Черный альпинист - Юрий Ищенко

— Может быть, все так и будет, — сказала ему Марина.

— Хорошо, я рад, что не ругались. Помощь тебе и мать и брат окажут. Деньги все у матери, бери всегда, сколько надо. В Москву хотя бы год не езди, поверь, там тебе очень опасно. А теперь иди, я хочу помолиться, — закончил Тахир.

— Хорошо, я пойду, — она встала и, не оглядываясь, пошла в глубь кладбища.

Тахир тяжело встал, проводил взглядом, опустился на колени и склонился в поклоне. В кармане была бумажка с поминальной молитвой на арабском языке, мать дала. Но ему не хотелось впустую произносить непонятные звуки. Мысленно сказал, что мог.

— Эй, Тахир, соболезную в горе, — сказали в спину.

Тахир с колен разогнулся, посмотрел в ту сторону, — на ограду навалился парень, здоровый, «черный», заросший кучерявой бородой по глаза.

Наконец, узнал. Это был Ориф, одноклассник, ставший вором. Пока Тахир работал ментом, они пару раз цапались, — сначала пожалел, простил, потом юному менту Нугманову пришлось проклинать себя за жалость. Но взять тогда Орифа за грабеж с избиением не удалось. В общем, плохой гость к могиле пожаловал.

— Чего тебе? — спросил у азербайджанца.

— Узнал? Я твоего отца уважал, хотя он на своем складе в ЦУМе скромнягой был, совсем мало тащил. Дел ни с кем не крутил, глупый. Но слово держал. Поэтому, видишь, тебе не мешал с ним проститься. Теперь пойдем, люди хотят с тобой говорить.

— Зачем и кто хочет? — Тахир уже встал, но идти не спешил.

Ориф достал пистолет, направил ему в живот. Махнул рукой — и с двух сторон из-за кустов и памятников подошли, раскрывая себя, парни, тоже в черных кожанках.

— Где баба? — озадаченно спросил Ориф. — Мы вас двоих собрались вести.

— Мы вечерком перепихнуться договорились, потом на свою могилу ушла, — объяснил Тахир.

— Ты не ври, понял! — крикнул, обидевшись, знакомый. — Это твоя жена Марина была. Эй, поищи, она рядом, — приказал одному из подручных.

Тот кивнул, побежал, плутая по лабиринту оград, в глубь кладбища. Тахира это устраивало, одним меньше, а жена уйдет подальше за это время. Может на шум вернуться, мозгов ведь не хватит.

— Иди, понял иди! — Ориф энергично указывал стволом, не желая приближаться.

— Ориф, падаль, ты меня знаешь. За то, что ты здесь, на священной земле, полез на меня, — я тебя раздавлю. Но это потом, а пока скажи — кто и зачем меня зовет.

— Твою мать, сука ментовская, заткнись! — Ориф распсиховался.

— За мать я тебя медленно буду убивать, — объяснил ему Тахир. — Говори, зачем я нужен.

— Братец тебя продал, — Ориф решил насладиться его позором, чтобы отомстить за ругательства и угрозы. — Он в казино двести кусков остался должен. Игрок херовый, тупой, как… Пятьдесят набрал и все. А ему говорят — жену отдашь или похоронишь всех родичей. Он к дяде, а дядя говорит — если ты такой дурак, чем смогу помочь. Тогда пришел и говорит — мой братан в Москве украл важные документы, миллионы стоят. Ему не поверили, но с Москвой связались, оказалось, не треплет. Там ребята готовы купить у нас твои дискеты. Так что ты их нам отдашь. Пошли.

Тахир сделал один шаг к нему, — Ориф попятился, нервно дернулся и спустил курок. Выстрел испугал обоих, но Тахир постарался сохранить самообладание. Ветка сирени, срезанная пулей, качнулась в десяти сантиметрах от его лица и упала, махнув по носу мокрыми большими листьями.

— Как это я? — удивился Ориф. — Видишь, не зли…

Тахир, отлично спружинив и оттолкнувшись на мягкой почве, кинулся ему в ноги. Успев сгруппироваться, ударил плечом в колени, Ориф охнул и повалился вперед, уронив пистолет Тахир сзади, подхватывая пистолет, второй рукой придавил знакомца, тот начал вырываться, тогда ударил рукоятью по кадыку на вывернутой шее, поросшей черной шерстью.

Скорее всего не рассчитал, — Ориф задергался, захрипел, что-то лопоча, как рыба на песке, — не мог вдохнуть. Судороги уже так корчили его тело, что прятаться за ним от второго боевика стало бесполезно. Откатился, всадил две пули в нужную сторону. Боевик засел за мраморными столбиками, невредимый и прекрасно вооруженный: дал длинную очередь из мелкого автомата (скорее всего «узи»), и фонтанчики прелых листьев, взбиваемые пулями, почти вплотную докатились до Тахира.

Он решил идти в атаку — пополз к боевику: сквозь чащу решеток, кустов и памятников тот не мог быстро определить, куда делся Тахир. Ориф умирал — тело еще сотрясалось мелкой дрожью, изо рта ползла розовая пена, от удушья язык прокусил, как водится. Но боевик принял неожиданное решение — бросил гранату. Стукнувшись об Орифа, стальная болванка отскочила к могиле отца и бабахнула. Осколки не достали Тахира, взрывная волна немного приподняла и швырнула на гранитную глыбу спиной, так что от удара затылком потерял сознание.

Пнули по скуле, еще раз — пришлось открыть глаза. Его опять подтащили к Орифу — к изорванной мясной каше, сочащейся кровью и дымящей обугленными тряпками.

— Орел, — говорили над ним, — ты своего же уложил!

— Мамой клянусь, — объяснял второй, — он уже мертвый был! А этого отпускать нельзя, самого же пристрелят.

— Ладно, Ориф гнида был, пусть мне аллах простит за правду о покойнике, — сказал первый. — Но ты могилу потревожил, покойник и тебе, и мне мстить будет.

Тахира приподняли, до хруста завернули руки за спину и захватили несколькими мотками скотча, плотного, крепкого — не порвать. То, что увидел, потрясло: граната рванула прямо на могиле, оставив глубокую воронку. Он присмотрелся и убедился, что до захоронения взрыв достал — какие-то тряпки торчали из земли на дне воронки.

— Вам не жить, — сказал двум мужикам.

— Ладно, тут мы виноваты, сам знаю, — сказал пожилой казах, видимо, пришедший на звук взрыва. — Зачем дергался? Крови твоей на фиг не надо. Вины за тобой не знаю. Братан твой нам задолжал, отдай две дискеты и разошлись. Клянусь, сейчас муллу приведу, могилу восстановлю, молитву прочту. Забудем. За Орифа я не в обиде. Идет?

Тахир молча глядел на него. Казаху стало нехорошо, он не привык, чтобы так на него смотрели.

— Ты плохой еще от взрыва, — объяснил себе и другим. — Тащите его в дом, там говорить будем. Убедительно.

Его попробовали вести, но ноги зашиб при взрыве, не мог идти. Тогда сшибли с ног, закинули на лодыжки петлю из сыромятного ремня и проворно потащили к аллее. За пять минут, показавшихся адом, Тахир чудом уберег глаза, а лицо разодрал в кровь, набил шишек дюжину. Но боль и удары неожиданно помогли отойти от взрыва: начал нормально слышать, ощутил руки и ноги.

На аллее молодой боевик, тот, что бросил гранату, русский, взвалил его на плечи, дотащил до здания и бросил не стараясь смягчить падение, на порог столярки. Здесь вдоль стен штабелями лежали гробы, за столом в центре сидело несколько мужиков.