Последнее пророчество - Жан-Мишель Тибо

Хуан утратил Божественную благодать. Он не был рожден для того, чтобы возглавить эскадроны грабителей, симониаков[38], клятвопреступников, святотатцев, профанаторов и наемных убийц. Вздох сожаления вырвался из его груди. Путь казался ему некогда таким ясным, а жизнь — такой прекрасной… Его вера ежедневно подвергалась испытанию. В молитве он пытался оправдать свои поступки. И он осознавал, что — увы! — принадлежит к числу людей, извращающих культ святых реликвий. Сегодняшние верующие не были похожи на своих предков, которые в Средние века по приказу глав церквей и монастырей совершали паломничества в Рим, чтобы там в катакомбах разыскивать кости безымянных мертвецов — предположительно, останки первых христиан.

В небе над Хуаном звезды ткали невидимые нити. Широко открытыми глазами созерцая полный непостижимых тайн небосвод, который отныне не сулил ему приятных новостей, он постепенно вошел в состояние транса. Временные границы для него раздвинулись. Бессвязные картинки библейской эпохи проносились перед глазами, потом четко проявились образы из Евангелий. Он видел, как умер, а потом воскрес Иисус, видел, как в поисках приюта Мария Магдалина, Богородица и святые плыли к берегам Франции… Видел священных детей, которых с большими предосторожностями доставили сначала в Лион, потом в Тулузу, а затем — в Каркассон. Потом, словно в кошмарном сне, он увидел, как гибнут мученики. Пронеслись века… Вот на поле битвы он увидел победоносного Карла Великого. Тот целовал склянку с кусочком истинного Креста Господня, подаренного халифом Харуном аль-Рашидом, которую носил на груди. И снова вихрь столетий… В воображении рисовались костры святой инквизиции. Неверующие, колдуны и святотатцы кусали губы от боли, сгорая в очистительном пламени, окруженные священниками, которые потрясали крестами и реликвиями. В одной из сгоравших живьем грешниц он вдруг узнал Александру. Нет, только не его любимое дитя!

Крик отчаянья застрял в горле.

— Брат Хуан, что с вами? — с тревогой спросил один из спутников.

— Все в порядке. Меня укусил паук, — соврал Хуан.

Он взял себя в руки. Текли минуты. Он начал читать про себя искупительную молитву, когда из ночной темноты появился четвертый нумерарий.

— Что скажешь? — спросил Хуан.

— Хозяева дома спят уже два часа. Все спокойно. Работники разошлись по домам.

— А собаки?

— Нейтрализованы. Они съели отравленное мясо.

— Вперед! — приказал Хуан.

Они вышли из укрытия и направились к виноградникам. Дом вырисовывался на горизонте со всеми своими пристройками, железными колодцами, широкой аллеей, посыпанной гравием, склепами, большими кувшинами для растительного масла, украшавшими сад, и крутом бассейна.

Теперь Хуан полностью владел собой. В нем проснулся инстинкт хищника, инстинкт убийцы. Если понадобится быть жестоким, он будет жесток.

Глава 43

Супруги Домье мирно спали в своей теплой и мягкой постели, на простынях, украшенных их инициалами и инициалами Марии Магдалины. Они пребывали под защитой реликвии. Иногда в ночных грезах они встречались со святой и говорили с ней. Эти сны были верным залогом того, что души их, покинув заключенное в гроб тело, попадут в рай.

Реликвия, которую семья Домье хранила в своем доме, имела удивительную историю, и Моник с Жаном-Пьером с удовольствием рассказывали ее своим друзьям и многочисленным христианам, регулярно посещавшим их дом, чтобы воздать ей почести. В 1279 году Карл II Анжуйский, обнаружив могилу Марии Магдалины, приказал построить собор и поручил братьям-доминиканцам и жителям Сен-Максимена хранить святые мощи. Супруги Домье украшали свое повествование многочисленными деталями, которые подсказывало им воображение. С упоением описывали паломничества, совершаемые королями и принцами, сменявшими друг друга на тронах на протяжении столетий. Их голоса дрожали от волнения и глаза Моник наполнялись слезами, когда повествование доходило до времен французской революции. В 1793 году церкви были осквернены. Хранящиеся в Сен-Максимене реликвии были частично уничтожены или разграблены. Священнику брату Бастиду, в то время служившему в храме диаконом, чью храбрость чета Домье всякий раз превозносила до небес, удалось спрятать несколько фрагментов костей, в том числе череп и кусочек кожи. Какое-то время он держал мощи в собственном доме, а потом решил отдать их на хранение трем максименским семьям, известным своей безграничной преданностью Господу.

