-2 - Евгения Букреева

Кир неожиданно вспомнил стакан. Опрокинутый стакан на столе. И прозрачную лужицу, медленно стекающую к краю…

— Он чего-то пил перед тем, как ему стало плохо.

Кирилл почувствовал, что его голос прозвучал неестественно тонко, даже слегка задребезжал, резко и неприятно. Савельев и отец Степана разом обернулись к нему.

— Тебя же там не было, — Стёпкин отец слегка прищурился.

— Да. Но я видел стакан… там на столе лежал стакан, из него вода пролилась.

Оба мужчины, не сговариваясь, бросились назад в квартиру генерала. Кир со Степаном переглянулись и метнулись за ними следом.

— Где? — спросил Савельев.

На столе ничего не было. Ни стакана, ни лужи воды, вообще ничего. Павел Григорьевич подошёл к столу и протёр стол рукой.

— Сухо.

— Но он там был, — тихо произнёс Кир и слегка попятился под жёстким взглядом Савельева.

— А ты? — Павел Григорьевич повернулся к Стёпке. — Ты тоже видел стакан?

— Нет, — Степан помотал головой и бросил виноватый взгляд на Кирилла. — Я не видел. Но я и не смотрел на стол. Я сразу подошёл к Вериному деду. Но Вера там была, она, наверно, точно может сказать, был там какой-то стакан или нет.

— Веру мы обязательно спросим, но не сейчас…

— Папа, ты уже тут, — в комнату неожиданно вошла Ника. Кир вздрогнул, услышав её голос. — А я там у Веры. Наверно… наверно, я у неё останусь сегодня…

— Ника, — перебил её отец. — А ты видела стакан?

— Стакан? Какой стакан? Я ничего не видела… Пап, так я останусь?

Савельев кивнул, и Ника тут же вышла.

— Я не вру! — вскинулся Кир. — Его, наверно, кто-то унёс. Стакан этот.

— А лужу вытер, — усмехнулся Стёпкин отец. — Бред какой-то.

— Павел Григорьевич!

— Разберёмся, — Савельев махнул рукой и отвернулся, показывая, что разговор окончен.

Глава 19

Глава 19. Анна

Анна едва ли могла сказать даже самой себе, что она делает на похоронах генерала. Она не знала этого человека при жизни, да и он её тоже. Во всяком случае лично. Но Ника просила прийти, зачем — Анна так и не поняла, но пришла и теперь стояла в стороне, пытаясь найти среди присутствующих хоть одно знакомое лицо.

Большой ритуальный зал, один из тех, что находились прямо над крематорием, был полон народа. Всё же генерал был знаковой фигурой, и людей, желающих проститься с ним и проводить в последний путь, в Башне нашлось немало. Люди всё прибывали и прибывали. Кто-то подходил к урне с прахом генерала и к его родственникам, кто-то, как Анна, предпочитал стоять в стороне. Одни торопливо прощались и уходили, другие оставались. Обычная картина для пышных похорон, а похороны Ледовского были пышными.

Анна поискала глазами Нику. Нашла её почти сразу. Ника была с Верой, стояла рядом с подругой, молчаливая, серьёзная и какая-то на удивление взрослая что ли. Сейчас в ней почти ничего не было от той милой, немного наивной и восторженной девочки, вихрем влетевшей в застывшую Аннину жизнь и закрутившую её в тугой узел, который уже не было никакой возможности развязать. Ника крепко сжимала руку Веры, а та, высокая, строгая, в чёрном платье, делавшем её ещё тоньше и ещё выше, закусив побелевшую губу и вскинув упрямый, как у деда, подбородок, сердито смотрела прямо перед собой опухшими от слёз глазами. Она никому и ничего не отвечала, а особо настойчивым, желающим утешить Веру или во чтобы то ни стало донести до неё слова соболезнования, которые — Анна знала — были бесполезны и не нужны в такую минуту, путь преграждала Ника, мягко, но уверенно заслоняющая от всех свою подругу. Нике помогали и другие ребята из их всегда шумной и дружной компании. Сегодня на удивление молчаливые и сосредоточенные, они все вместе держали вокруг Веры круговую оборону, не подпуская тех, кто, по их мнению, мог навредить, помешать, разрушить то хрупкое равновесие, которое Вера как-то нашла и умудрялась сохранять в этом хаосе человеческих лиц и напрасных слов. Да, они все были здесь: Марк Шостак, Верин близкий друг, балагур и весельчак, рубаха-парень, неглупый, но шумный и иногда такой бестолковый; серьёзный Лёня Фоменко, из тех, кому можно доверить и свою тайну и свою жизнь; его младший брат Митя, мягкий, как девочка, и очень деликатный; Стёпка Васнецов, сын Олега, не похожий на него внешне, потому что он и не мог быть на него похож, но на удивление вобравший в себя все те лучшие и сильные качества, которые выделяли Мельникова из всех других, известных Анне людей. Не было только Кирилла Шорохова. Анна спросила его накануне, пойдёт ли он, но Кирилл только помотал головой, упрямо уставившись себе под ноги и ничего не объясняя. Но это было и ни к чему — его Анна тоже хорошо понимала.

Она вдруг поймала себя на мысли, что смотрит на всех этих мальчишек и девчонок, как на родных, хорошо знакомых, которых знаешь как облупленных, бог знает сколько лет. Такими обычно становятся друзья твоей дочери, которых она таскает изо дня в день в дом, о которых рассказывает вечерами, на ушко, привалившись тёплым и ещё по-детски угловатым плечом, посмеиваясь или наоборот забавно округлив глаза и обязательно со словами: «ты не представляешь, что сегодня с нами было!».

Дочь. Анна вздрогнула. Ника не была её дочерью. Она была Пашкиной и… нет, не Лизиной — только Пашкиной, всегда Пашкиной…

К стайке ребят подошла какая-то незнакомая Анне девочка. При её приближении Ника вспыхнула так, что, казалось, она сейчас сгорит как факел — огненный вихрь, яростный и злой. Верино лицо скривилось, и рот чуть приоткрылся, но Лёня, загородив девчонок своей широкоплечей фигурой, сказал коротко одно слово, и Анне не нужно было быть великим чтецом по губам, чтобы понять, что слово это было — «уходи».

Странно, но и тут Анна угадала, даже не зная наверняка, кто эта девочка. Оля Рябинина — Анна вспомнила сбивчивые и скудные Никины рассказы — и да, она была ровно такой же, как Анна её себе и представляла. Милая, безликая куколка. Ни эмоций, ни души, одна правильная пустота.

Кто-то, проходя мимо, задел Анну плечом и, не извинившись, прошёл вперёд, встал, загораживая Анне вид. Она не рассердилась, напротив — даже почувствовала что-то вроде благодарности к этому незнакомому ей человеку, за то, что скрыл её ото всех остальных. Сама она точно ни к кому подходить не хотела. Родственников генерала она не знала, говорить общие слова незнакомым людям считала неуместным и глупым. А