Кость руки была передана семье Домье. Когда смутные времена миновали, реликвии были возвращены. И только Домье отказались вернуть святыню, даже получив в 1805 году официальное требование епархии.

Лучше бы они ее вернули…

В доме не было системы безопасности, не было и камер слежения. В отличие от расположенных по соседству красивых вилл, это достойное жилище не было заковано в броню электронных ушей и глаз. Его никогда не посещали люди, задумавшие плохое. Наружная дверь, ведущая в кухню, не была бронированной. Один из нумерариев с легкостью справился с двумя архаичными замками. Второй щелчок показался им ударом грома. Хуан и его люди затаили дыхание и прислушались. Все так же трещали кузнечики. Огромный провинциальный дом встречал их абсолютной тишиной.

Нумерарий повернул медную ручку, и дверь бесшумно открылась. Они вошли в дом — бесшумные, молчаливые, все чувства обострены, руки готовы в любую секунду выхватить оружие, упрятанное в смазанные жиром футляры и кобуры…

План дома они знали назубок. Друг семьи, он же член «Opus», четко его описал. Реликвия находилась в столовой.

Лучи двух фонарей, скрещиваясь и снова расходясь, освещали им путь, попутно выхватывая из темноты мебель эпохи Людовика-Филиппа, вдыхая некое подобие жизни в растрескавшиеся и пожелтевшие лица висевших на стенах портретов, создавая иллюзию движения изваянных в мраморе граций, муз и русалок.

И вот они достигли границы. Маленький коридор, лишенный всяких украшений, вел в столовую, отделяя зону языческого искусства от святыни. Пятна света от карманных фонарей заскользили по просторной комнате, все восемь окон которой были закрыты ставнями. В их лучах последовательно появились Христос, бюст Пресвятой Богородицы, образы святых в окладах из позолоченной меди, два ангела со сведенными крыльями, картины, посвященные библейским сюжетам, в том числе и трагическим.

Наконец лучи фонарей сошлись на ковчеге, формой напоминавшем храм с позолоченными колоннами. Он стоял на богатом буфете орехового дерева, украшенном гирляндами, оливковыми листьями, флейтами и тамбуринами.

Взгляды присутствующих были прикованы к реликвии, покоившейся на красной бархатной подушке.

Мария Магдалина явилась ему в своей пещере, прикрытая одними только длинными волосами, эбеновыми волнами спадавшими до лодыжек. Улыбка осветила лицо спящего Жан-Пьера. И тут же оно приняло озабоченное выражение — ему показалось, что святая чем-то взволнована. Громко прозвучал ее голос:

— Проснись! В твоем доме злые люди! Они пришли, чтобы украсть мои мощи. Проснись же! Не позволяй им унести меня!

Все еще продолжая спать, он опустился на колени посреди пещеры. Святая приблизилась к нему и прикоснулась к его груди.

Жан-Пьер ощутил боль. И резко открыл глаза. Он помнил, что произошло с ним во сне, и не сомневался в его реальности.

«В твоем доме злые люди!» Он встал с постели. Предусмотрительный человек и дитя своего времени, в шкафу спальни он хранил заряженное ружье. Он взял его.

— Мой цыпленочек, ты куда?

Моник проснулась, потому что только что видела похожий сон. Ее цыпленочек стоял перед ней, сжимая в руках оружие.

— В доме воры, — сказал Жан-Пьер.

— Храни нас Господь!

— Не выходи из комнаты, я с ними разберусь.

Он вышел из спальни и на цыпочках спустился по лестнице. Он не собирался щадить этих подонков. Он был уверен, что в дом его пробрались арабы, негры или румыны. Жан-Пьер ежедневно выискивал в прессе информацию о гнусных преступлениях местных бандитских группировок, подпитывая ею свою ненависть и нетерпимость.

Входя в столовую, он заметил силуэт человека, склонившегося над ковчегом, и прицелился. Но выстрела не последовало: чьи-то руки обхватили его сзади, вырвали ружье. Невидимый убийца набросил ему на шею нейлоновый шнурок. Задушенный, хозяин дома рухнул на пол.

Моник пренебрегла приказом мужа. Пассивное ожидание не входило в ее привычки. Еще шаг — и вот она в столовой. Второй шнурок вонзился в плоть ее шеи, обрывая вдох. Брызнула кровь, и она упала рядом с Жан-Пьером.

Они оба умерли, не издав ни звука.

Мария Магдалина не ждала их по ту сторону земной жизни.

Их душам были уготованы страх и муки.